Хелен с подозрением посмотрела на Магнуса.
— Ты теперь в Англии, — напомнил он ей. — Здесь журналисты не прячутся за деревом с микрофонами, а я не разглашаю чужие секреты.
— Как говорят янки, мне все осточертело, Магнус. Я пряталась за гримом и таблетками несколько лет. Когда ты предположил, что я была алкоголичкой, ты ошибся — у меня не было проблем с выпивкой. Судьба тети Марлин послужила для меня хорошим уроком. Но я страдала от хронической депрессии. Я была в тяжелом состоянии, когда мне предложили эту роль. Я не могла ничего понять, я даже не знала, кто я. Но каким-то образом мне удалось увидеть в этом фильме спасательный плот. А твое письмо, мой друг, было да: я меня словно теплое одеяло и бутылка воды на этом плоту.
— А я его чуть не перевернул?
Она взяла Магнуса за руки.
— Мой психоаналитик сказал, что меня здесь ждут серьезные испытания. Может быть, если бы ты не пришел ко мне вчера вечером, я бы уехала. Ирония судьбы, не правда ли? Я отдала целое состояние врачам за долгие годы лечения, рассказывала незнакомцам страшные истории из прошлого, и все было напрасно. Но несколько вопросов от старого друга и его объятия сделали больше, чем дорогостоящий курс терапии.
— У тебя в Америке точно никого нет? — Магнусу не верилось, что такая фантастическая женщина, как Хелен, одна. — Даже друга нет?
— Есть, Эдвард, — ответила она. — Не знаю, помнишь ли ты, он был со мной с 1945 года.
Магнус кивнул.
— Он скоро ко мне приедет.
Магнус напрягся. Он удивился, когда понял, что его чувство похоже на ревность.
— Он тоже снимается в фильме? — спросил он.
Наверное, Хелен уловила иронию в его голосе, потому что улыбнулась.
— Нет, он не снимается, и мы не любовники, Магнус.
— Это не мое дело, даже если это и так, — проговорил он быстро. — Я просто надеюсь, что ты будешь считать меня своим другом.
Джули вернулась, прервав их разговор, и принесла большую корзину и складной столик для пикника.
— Эдвард назвал бы это вершиной блаженства, — сказала Хелен полчаса спустя, забираясь обратно на качели, поглаживая живот и довольно улыбаясь. — У меня еще никогда не было такого пикника.
Для Магнуса в их ленче не было ничего необычного: тосты, курица, ветчина, сыр и салат.
— У тебя, наверное, были пикники и получше, — сказал он недоверчиво.
— Американцы не любят пикники, — возразила Хелен. — Они любят барбекю и всякое такое, но не понимают, что значит есть обычную пищу в необычном месте. Мы с матерью часто ходили в парк Викториа в Безнал-Грин, брали хлеб, топленый жир в вощеной бумаге, по яблоку для каждой и бутылку имбирного пива. Это был настоящий пир!
Магнус прекрасно ее понимал. Он вспомнил, как делился едой в лесу в Крайгморе с детьми, жившими в фамильном поместье. Шикарные обеды, на которые он ходил со своими родителями и их друзьями, никогда не получались такими веселыми.
— Эдвард тоже любит пикники с хлебом и говяжьим жиром? — спросил он.
— Нет, — сказала Хелен. — Кстати, его раздражает то, что мне нравится так много «простых» вещей, особенно британских.
— Он похож на сноба!
Хелен вздохнула.
— О Магнус, он и есть сноб. Я люблю его как брата, мы много пережили вместе, и я многим ему обязана, но иногда мне хочется расстаться с ним навсегда.
— Тогда зачем он к тебе приезжает?
— Потому что он присматривает за мной, Магнус, — ответила она тихо. — Мне стыдно говорить тебе об этом. Тем более после того, как я сказала, что он мой хороший друг. Но я уверена, что это правда, а я слишком бесхарактерна, чтобы это остановить.
— Ты никогда не была бесхарактерной, — уверенно сказал Магнус. — Я помню, как Бонни говорила об этом парне, что он не очень хороший актер и пианист. Но тогда она немного завидовала. Как же так вышло, что он начал присматривать за тобой?
— Я познакомилась с Эдвардом раньше, чем с Бонни, — пояснила Хелен. — Мы были партнерами в комической сценке в «Фениксе». Бонни была одной из «колокольчиков». Эдвард был на несколько лет моложе меня, правильный строгий молодой человек, который, как оказалось, был тоже одинок. Моя дружба с Бонни началась на День ветеранов, когда мы вместе с другими девчонками попали в одну переделку, но с Эдвардом мы уже тогда были хорошими друзьями.
Она замолчала на минуту, думая, что сказать дальше.
— Нас с Бонни потянуло друг к другу как плюс и минус, но с Эдвардом мы во многом были родственными душами. Как и у меня, у него не было семьи, и мы оба страстно любили театр. С Бонни было весело, каждую минуту происходило что-то новое, а Эдвард был голосом разума, он был очень уравновешенным и спокойным. Я любила их обоих.
