18 августа
Во сне она смеялась… В шахматах он никогда никому не уступает. Пожалеет ли сейчас? Она думает, что я шпионю за ней, но это не так. Или так?
25 сентября
Ангел исчез. Она никогда не снимала его, даже когда принимала ванну. Никогда, никогда. Мне кажется, я схожу с ума. Это больше чем украшение, это талисман, сохраняющий нашу любовь. Я не смогу жить без нее. Потеряла на море… это ужасно. Она так спокойна, как будто ничего не произошло. Надо написать в Канны, пусть ищут ангела и дневник Пусть ищут нас.
Александр приподнялся с подушек и посмотрел на часы. Половина восьмого вечера, он почувствовал, что проголодался. За окном стемнело. Мадлен протянула руку и медленно провела пальцем по его позвоночнику снизу вверх. Ему захотелось, чтобы она ушла.
Всю дорогу от дома Перро до гостиницы они молчали, так же молча поднялись в номер, зашторили окна и разделись. Александр снова почувствовал накатывающую на него усталость. Голубые, белые таблетки… он ощутил их горьковатый вкус на языке, и к нему вернулась легкость. Реальность, никем не редактируемая, местами безобразная, утомляла, высасывала последние силы.
Откуда эта болезненная вялость, пустота? Внутри высохший колодец и гулкое эхо.
— Сколько у тебя любовниц? — Мадлен прервала затянувшееся молчание.
Он поморщился:
— В постели нас было двое.
— Ты знаешь, о чем я.
Тонкие темные брови Мадлен сдвинулись, превратившись в одну непрерывную линию поверх поблескивающих в полумраке глаз. В такие минуты она казалась старой. Он подумал о маленькой груди Наташи. Обычно он не испытывал огромного наслаждения с моделями. Но Наташа… Наташа была исключением. Разнообразный секс с простыми разговорами. Он почти скучал.
— У меня много знакомых женщин.
— Ты со всеми спишь?
— Не со всеми, но с некоторыми сплю. — Он поднялся с кровати и начал одеваться. Достал из сумки свежее белье, открыл шкаф и снял с вешалки аккуратно повешенные брюки.
— Когда мы были вместе, ты говорил, что не изменяешь.
Он чувствовал, как Мадлен продолжает сверлить глазами дырку в его голой спине.
— Поэтому мы расстались, — сказал он, не оборачиваясь.
— Ты не сможешь прожить так всю жизнь.
В точности как его мать. Он повернулся и скользнул по ней любопытным взглядом.
Великолепное зрелое тело для удовольствия и воспроизводства. Раньше, когда она хотела поскандалить, всегда выбирала именно этот момент. Расхаживала голой и разглагольствовала.
— Почему? Мне нравится моя жизнь. — Он сказал это нарочно, зная, что окончательно выведет ее из себя.
— Перестань! — резко оборвала его Мадлен. — Ты постоянно лицемеришь, называешь себя циничным подонком, а сам наверняка считаешь себя святым! Ждешь любви, ждешь чего-то особенного. Разве я не права? Ты все время что-то ищешь, теперь дневник…
Смирившись с неизбежным, Александр опустился в кресло.
— В нашем возрасте, — назидательно сообщил он, — любовь как ветрянка: заражаются только те, кто не переболел в детстве. И очень тяжело переносят болезнь, бывают летальные исходы. Ты же не хочешь, чтобы я умер? — он ласково улыбнулся. Кулаки Мадлен непроизвольно сжались. — И потом, я не называю себя подонком, я очень хороший человек, попавший в очень плохие обстоятельства.
— А что хорошего ты сделал, человек? Снял один фильм, трахнул миллион баб?
— Снял, — он невозмутимо кивнул, — трахнул. Может, повезет и удастся все это повторить.
— Ты сука! — закричала она. Это слово получалось у нее почти без акцента. — Ты специально издеваешься надо мной! Ты жестокий, неблагодарный! Ты сдохнешь в одиночестве!
Он встал с кресла и подошел к ней вплотную.
— Давай остановимся на этом, — тихо произнес он. — Сегодня наша последняя ночь в Париже. Сходим поужинать.
— Я не хочу есть. Я поеду домой.
Он протянул руку, но она отстранила ее. Хлопнула дверь ванной, из душа с шумом полилась вода. Оставшись один, Александр закончил одеваться и вышел из номера.
В фойе оказалось на удивление много народу, гости толпились у стойки, сидели в мягких креслах, окруженные багажом. Александр позавидовал их веселому возбуждению, свойственному всем путешествующим. Он постоял в холле, наблюдая за суетой, ощущая энергию, бегущую по чужим телам, как по проводам.
Ему стало легче. Насвистывая, он спустился вниз, в бизнес-центр. Он провел за компьютером меньше сорока минут. Именно столько потребовалось, чтобы бесповоротно изменить свою жизнь. Отправив последние письма, он заплатил за распечатанные листы, сложил их вдвое и запечатал в конверт.
— Я заберу его завтра утром у консьержа, — предупредил он, протягивая конверт молоденькой девушке за столом.
Девушка кивнула. Она была больше похожа на испанку, чем на француженку. Глаза цвета молочного шоколада. Он невольно задержал взгляд на ее лице, она заметила это и тут же покраснела. Александр замер, чувствуя, как ощущение беззаботного счастья накрывает его с головой.
