Лицо Али-Мехмет-мурзы было ислуганным. Он почти бегом бросился к ней, низко поклонился, по-восточному приложив правую руку сначала ко лбу, потом — к сердцу, и сказал:
— Добрый вечер, госпожа Аржанова. Извините меня. Я приехал без приглашения и с плохой новостью.
— Что за новость? — задала вопрос Анастасия.
— Не ешьте купленного мяса!
— Странные вещи вы говорите, дорогой Али-Мехмет-мурза…
Не речь мурзы удивила ее больше всего, а то, что спутником его выступал не кто иной, как Казы-Гирей. Давно она не видела двоюродного брата хана и даже полагала, что нынче его нет в Крыму. Сейчас молодой татарин стоял за спиной мурзы и, не скрывая своего любопытства, рассматривал двор усадьбы. Взгляд его остановился на трупах собак.
— Хайыр ола, не олды я? — обратился он к Али-Мехмет-мурзе.
— Ишлер мартавал [49], — ответила ему Анастасия.
В полном изумлении Казы-Гирей воззрился на русскую путешественницу. Изумление перешло в замешательство. Анастасия смотрела прямо в глаза молодому представителю династии Гиреев. Вскоре он взял себя в руки и ответил ей злой торжествующей усмешкой. Тень легла на его лицо. В эту минуту Анастасия могла поклясться, что знает, кто подкупил Саида и вручил ему яд для неверных из России.
Али-Мехмет-мурза, покосившись на них, продолжал говорить по-русски. Он путано и многословно объяснял что-то про сведения, поступившие слишком поздно, про озабоченность Светлейшего хана ситуацией в Бахчи-сарае в связи с заразной болезнью, вдруг поразившей домашний скот в некоторых районах государства.
— Каковы признаки болезни? — спросила Анастасия.
— Боли в желудке, рвота, судороги.
— Есть ли противоядие?
— Пока оно не найдено.
— Очень жаль.
— Аптека и личный врач Его Светлости господин Робертсон — к вашим услугам, — снова поклонился ей Али-Мехмет-мурза.
— Срочно везите сюда господина Робертсона. Мой слуга попробовал шурпы из молодого барашка и заболел…
Тимоти Робертсон, выходец из Англии, оказался рослым, рыжим, курносым и довольно веселым человеком. Он говорил, хотя и не совсем чисто, на нескольких языках: французском, немецком, итальянском и тюрко-татарском. Осмотрев Кузьму, он признал действия Глафиры и Анастасии правильными, сказал, что, если кучер выживет, это будет чудо, и принял приглашение остаться на чашку чая.
Во время чаепития господин Робертсон поведал Анастасии историю своего знакомства с правителем Крыма. В Венеции он вылечил от желудочных колик мать хана. Когда Шахин-Гирей был возведен на престол, он предложил свои услуги, и правитель Крыма принял его на должность лейб-медика совсем недавно, три месяца назад.
Затем господин Робертсон, к немалому ее удивлению, сам приступил к подробнейшим расспросам. Анастасия, придерживаясь легенды, разработанной в Херсоне, отвечала непринужденно, пространно, с легким кокетством. Роль светской дамы, милой, но недалекой, всегда удавалась ей. Англичанин, похоже, остался доволен знакомством. На прощание, получив солидный гонорар, он с чувством поцеловал ей руку.
Это происходило уже на глазах князя Мещерского. В девятом часу вечера кирасиры вернулись домой с добычей: восемь зайцев-русаков и два молодых лесных кабанчика. Поручик, сняв пыльную охотничью куртку, предстал перед лейб-медиком Его Светлости в мундире кавалерийского офицера. Тимоти Робертсон вознамерился продолжать беседу. Но Мещерский сухо сказал ему, что семь часов провел в седле, устал и приглашает его заехать как-нибудь в другой раз.
Бурный этот день, ужасно утомивший Анастасию, никак не кончался. Мещерский пожелал, чтобы она сейчас же рассказала ему все. Анастасия согласилась. Она хотела сама для себя определить смысл и значение разнообразных событий, мелькавших сегодня быстро, точно стеклышки в калейдоскопе. Часы уже показывали полночь, а они все еще сидели в гостинной за чашками давно остывшего чая.
Анастасия говорила медленно. Она вызывала в памяти то мавзолей Диляры Бикеч, где Лейла переводила ей арабскую надпись над «Фонтаном слез», то комнату в гареме, куда с вазочкой айвового варенья бесцеремонно вторглась Хатидже, то фигуры татарских гостей рядом с издохшими дворовыми псами, то приезд господина Робертсона, чья любознательность выходила далеко за рамки медицины.
— А это что за фрукт? — вздыхал Мещерский. — И почему сразу не выставили его за дверь?
— Из осторожности, — вяло оправдывалась она. — Что-то знакомое почудилось в наглых ухватках. Коллега явно собирал нужные кому-то сведения. Ну и пусть его. Авось когда-нибудь он нам пригодится.
— Несчастная страна, — покачал головой поручик. — Кого здесь нынче только нет… Слетелись, как стервятники на падаль. Англия — это же так далеко.
— Ничего, — заметила Анастасия. — Они на Черное море флот пришлют…
Кузьма умер на рассвете. Перед смертью наступило некоторое облегчение. Кучер даже сел на постели и попросил чаю с медовым пряником. Глафира быстро поставила самовар, приготовила чай и нашла в их неприкосновенном продуктовом запасе сухой пряник. Кузьма выпил полчашки, поговорил с ней о погоде, затем задремал и больше уже не проснулся.
