– Ну да, а если она…
– Знаете, Бахара, боюсь, что еще немного, и мое терпение лопнет. Ваша жена сообщила в полицию о шпионе. Правильно она поступила или нет?
– Ну да… в общем, правильно.
– Итак, она поступила правильно. Она сообщила в полицию о шпионе, но при чем здесь вы? Вы-то не шпион. Правильно она поступила или нет?
– Но когда я смотрю на нее, то не знаю… не представляю, что она про меня думает.
– На вашем месте я не стал бы разводиться с женой из-за того, что она поступила правильно. Я уж не говорю о том, что человеку вашей профессии вообще нелегко жениться. И ни одна честная женщина не захочет встречаться с вами, когда узнает эту историю, а о том, чтобы все ее узнали, я позабочусь. На вас ляжет позорное пятно.
– Да нет, – пробормотал он, видно, совершенно сбитый с толку, – не хочу я, чтобы так получилось.
– Вы меня удивляете, – продолжал я еще более строгим тоном. – Боюсь, что нам придется поговорить в лаборатории. Едва ли это вам понравится…
Последние слова возымели действие. В его тупом взгляде мелькнул испуг. Остановившись на минуту, я продолжал уже более дружелюбно:
– Но я уверен, что вы сумеете преодолеть свои заблуждения. У вашей жены исчезли все подозрения, так что сейчас уже нет никаких причин для развода, не правда ли?
– Да-да, – отозвался он, успокоенный, наверное, но не столько словами, которые он, кажется, толком и не понял, сколько моим дружеским тоном. – Конечно, теперь уже нет никаких причин для развода.
Жена, которая, напротив, сразу сообразила, что опасность уже позади, так и просияла. Ее благодарность стала моей единственной наградой за два потерянных вечера. Того Бахара сохранял угрюмый вид, но я подумал, что со временем все у них наладится, и крикнул вслед жене:
– Пожалуйста, немного погодя зайдите ко мне! Посмотрим, действительно ли ваш муж осознал произошедшее!
Бахара знал, что я его начальник. Брак Кадидьи Каппори был спасен.
На этой неделе условия для эксперимента оказались очень благоприятными. На трех человек из десяти не поступило доносов, полиция тут же произвела аресты, и мы таким образом получили в свое распоряжение сразу троих подопытных. Начальник полиции Каррек сам присутствовал при разговоре с ними. Высокий и худой, с загадочным выражением прищуренных глаз, он сидел, откинувшись в кресле и вытянув перед собой длинные ноги, сидел и ждал. Каррек был, безусловно, выдающейся личностью, из тех, про кого говорят: «Он далеко пойдет». И хоть вид у него был такой же расслабленный, как у Риссена, он никогда не производил впечатления человека сугубо штатского. И если расхлябанность Риссена шла от того, что он жил больше чувствами, чем рассудком, если он готов был скорее подчиняться, чем управлять, то в сгорбленной позе Каррека чувствовалось нечто иное: казалось, он копит силы для решающего удара. Выражение его сурового лица, блеск прищуренных глаз – все напоминало о диком звере, собравшемся перед последним, безошибочно настигающим жертву прыжком. Я не только почитал Каррека, но и возлагал большие надежды на его могущество, и будущее показало, что я не ошибся.
Арестованных вводили по одному. Двое из них оказались заурядными корыстолюбцами, с которыми нам до сих еще не приходилось иметь дела, они просто-напросто польстились на деньги, которые якобы посулил шпион. При этом одна женщина доверительно рассказала об интимных привычках мужа, чем доставила нам с Карреком немалое развлечение. Впрочем, она была, несомненно, образованной и неглупой, но беспредельно эгоистичной. Зато третий дал нам обильную пищу для размышлений.
Почему он промолчал, этого не понимали не только мы, но даже, кажется, и он сам. По всему было видно, что он вовсе не испытывал к жене той восторженной благодарности за доверие, которую мы наблюдали у одной из первых наших испытуемых. С другой стороны, и предложенная сумма его, видимо, не прельщала. Он и не отрицал возможности того, что его жена могла оказаться предательницей, и в то же время не был уверен, что все происходило именно так, как она говорила. В общем, в нем чувствовалась какая-то вялость или леность мысли, мешающая ему додумать все до конца. И если бы Каррек уже заранее не решил помиловать их всех, из-за этой своей инертности он мог бы серьезно пострадать. В сущности, именно такие люди и представляют опасность для Империи: пока они соберутся что-то предпринять, преступление уже совершится. Его нерешительность и сомнения свидетельствовали о полном равнодушии к благу Империи, поэтому я ничуть не удивился, когда он пробормотал:
– Ах, все это такие пустяки по сравнению с нашим делом!
Я навострил уши. Каррек тоже весь обратился в слух.
– С вашим делом? Но кто вы такие?
Он покачал головой. На губах его блуждала бессмысленная улыбка.
– Не спрашивайте! У нас нет названия, нет никакой организации. Мы просто существуем, и все.
– Что значит «вы существуете»? Как вы можете говорить «мы», если у вас нет ни названия, ни организации? Кто вы такие?
– Нас много. Не знаю, сколько всего. Некоторых я видел, но по именам почти никого не знаю. Да мне это и не нужно, и никому из наших не нужно. Мы просто знаем, что мы – это мы, и этого достаточно.