— За годы выступления с Бонни наша дружба только окрепла, несмотря на ее характер. Но и Эдвард всегда был рядом со мной. Даже когда мы находились в разных городах, на расстоянии нескольких миль, я поддерживала с ним связь. Я очень хорошо знала и Бонни, и Эдварда. Я часто бежала к нему, когда Бонни меня подводила. А после того как она вышла замуж, а я снялась в фильме «Сохо», мы с Эдвардом стали еще ближе. Когда в 1951 году я наконец очутилась в Голливуде, все были такими злыми. Люди хмурились при виде меня. Я не могла определить, кто хороший человек, а кто просто меня использует. Мне нужен был кто-то, кому я могла бы полностью доверять, поэтому я попросила Эдварда приехать ко мне.
Магнус кивнул. Он мог поверить в то, что прежняя Элли помогла кому-то подняться по карьерной лестнице, но он до сих пор не мог представить ее под присмотром.
— Когда приехал Эдвард, мне стало намного легче. Он очень скоро стал чем-то вроде амортизатора между мной, киностудией и прессой. Он был отличным организатором, помог мне найти дом, оформить страховку, помогал вести денежные дела. Я представляла его всем как своего менеджера, потому что именно этим он и занимался — управлял моими делами.
— Ты платила ему? — спросил Магнус.
Она замолчала и нежно сжала его руку.
— Возможно, это было моей главной ошибкой. Мне надо было с самого начала расставить точки над «i» и определить границы наших отношений. Но с близким другом сложно так поступать, не правда ли? У Эдварда был личный доход — наследство от бабушки, он не нуждался в работе как таковой. Я, конечно же, возмещала ему все расходы, у него была отдельная квартира в моем доме. Иногда он получал небольшие роли в фильмах, в основном тогда, когда требовался типичный английский джентльмен. Как я говорила, он занимался денежными делами вместо меня, оплачивал счета, выполнял обязанности секретаря и делал многое другое. Если ему надо было купить машину или костюм, на это уходила часть моих денег.
Магнус медленно покачал головой.
— Это похоже на путь к катастрофе.
— Не в том смысле, в котором ты думаешь, — поправила его Хелен. — Эдвард отчитывался за каждый истраченный цент. Если бы он не следил за моими деньгами, я растратила бы их так же быстро, как и заработала. Он вкладывал деньги вместо меня, и делал это довольно мудро. Но я не подумала о том, что могу стать зависимой от него. Понимаешь, мне не приходилось принимать решений. Я вставала утром, и служанка уже приносила одежду, которую выбрал Эдвард. Подъезжала машина, чтобы забрать меня на студию, а после съемок отвозила домой. Эдвард решал, с кем мне встретиться вечером, и снова говорил служанке, что мне надеть. Очень часто он сопровождал меня на вечеринки и встречи. Парикмахерская, маникюр, массаж — это все организовывал Эдвард. У него был безупречный вкус. Потом он стал ходить со мной по магазинам, выбирая одежду для меня и вместо меня.
— Это ужасно! — воскликнул Магнус.
— Я и сама сейчас это понимаю, когда сижу здесь с тобой, свободная как птица, — сказала Хелен, слегка улыбнувшись. — Но в то время я была этому очень рада. Ежедневные съемки так утомляли, и я боялась тех властных людей, которые меня окружали. С Эдвардом я выкладывалась на все сто и ни о чем не волновалась. Я не знала тогда, что мне надеть на ужин, но была очень рада, что он в этом разбирался.
— У него были женщины?
Она ответила не сразу, и Магнус повторил вопрос. Он вспомнил, как Бонни говорила о том, что Эдвард был гомосексуалистом.
— Да, но это нельзя было назвать романами, — осторожно ответила Хелен. — Я хочу сказать, что время от времени он встречался с кем-то, но никогда не приводил никого домой. Он всегда очень странно вел себя с женщинами, Магнус. Я думаю, что я единственная представительница слабого пола, которая ему нравилась.
Магнус кивнул. Похоже, Бонни была права. Ему не нравился этот мужчина.
— Когда же началась твоя депрессия и почему? — Магнус решил, что лучше сменить тему.
Хелен задумалась.
— Я запаниковала еще тогда, когда снималась в «Сохо», — сказала она. — Но тогда я была на родной земле, меня окружали порядочные люди. Но когда я переехала в Голливуд, мне стало намного хуже. Я чувствовала себя оторванной от мира, боялась всего. Я пошла к врачу, который выписал мне транквилизаторы. Может быть, я и стала спокойнее, но иногда выпадала из реальности.
Магнус начинал понимать. Он представлял, как молодая, красивая, талантливая женщина попадает в мир гиен и акул, которые только и ждут, чтобы найти ее слабое место и напасть.
— Но ведь о тебе заботился Эдвард. Он не пытался помочь?
Хелен кивнула.
— Да, пытался. Он записал меня на курсы релаксации. Он старался отучить меня от таблеток, говорил, что лучше пить, чем сидеть на транквилизаторах. Мне стало лучше на некоторое время, ко мне вернулись аппетит и сон, но побочным эффектом было то, что я начала набирать вес, а студии это не понравилось. Наконец в 1961 году я нашла врача, который прописал мне таблетки для похудения, и они подействовали. Я пила только апельсиновый сок, похудела и чувствовала себя так, словно была на вершине мира. Но эти таблетки вызывают привыкание, Магнус. Скоро мне было недостаточно одной таблетки в день. Я стала пить по три, четыре, шесть, а иногда и десять. Я была так взвинчена, что не могла спать по ночам. Я стала принимать барбитураты, чтобы уснуть, и другие таблетки, чтобы проснуться. Эдвард остановил бы меня, если бы понял, что я делаю, но он не знал, пока не стало уже слишком поздно.