Таковые палки употребляют американские северные народы для изъявления миролюбивых своих мыслей. Казалось, что они словами и киванием призывали наших к себе на землю, а наши маханием и подарками, кои к ним бросали, старались призывать их к себе на пакетбот. Только американцы на то не склонились, но возвратились паки на свой остров.
Посему принято было намерение туда к ним съездить, чего ради большой бот спустили на воду, на коем лейтенант Ваксель и адъюнкт Стеллер с 9 человеками, все вооруженные, на оный остров поехали. Усмотрев тамошний берег, большими и острыми каменьями окруженный, остановились они от острова в 3 саженях, а паче что тогда была погода бурная.
Покушались наперед американцев, коих девять человек на берегу стояло, призывать на бот к себе ласкою и разными подарками, только сим ничего не успели. Американцы, напротив того, наших приглашали к себе на остров, чего ради Ваксель приказал трем человекам своей команды, в числе коих находился и толмач чукотского и коряцкого языков, выйти на берег и бот привязать канатом за камень.
Во всех местах примечено, что чукотские и коряцкие толмачи не разумели языка сих народов. Однако они много пользы делали в предводительстве, потому что были смелы, и американцы почитали их яко себе подобных. Итак, весь разговор состоял и тут в одних знаках, которые с обеих сторон засвидетельствовали всякие дружелюбные мысли.
Американцы, желая нашим услужить, дали им китового мяса, ибо других припасов у них не было. Кажется, что они туда пришли для китовой ловли. Ибо наши видели у берегу такое число лодок, сколько их людей было, а юрт и женщин не видали, почему заключили, что настоящие жилища их на матерой земле находятся.
Лодки были такие же, каковы прежние, вкруг обиты тюленьею кожею и не более как только в них сесть по одному человеку. Посреди сделано круглое отверстие, в кое человек садится и кожею обвязывается вкруг себя так крепко, что в лодку ни капли воды попасть не может.
На них только по одному веслу, которое с обоих концов похоже на лопату, и так ходят сии лодки не только между островами, которые часто по 30 и более верст промеж себя отстоят, но и на чистом море по большим волнам, хотя их иногда ими и опрокидывает. Поворотливости, с какою сии люди в столь узких и долгих своих суденках умеют содержать равновесие, дивиться должно.
Сие делают они с такою удобностью, что кажется, будто никакого труда у них к тому не требуется. У сих американцев не усмотрено ни луков, ни стрел, ниже другого какого оружия, чего нашим опасаться было надобно. Того ради пробыли на острове немалое время и ходили с американцами по оному, однако, как им приказано было, не отдалялись из виду от бота.
Между тем один американец осмелился прийти на бот к лейтенанту Вакселю. Казалось, что он был старшим и главнейшим между его товарищами. Ваксель поднес ему чарку водки. Но сей напиток был оному гостю совсем незнаемый и неприятный. Выплюнув, закричал он громко, якобы жалуясь своим, как худо с ним поступают. Не было никакого способа к его удовольствованию.
Давали ему иглы, бисер, железный котел, табачные трубки и другие вещи, но он не взял ничего, только хотел, чтоб его выпустили на берег, чего ради его и отпустили. Напротив того, приказал Ваксель и своих людей, находившихся на острове, кликать, чтоб они шли на судно.
Сие американцам не показалось, и они являли такой вид, что хотят всех трех у себя удержать. Напоследок двух русских отпустили, а толмача у себя оставили. Некоторые из них, прийдя к канату, коим бот привязан был к берегу, тянули за оный изо всей силы. Может быть, думали так же легко втянуть оный на берег, как свои малые лодки, или хотели, чтоб он о камни у берега разбился.
А чтоб до сего не допустить, то приказал Ваксель отрубить канат. Между тем толмач кричал, чтоб его не оставили. А к отпуску его ни словами, ни маханием рук с бота не можно было склонить американцев. Сего ради выпалил Ваксель из двух мушкетонов, что как учинил было только в том намерении, дабы их устрашить, то оно и желанное действие имело.
Американцы от необыкновенного сего стука, который от находящейся вблизости горы еще более раздавался, все, яко оглушенные, упали на землю, а толмач освободился из рук их. Вскоре потом, прийдя в чувство, руками и криком показывали великую злобу и давали знать, что они никого из наших не хотят видеть на своем острове.
В то время настала ночь, и погода была бурная, а пакетбот стоял версты с две от острова, чего ради Ваксель не рассудил за благо искать дальнего с сими людьми обхождения.
Объявлено мною выше, что у американцев ни луков, ни стрел не примечено. Но по сему заключить не должно, что они таких орудий не имеют, паче сим подтверждается догадка, что они вышли тогда на китовую ловлю, при которой таковые инструменты не употребляются. Один американец имел на боку у себя нож повешенный, который для особенного его вида показался нашим яко вещь диковинная.
