— Вы забываете, я не слишком хорошо знал Камбера Мак-Рори, пока он не стал Элистером Келленом. А эта Айслин, она не может быть женой нынешнего графа Кирнского?
— Нет, это ее старший сын, его тоже зовут Иаин. Двое братьев ее мужа мертвы, но у них остались дети.
— Значит, она живет со своим сыном и его семьей?
— Нет. Со своим внуком Эйдрианом и его семьей. А сына Эйдриана, который на год старше моего внука, тоже зовут Камбер. Все зовут его Камлин, сокращенно от Камбера Эллина.
— Понятно. — Джебедия задумался на мгновение и опять посмотрел на Камбера. — Вы хотите, чтобы Ивейн забрала только Эйдана, или уйдет вся семья?
— Надеюсь, они все уйдут, — ответил Камбер. — Я бы не стал утверждать, что в Трурилле, особенно так близко от Кулди, будет безопасно.
— А где будет безопасно?
Камбер устало опустился на колени на скамью перед алтарем и потер глаза.
— За Кулдским нагорьем есть монастырь. Он называется монастырь святой Марии-на-Холмах. Более века назад слуги нашей семьи, не-Дерини, основали его. Я наказал Джорему послать их туда. Обитель находится в епархии епископа Грекотского, так что я мог официально следить за делами в ней. Новый епископ о ней знать не будет. За оградой монастыря мало кто знает о его существовании.
— Ясно. — Джебедия задумчиво потер подбородок. — А вы не боитесь за Ивейн? Путешествовать зимой по Гвиннедской равнине в ее положении…
— Конечно, я беспокоюсь, Джеб, — он вздохнул. — Но пусть уж лучше они будут там на свободе, чем останутся здесь мишенью для регентов. Кроме того, Ансель и слуги будут оберегать Ивейн и детей, Кверон может разрешить акушерские проблемы, а дороги Гвиннеда вполне сносны. Другого выбора нет. Эйдриан и Мэйри ни за что не отпустят Эйдана ни к кому, кроме члена семьи.
— Это одновременно и успокаивает, и сулит известные неудобства, — произнес Джебедия, снова покачав головой. — А как насчет Джорема и Райса? Если уж дело дойдет до этого, разве и они не станут мишенями?
— А разве каждый из нас — не цель, если дело дойдет до беды? — возразил Камбер. — Нет, придется смириться со своей судьбой. Кстати, о Райсе, по-моему, лучше вернуться в мои комнаты, на случай, если он уже вернулся. Меня волнует принц Джеван. Кроме того, я подозреваю, что теперь Ниеллан и Кай уже закончили мессу и им не терпится узнать о происходящем. Жаль, не в нашей власти принести им хорошие новости.
— А как же Джорем?
— Я уверен, что он остался проследить за отъездом Ивейн и остальных. Как только сможет, он присоединится к нам. Сейчас меня больше волнует Райс. Надеюсь, ему больше повезло, чем нам.
Покинув комнаты Камбера, Райс следовал за Бертрандом к боковому выходу из резиденции архиепископа. Держась замковых стен, они дошли до маленькой калитки в огромных южных воротах, у юноши был ключ от нее. Оттуда они попали в заснеженный замковый двор, пройдя который, оказались у перехода, соединявшего западную стену большого зала с королевской башней. После чего оставалось только миновать узкие переходы и подняться по лестнице к комнатам Джевана. Когда паж отворил нужную дверь, бледное лицо Тависа, склонившегося над бившимся в лихорадке мальчиком, обратилось к Райсу.
— Когда это началось? — спросил он, положив руку на горячий лоб Джевана.
— Около трех часов назад. Он весь горит. Рвота, судороги. Пару раз мне казалось, что он близок к смерти. Если бы я знал наверняка, то сказал бы, что его отравили.
Райс тщательно осмотрел мальчика и покачал головой.
— Нет, прослеживается нарушение баланса, но это не отравление. Что он ел?
Тавис ополоснул тряпицу в чаше с холодной водой, которую держал слуга, и стал вытирать содрогающееся тело.
— Ничего необычного, все, как в другие дни. Прошлой ночью у него были симптомы простуды, но утром он казался вполне здоровым и даже тогда, когда я оставил его в зале сегодня днем.
— Сейчас он даже слишком нездоров, — произнес Райс, исследуя руками тело Джевана и качая головой.
— Бертранд, подай, пожалуйста, мою сумку.
С этими словами Райс приподнял сомкнутые веки Джевана и заглянул в зрачки, потом порылся в сумке.
— Итак, прежде всего нам нужно сбить лихорадку. У вас найдется немного вина, чтобы высыпать туда вот это?
— Бертранд, налей, пожалуйста, — приказал Тавис, указывая на графин и небольшие бокалы на маленьком столе рядом с камином. — Это сладкое вино, именно такое он пьет обычно. Если хочешь, я могу принести другого.
— Нет, это совершенно все равно. Это всего лишь талисил. Я удивлен, почему ты еще не давал его.
— Я давал, — ответил Тавис, наблюдая, как Райс открывает пергаментный пакетик и высыпает содержимое в протянутый Бертрандом бокал. — Хотя, очевидно, мало. К некоторым лекарствам он особенно чувствителен. Боялся переборщить.
Покачав головой, Райс взболтал вино в бокале, обмакнул палец, облизнул, сморщившись, и велел Тавису приподнять голову Джевана.