Мадлен сидела за дальним столом в углу ресторана. Он замешкался, глядя, как она маленькими глотками пьет воду из стакана. Она выглядела потерянной. Он испытал острый приступ вины. Сегодня он мог быть великодушным, мог избавить ее от слез. Почему она, как никто другой, всегда будила в нем жестокость, которую он предпочитал оправдывать честностью?
Он подошел к столу, Мадлен улыбнулась.
— Ты уже заказала?
— Нет, ждала тебя.
Он принял меню из рук метрдотеля.
— Что такое argent?
— Серебряная.
— Ты будешь серебряную треску? — спросил он.
— Нет, я хочу лобстера.
— Прекрасно, я, пожалуй, тоже. — Он с удивлением поймал себя на этом «прекрасно», ему действительно было жаль ее. Он отложил меню и посмотрел на Мадлен. — На какое число ты взяла билеты?
— На завтрашний вечер.
— Почему не на утро?
— Я подумала, ты захочешь показать Перро дневник.
— Он звонил тебе? — спросил Александр, мгновенно теряя аппетит.
— Да, только что. Ты не представляешь, что это значит для него.
Александр нервно забарабанил пальцами по столу.
— Я не хочу давать ему дневник, — наконец сказал он.
— Почему?
— Там много личных записей, касающихся только моего деда.
— Ты считаешь, это имеет значение спустя пятьдесят лет? — почти безразлично поинтересовалась она. — Они были лучшими друзьями.
Он воспитывал его дочь, внучку.
— В любом случае ему будет неприятно прочитать то, что там написано.
— Ты считаешь?
— Я считаю, — он раздраженно откинулся на спинку стула. — Слушай, я понимаю, что тебе неудобно перед ним. Он обаятельный человек, гостеприимный, воспитанный. Но если бы он очень хотел, то давно разыскал бы меня и отдал мне камни и часы. Неужели ты не понимаешь? Ожидание заблудшего сына, разговоры о судьбе — все это блеф! — Он прервался, давая официанту возможность разложить лобстеров по тарелкам. Настроение у него окончательно испортилось. Трудно было поверить, что еще десять минут назад он чувствовал себя абсолютно счастливым. Александр приподнял лобстера за серо-зеленую клешню и с помощью маленьких щипцов отделил хвост от туловища.
— Ты требуешь от людей слишком многого, — сказала Мадлен, наблюдая, как он методично очищает хвост от панциря, высвобождая белое мясо. — Он отдал тебе целое состояние. Сапфиры стоят миллионы.
— А что он хочет взамен?!
— Твою душу, — она усмехнулась. — Увидеть дневник. Разве это странная просьба?
— Он слишком настаивает.
— Неправда, — возразила Мадлен. — Он не настаивал, а просил.
— Мне так не показалось, — отрезал Александр. Он отодвинул бесхвостого лобстера подальше от себя.
— Ты не прав, — Мадлен пожала плечами. — Ты просто не способен доверять людям!
— Почему я должен ему доверять, я его не знаю! — он погрузил руки в лимонную воду.
— А кому ты доверяешь? — в ее глазах неожиданно блеснули слезы.
— Пожалуйста, — попросил он, — не плачь.
Мадлен отвернулась. Он видел, как отчаянно она борется со слезами. Пожилой метрдотель с ухоженными седыми висками поспешил доставить прибывший заказ. Александр испытал облегчение. Как раз вовремя.
Мадлен растерянно смотрела на букет цветов:
— Когда ты успел?
— Прости. Давай больше не будем ссориться.
Они замолчали, уткнувшись в тарелки. Розы поставили в высокую стеклянную вазу, бутоны постепенно раскрывались в тепле.
— Ты опять съел только хвост? — Мадлен улыбнулась. — Какая бессмысленная трата денег, если ты не ешь остальное.
— Что я могу поделать, мне нравится только хвост. Он самый вкусный. Хочешь остальное?
— Саша, — она мягко посмотрела на него, чего ты боишься? Он же старик. Он так же, как и ты, ищет ответы на вопросы.
— Или просто что-то ищет, — еле слышно произнес он.
— В смысле?
— Я говорил тебе про план дома с отметкой и инструкцию к сейфу?
— Ты серьезно? — брови Мадлен взлетели вверх.
Александр взял ее за руку:
— Перед отъездом кто-то побывал в моей квартире. Я думаю, эти люди приходили за дневником.
Глаза Мадлен широко распахнулись, она в изумлении смотрела на Александра.
— Поэтому я держу его в сейфе управляющего отелем. Мне надо понять, кто и почему хочет его отнять.
— По-твоему, они искали дневник? — она с трудом подобрала нужные слова. К ней медленно возвращался дар речи.
— Из квартиры ничего не пропало: ни картины, ни деньги, ни аппаратура.
— Может, это из-за рисунков Пикассо?
— Нет, — он покачал головой, — я знаю, что их интересует именно дневник. Они ищут то, что дед спрятал.
— А ты совсем не догадываешься, что это может быть?
— Без понятия, — Александр пожал плечами. — В дневнике только многозначительные намеки философского толка.
— Какие?
— Записи, похожие на буддийские предсказания. Возможно, он просто записывал интересные мысли, а может, это зашифрованные послания.