Кучер был очень религиозным человеком. Но он покинул наш мир, не исповедовавшись и без таинства елеосвящения. Все это полагалось делать православному священнику, а таковых на расстоянии ближайших ста верст не имелось. Единственное, что могла придумать Анастасия, это похоронить верного слугу на русском воинском кладбище, расположенном недалеко от Бахчи-сарая. Там покоились солдаты и офицеры, погибшие во время похода на Крым в 1771–1772 году армии князя Долгорукова. Землю во время захоронения, конечно, освятили и, кроме того, поставили деревянную часовню. Мусульмане кладбище обходили стороной, ничего там не разрушали, и о нем ей рассказала Лейла, когда они ездили к мавзолею Диляры Бикеч.
Печальные хлопоты заняли больше половины дня. Но хоронили Кузьму одни кирасиры с князем Мещерским. Анастасия на кладбище не поехала. Побоялась оставить дом и прислугу без присмотра. Все вместе они готовили поминальный обед: тушеная кабанятина с кашей, блины и кисель из свежего кизила. Выученные когда-то рецепты вспоминались с трудом. Анастасия больше думала о том, где теперь взять нового повара.
На поминках солдаты крепко выпили. Возможно, одной из причин стало то, что поручик покинул общую трапезу. Он кашлял, чихал, поминутно сморкался, и Глафира пошла вместе с ним, чтобы поставить князю горчичники и сделать отвар из стеблей девясила с добавлением меда и коровьего масла.
Два больших штофа с водкой опустели. Анастасия, глядя на своих людей, чем-то очень угнетенных, разрешила взять третий штоф. Наполнив оловянную чарку, встал сержант Чернозуб.
— Гарный хлопец був Кузьма. Дуже гарный… — Кирасир смахнул со щеки скупую мужскую слезу. — Мы з ным добры друзи булы. Гралы в шашки та все балакалы…
— О чем же вы говорили? — спросила Анастасия, удивленная этим признанием. Вообще-то она мало интересовалась отношениями между слугами и требовала от них лишь послушания.
— Говорили всегда про нашу жизню, — ответил Чернозуб. — Шо далеко от ридной земли уехалы. Неведомо теперь, вернемся ли. Вот он и не вернулся… Царство тоби небесное, Кузьма Иванович! Пухом тоби земля!
Сержант опрокинул в рот чарку с водкой, занюхал ее татарской лепешкой и посмотрел на Анастасию. Нельзя было сказать, что он сильно пьян, но глаза великана подернулись пеленою.
— Даю слово… — Анастасия выдержала его взгляд. — Мы вернемся.
— А вы, ваше высокоблагородие, ту отраву басурманскую вже определили чи ни?
— Не определила.
— То-то и оно.
— Теперь нечего думать об этом, сержант.
— Злыдни не крещеные! — Чернозуб вдруг шарахнул кулаком по столу, да так, что опрокинулись набок все высокие солдатские чарки. — Ужо переведаюсь с вами! Поубиваю всех на хрен!
С проворством, совершенно невероятным для его комплекции, кирасир выскочил из-за стола, бросился к стене, где на крючьях висели портупеи с палашами, и выхватил из ножен один. Размахивая оружием, Чернозуб устремился к двери. Солдаты успели повиснуть у него на плечах. С первого раза он раскидал их в стороны. Однако палаш они у него все-таки отняли. Сейчас, подняв кулаки, он готовился раздавать бешеные удары однополчанам. Они же, окружив его, выжидали удобного момента. Анастасия встала между кирасирами и положила руки на мощную грудь великана.
— Ты отомстишь за Кузьму. — спокойно оказала она. — Только потерпи немного. Я знаю, кто вручил яд повару Саиду, кто заплатил ему за преступление. Я сделаю так, что ты убьешь этого человека. Да, убьешь. Но не сегодня.
— Хорошо… — Опомнившись, Чернозуб тер ладонью лоб. — Будь по-вашему…
С тех пор, как Микас Попандопулос нашел их в Гёзлёве и задал хорошую головомойку обоим, Анастасия часто вспоминала греческого коммерсанта. Теперь она знала, кто он есть на самом деле, и восхищалась его способностью к перевоплощению. В тот дождливый вечер на турецком постоялом дворе «Сулу-хан» Попандопулос сказал им, что в трудном случае они могут найти его в Бахчи-сарае, где на базарной площади он держит магазин. Обсудив ситуацию с неизвестным ядом, вызвавшим смерть кучера Кузьмы, Анастасия и Мещерский пришли к выводу, что такой случай уже наступил.
Однако следовало проявлять максимальную осторожность. Анастасия решила оставить свой экипаж и охрану дома, а ехать к купцу вместе с князем под видом кирасира. Для этого Глафира весь день перешивала солдатский форменый кафтан соломенного цвета: заужала плечи, укорачивала рукава и полы. Сержант Чернозуб, вооружившись шилом, дратвой и цыганской иглой, превратил ее сапоги в ботфорты, надставив вверху черные краги. Также он для госпожи Аржановой перекроил широкую портупею из выбеленной яловой кожи с медной пряжкой.
Из Анастасии получился ладный солдатик, хотя совсем не кирасирского роста и телосложения. Когда она вошла в денник Алмаза, то добрый конь не сразу узнал ее. Он долго обнюхивал ее новую одежду, косил лиловым глазом на кафтан из невальцованного сукна. Но ласковые слова хозяйки и лепешка с солью сделали свое дело. Арабский жеребец покорно пошел за ней во двор. Там уже находился князь Мещерский, тоже одетый в кафтан соломенного цвета, черную треуголку и ботфорты с накладными шпорами.