Кажется, действие каллокаина заканчивалось. Я вопросительно посмотрел на Риссена, потом на Каррека.
– Во что бы то ни стало пусть продолжает, – процедил сквозь зубы Каррек.
Риссен тоже кивнул. Я ввел еще одну дозу.
– Итак, имена тех, кого вы знаете?
Совершенно спокойно и без малейших колебаний он назвал пять имен и сказал, что больше не знает. Каррек велел Риссену записать их.
– И какой же переворот вы хотели совершить?
Он не ответил. Заерзал в кресле, потом весь напрягся, но ничего не сказал. Сперва я снова подумал, что в отдельных случаях каллокаин не действует, и меня прошиб холодный пот. Но тут мне пришло в голову, что я, возможно, неправильно поставил вопрос и испытуемый просто не в состоянии ответить на него. Может быть, надо спросить как-то иначе, проще… И я начал осторожно:
– У вас ведь есть какая-то цель или желание, не так ли?
– Да-да, конечно, есть.
– А чего именно вы хотите?
Снова молчание. Затем неуверенно и с усилием:
– Мы хотим быть… хотим стать… кем-то другими…
– Вот как? Кем же вы хотите быть?
Опять молчание. Глубокий вздох.
– Вы имеете в виду какие-либо должности?
– Нет-нет. Совсем не то.
– Вы не хотите быть подданными Мировой Империи?
– Нет, впрочем, пожалуй… нет, не совсем так.
Я был совсем сбит с толку. Но тут Каррек бесшумно подтянул к креслу длинные ноги, выпрямился и спросил резким тоном:
– Где вы встречались?
– Дома у одного… Я его не знаю.
– Где? И когда?
– В районе RQ две недели назад.
– Много вас было?
– Человек пятнадцать-двадцать.
– Ну тогда не так трудно все это проверить, – сказал Каррек, оборачиваясь к нам. – Вахтер должен быть в курсе дела.
И он продолжил допрос:
– У вас были пропуска? Наверное, фальшивые?
– Нет, почему же? Мой, по крайней мере, был настоящим.
– Ага, отлично! А о чем вы говорили?
Но тут даже Каррек ничего не добился. Ответ был сбивчивым и невнятным.
Нам пришлось отпустить этого бестолкового типа, тем более что и действие второй дозы уже кончалось. Чувствовал он себя неважно, но не стал особенно жаловаться. Конечно, он был обеспокоен, но не проявлял никакого отчаяния. И, по-моему, он испытывал не столько стыд, сколько удивление.
Когда он вышел, начальник полиции снова вытянулся во всю длину худого гибкого тела, глубоко вздохнул, словно проветривая легкие, и сказал:
– Да, тут придется поработать. Он-то ничего не знает, но, может, его приятели знают больше. Мы проверим одного за другим, пока не доберемся до сути. А вдруг это настоящий заговор?
Он зажмурил глаза, и его жесткие черты разгладились, приобрели выражение покоя и довольства. Возможно, в ту минуту он подумал, что благодаря этой истории слава о нем разнесется по всей Империи. Впрочем, может быть, я и ошибаюсь. Мы с Карреком слишком разные люди, чтобы я мог судить о его потаенных помыслах.
– А сейчас, – продолжал Каррек, испытующе поглядывая то на меня, то на Риссена, – я должен ненадолго уехать. Может быть, и вас скоро вызовут в другое место. На всякий случай будьте готовы. Вызов может прийти и домой, и на работу. Советую собрать все необходимое и оставить в лаборатории, чтобы потом из-за этого не задерживаться. Вещей берите немного – если вы и уедете, то не больше чем на несколько дней. И снаряжение тоже держите в порядке. Не исключено, вам придется взять его с собой.
– А военная служба? – спросил Риссен.
– Ну если это дело у меня выйдет, то вам нечего беспокоиться, – ответил Каррек. – А не выйдет так не выйдет, обещать ничего не могу. Чем вы собираетесь заниматься в ближайшие дни?
– Ставить новые и новые эксперименты.
– По-моему, необходимо ухватиться за ту нить, которую дал этот последний тип. Жертвы-добровольцы вам теперь ни к чему. Я предлагаю вам постепенно размотать этот клубок. Будете слушать и записывать. Ну как, согласны?
Риссен задумался.
– В наших инструкциях такие случаи не предусмотрены, – сказал он наконец.
Начальник полиции язвительно рассмеялся:
– Ну не будем бюрократами. Если вы получите предписание начальника лаборатории – как его там, Муили, кажется? – то не станете так педантично придерживаться инструкций, а? Я сейчас иду прямо к Муили. Потом сообщите все имена в управление полиции. Речь идет о безопасности Империи, а вы – инструкции!
Он вышел, и мы с Риссеном посмотрели друг на друга. Меня переполняли восхищение и радость победы. Такому человеку, как Каррек, можно спокойно вверить свою судьбу. Он имеет железную волю, его не страшат никакие трудности. Но Риссен только смиренно вздохнул:
– Мы становимся просто-напросто еще одним бюро Департамента полиции. Прощай, наука!
Я невольно вздрогнул. Я любил свою научную работу и не хотел ее лишиться. Но я утешал себя тем, что Риссен вообще по натуре пессимист. Передо мной в тот момент встала моя лестница, только куда она вела? Это выяснится в ближайшем будущем.