Длиною был он до 8 дюймов, к концу же не остер, но широк и весьма толст. Не можно угадать, к чему такой нож употребляется. Верхнее их платье делано из кишок китовых, чулки из тюленевых кож, шапки из кожи морских львов, которой зверь на Камчатке называется сивучом, и для прикрасы пришиты разные перья, а особливо сокольи.
Нос у них заткнут был травою, которую иногда вынимали, и тогда истекало из него множество мокроты, кою языком облизывали. Лица у них красною, а у иных разноцветными красками выкрашены были. Видом они различны, как европейцы, а у некоторых носы плоские, как у калмыков. Все были великорослые.
Должно думать, что они питаются по большей части морскими зверями, коих добывают в тамошнем море, а именно: китов, манатов, сивучей, морских котов, бобров и тюленей. Видели наши, что ели они и коренья, вырывая их из земли и пред едением только немного земли отряхивая. О других обстоятельствах их более ничего не примечено, по крайней мере в тех известиях, которые служат основанием сему описанию, ничего не записано.
Некто утверждал, что он по реестру слов, который приобщен Лагонтаном к его описанию Северной Америки, некоторым образом с сими людьми говорить мог, ибо-де когда он по тому реестру говорил слова, «воду» или «дерево» значащие, тогда люди на такие места на берегу указывали, где оные вещи находятся.
Но я думаю, что сие учинилось случаем, или движения тела, при произношении слов чиненные, к разумению способствовали, ибо Лагонтан не полагается в числе достовернейших путешественных писателей, а хотя бы не было и сего сомнительства, однако в рассуждении немалого земель расстояния нельзя поверить, чтоб тамошние жители все одним языком говорили.
Не упоминая, чтоб европеец, а паче француз, слова такого языка перенять и написать мог так точно, чтоб они другому народу, хотя б оный почти и тот же язык имел, вразумительны были. Итак, лейтенант Ваксель возвратился назад к пакетботу.
На другой день поутру, как приуготовлялся он оттуда к отъезду, семь человек из тех же американцев, приехав к пакетботу в семи же лодках, стали подле оного весьма близко. Двое, встав в лодках своих и держась за фалрепы у пакетбота, дали нашим в подарок две свои шапки и вырезанную из кости личину человеческую, которую наши признали за идола.
Притом подносили они опять обыкновенный свой мирный знак, состоящий из пятифутовой палки, у которой на верхнем и тонком ее конце привязаны были всякие перья беспорядочно. По сему явствует, что подобие американского калюмета [трубки мира] с меркуриевым жезлом, путешественниками, которые в Северной Америке бывали, описанное, не везде находится.
Напротив того, даны и от наших им подарки, и они бы взошли на пакетбот, если бы не начал дуть ветер сильный, от которого принуждены были в самой скорости убираться назад к берегу. По возвращении своем на остров стали они кучею и подняли великий крик, который с четверть часа продолжали.
После сего отправились наши того ж часа в путь свой. И как тот остров, на коем находились американцы, миновали, то закричали они опять изо всей мочи. Сие не меньше почитать можно за дружественное засвидетельствование, коим они нашим благополучного пути желали, как за радостное восклицание, что от незнаемых гостей избавились.
Курс держали на пакетботе по большей части к югу, чтоб от земли отдалиться, да иначе идти и не можно было, потому что ветер стоял западный и западно-южный к западу. От сего времени до самой поздней осени и до конца путешествия переменялся ветер редко иначе как между вест-зюйд-вестом и вест-норд-вестом. Посему вероятно, что в сие года время западные ветры в оных странах почти всегда продолжаются.
Хотя случался иногда и восточный ветер, однако более не стоял, как через несколько часов, и поворачивался паки к западу. От сего было нашим в произвождении обратного пути великое препятствие. Сверх того погода стояла всегда туманная, так что иногда через 2 или 3 недели ни солнца, ни звезд не видно было, и за тем не можно было чинить никаких наблюдений для широты.
Следовательно, мореплавательные исчисления без направления остались. Какое нашим происходило от того беспокойство, странствуя таким образом по незнаемому морю в долговременном безвестии, о том легко рассудить можно. Один офицер, при том бывший, о сем путешествии изъяснился таким образом: «Я не знаю, может ли бедственнее и хуже житие быть на свете, как ходить по неописанному морю.
Я говорю сие по искусству и сказать могу по сущей правде, что, будучи 5 месяцев в сем пути и не видав знаемой земли, не много спокойных часов спал, ибо находился всегда в крайней опасности, чтоб не лишиться живота своего».
Путь происходил по большей части противными ветрами и бурями по 24-е число сентября, в который день увидели наши опять землю, из высоких гор состоящую, и множество островов в нарочитом от нее расстоянии. На том месте находились они, по исчислению своему, под 51-м градусом 27 минутами широты и под 21 градусом 39 минутами долготы от Петропавловской гавани.
Понеже в оный день совершалась память зачатия Иоанна Предтечи, то высокая гора, на берегу стоящая, названа горою Святого Иоанна. После того думали положение берега определить точнее, положив оный под 52-м градусом и 30 минутами шир