— Оно горькое. Но попробуем. С талисилом трудно переборщить. Вот так, малыш, — произнес он, когда Джеван машинально осушил бокал. — Хороший парень. А теперь его нужно укрыть. Посмотрим, сможем ли мы сбить лихорадку. По-моему, он скоро начнет потеть.
Следующие несколько минут ушли на то, чтобы укрыть Джевана кипой одеял. Почти час оба Целителя ухаживали за больным, передавая свою энергию для борьбы с недугом. В конце концов на лбу и верхней губе мальчика выступили первые капельки пота, потом он взмок весь и наконец заснул сном выздоравливающего. Когда Райс и Тавис сменили влажные простыни и завернули мальчика в более легкие одеяла, Тавис усталым взмахом руки отпустил слугу спать и опустился в кресло рядом с кроватью.
— Не знаю, как и благодарить тебя, Райс, — сказал он, покачав головой и проводя рукой по глазам. — Я не скрываю, что был напуган. Не припомню, чтобы когда-нибудь раньше так беспокоился за него.
Слегка улыбнувшись, Райс занял кресло возле Тависа и со вздохом облегчения стал разминать шею.
— Ты просто не привык иметь дело с детскими болезнями. Моего старшего сына нередко так же вот лихорадило. Теперь он это перерос, хотя немного младше Джевана.
Тавис недоверчиво фыркнул.
— А вот у Алроя, несмотря на его слабое здоровье, никогда не бывает такого. — Он потянулся, зевнул, взял кувшин с вином и открыл крышку. — Чувствую себя так, будто я из себя выгонял лихорадку. Хочешь вина? Обычно я не пью сладкого, но сейчас нет сил посылать за другим.
— Пойдет и сладкое, — сказал Райс, кивая Тавису и вспоминая другой вечер. Тогда вино пили принцы, слуги и Тавис, причем последний не по своей воле.
Он помнил, что и тогда вино было сладким фианнским. Размышляя, он смотрел, как Тавис отставил свою чашу и поднялся, чтобы проверить Джевана. Райс выбрал именно это вино отчасти, чтобы угодить детям, а отчасти, чтобы скрыть запах и цвет наркотиков, которые он подмешал в вино. Возможно, у этого вина букет даже богаче и тоньше, решил он, делая глубокий глоток, потом еще один.
После второго глотка, продолжая смаковать вино во рту, он обратил внимание, что Тавис сел, но к своей чаше не притронулся. Он, кажется, вовсе не собирался пить. Сидел, откинувшись на спинку кресла, и довольно поглядывал на Райса.
Райс опустошил чашу и только теперь заметил едва ощутимый металлический привкус в этом фианнском вине. Внезапно он понял, чем был так доволен Тавис.
— Что ты мне дал? — прошептал он, поставив чашу на подлокотник кресла, и сделал неудачную попытку справиться с легким шумом в затылке.
Тавис приподнял бровь, встал на ноги, подошел к своему плащу, достал маленький стеклянный пузырек и склонился к Джевану.
— Это причинит тебе не больше вреда, чем то, что ты дал мне однажды, — произнес он, приподнимая голову спящего Джевана и выливая содержимое флакона ему в рот.
— А что я дал тебе? — едва выговорил Райс, зная, что Тавис имел в виду ночь смерти Синхила, и опасаясь предполагать, что Тавису слишком многое стало известно. — Что ты имеешь в виду? И что ты даешь Джевану?
— Это частичное противоядие тому, что пил ты, — ответил Тавис. — К несчастью для тебя, это все, что у меня было. Как раз достаточно, чтобы избавить его от того, что мы… что ты имел неосторожность однажды дать ему. — В конце концов он сел на край кровати. — Я помню, что случилось в ночь смерти Синхила, Райс. Я не помнил раньше, но помню сейчас. И этот мальчик помог мне.
Он указал на Джевана, веки которого начинали подрагивать: он приходил в себя.
— И теперь принц хочет знать, что случилось тогда с ним. Я помогаю ему в этом.
— Ты, должно быть, сошел с ума! — прошептал Райс, стараясь выбраться из кресла, но только опрокинул свою чашу — ноги не держали его.
Чаша разлетелась на куски, а он упал на четвереньки, перед глазами все плыло. Теперь он удивлялся, как не понял этого раньше.
Болезнь Джевана была подделкой, выдумкой Тависа, чтобы заманить его сюда. Райсу уже трудно было мыслить связно, тело отказывалось повиноваться. Добраться до целительных точек в сознании не удавалось.
Райс чувствовал, что его защиты рассыпаются даже без вмешательства Тависа, и знал, что очень скоро все его существо будет открыто для досконального осмотра Тависа. Он был не в силах сдвинуть секретную информацию на более глубокие уровни, одним из первых наркотики Тависа разрушили механизм сообщения между уровнями.
Воспоминания о смерти Синхила были спрятаны, но не слишком глубоко для Тависа, знающего, что искать. Вероятно, личности членов Камберианского совета было не установить, но нельзя было скрыть факт его существования. А информация о новом таланте Целителя была вообще наверху. Из всех его секретов, возможно, только правда о Камбере была похоронена так надежно, что Тавис не отыщет ее.
Изо всех сил стараясь удержаться и продолжая следить за Тависом, Райс увидел, как тот склонился над Джеваном, который застонал и попытался сесть, ухватившись за тунику Тависа. Когда он встретился взглядом с холодными, обретающими ясность глазами принца, то понял, что обречен. В этом ребенке не было жалости. Райс чувствовал, что мышцы все менее послушны и он не в силах сохранять ясность в голове.