Разумеется, оптовый купец должен был застраховать себя от несостоятельности начинающего ювелира, а публика не хотела покупать дорогих и плохих пещей. Осенью и зимой никакой торговли уже не предвиделось, а в январе предстояли платежи.
Сравнительно немного должен был Мендель. Сосед его, грек Кельдаки, считал его долги пустяком. Что такое тысяча семьсот рублей? Но для Менделя Хереса это были огромные деньги. И надо было еще жить, и много суббот надо было встречать; и молодая жена могла подарить ему первенца. От этого беспокойные и похожие одна на другую, скучные мысли тревожили его душу и само море вторило им и шумело.
— Тысяча семьсот рублей, ах, Боже мой, тысяча семьсот рублей. Двадцать пять рублей в месяц за лавочку! Полтора рубля в день и четыре субботы. Две тысячи семьсот двадцать рублей! Одеться, платить налоги, разные взносы — три тысячи. А доктор, который давно находит, что у его жены — больное сердце?! А расходы на родины и на праздники Пейсах и Кущи, и на другие праздники, — разве это не составит еще тысячу рублей?! Так неужели все это вместе будет четыре тысячи рублей?! Четыре тысячи рублей, четыре тысячи рублей! Можно с ума сойти. Мендель Херес с ума сойдет. Мендель Херес не может выручить со своей лавочки больше ста рублей. Такой молодой и уже банкрот, банкрот, банкрот!
Холодный пот проступил на лбу Менделя — пот тоски и ожидания неминучей беды. Жена его вчера купила себе лакированные ботинки, а вечером мечтала о каракулевом пальто на зиму; а он молчал и ничего не говорил. Может быть, Рива думала, что он молчит от скупости? Разве он не отдал бы за каракулевое пальто для своей милой жены сейчас даже половину жизни? «Ну, положим, десять лет», — поторговался он с собой.
Он смотрел на море, а бело-желтые облака становились уже серыми, и брызги от белопенного прибоя долетали до набережной. Потом серые облака стали чернеть, и море нахмурилось и стало похоже на чернила. Вдруг поднялся белый вал, потянулся к небесам, стал прозрачным, потом свернулся и упал на берег с тяжким грохотом. Мендель даже вздрогнул, — он никогда не видел такого большого вала, а вал, затрепетав на песчаном пляже, отхлынул назад далеко в море также быстро, как и появился. И тогда Мендель с удивлением и даже с испугом протер глаза.
На пляже, на том самом месте, где только что шумел и гремел вал, шел среднего роста, тонкий, одетый во все черное господин в английском картузике, в широком незастегнутом пальто и на очень тонких ногах. Впрочем, очень тонкими они казались потому, что господин был в высоких темных чулках. Спортсмен или турист?! Толстые башмаки со стальными пряжками были на нем. Он опирался на заграничную палку, в которой был зонтик. Летом Мендель как раз починял такую палку по заказу иностранца.
Чем ближе он подходил, тем яснее можно было рассмотреть его. Лицо его было выбрито, брови сближены у переносицы и высоко подняты к вискам, нос длинный, бледные губы неподвижно улыбались. Мендель подумал, что незнакомец пытливо и ласково смотрит на него.
И это была правда. Незнакомец, взобравшись на набережную, совсем близко подошел к окну Менделя и так посмотрел на ювелира, что тот вскочил и быстро открыл дверь.
— Что угодно? Может быть, починить зонтик, — я могу это сделать. Я починил точно такой зонтик одному знатному иностранному господину.
Незнакомец вошел в лавочку и, войдя, осмотрел ее; он быстрым взглядом пробежал по стенам и по витринам и сказал на хорошем русском языке:
— Тут товара не больше, как на тысячу семьсот рублей.
— Совершенно верно, — вскричал Мендель и нервно рассмеялся. — Вы удивительно угадали, у вас хорошая оценка. Но это моя собственная цена, а товар стоит дороже.
— Нет, товар на самом деле стоит дешевле, — возразил незнакомец и сел.
Он еще внимательнее посмотрел на Менделя своим жгучим насмешливым взглядом и сказал:
— Мне ваша жизнь совсем не нужна. Согласитесь сами, если одним Менделем Хересом на свете больше или нет, не все ли равно?
— Вам даже известно, как меня зовут?
— Я мог прочитать, как вас зовут, на вывеске, — сказал незнакомец.
— А почему вы заговорили о жизни? — с некоторым испугом спросил Мендель.
— Тут, согласитесь сами, пустыня; разумеется, я мог бы вас ограбить и вы не пикнули бы, — продолжал незнакомец. — Но это мне тоже не нужно. Если я вам покажу камень, которым я владею, и если вы сколько-нибудь понимаете в этого рода вещах, то вы убедитесь, что скорей я могу быть предметом преступного покушения, чем вы. Камень непомерной цены.
Мендель с любопытством и ожиданием посмотрел на незнакомца, а тот, не торопясь, вынул из кармана кожаный ящичек, раскрыл его и показал Менделю.
Камень так и засиял. Он был ярко-красный, огненный, величиной с голубиное яйцо, и на нем играла и переливалась жемчужным блеском шестилучевая звезда.
— В первый раз вижу такой камень, — сказал Мендель, вспыхнув. — Можно на него посмотреть поближе?
— Я думаю, вы можете, потому что я его оставлю вам.
— Вы мне его оставите?
— Я уж сказал.
— Зачем? Сделать булавку? Я могу. Или перстень?
— Можете сделать, что хотите, — я предоставляю вашему личному вкусу. Я хотел бы знать, какое вы проявите при этом дарование; достойны ли вы окажетесь камня?!
— Я учился в Одессе и был хорошим мастером.
— Может быть, но с тех пор вы забыли свое мастерство, и вот вам случай вспомнить. Предупреждаю вас, что камень этот — целый капитал.
Мендель взял камень и посмотрел на свет. И хотя море было черное и небеса тоже были угрюмы, камень играл, тем не менее, какой-то невероятно прекрасной, таинственной жизнью.
— Чудесный камень, — сказал он, — но неужели он такой дорогой? Как он называется?
— Он называется — астерикс. При такой величине и с такой звездой, он стоит не меньше ста тысяч. Теперь на астерикс, кстати, спрос. Астерикс подделать нельзя. Астерикс — подземная звезда, — пояснил незнакомец.
Мендель только хлопал глазами, а незнакомец продолжал:
— Я оставлю его вам, повторяю. Если мне понравится оправа, какую вы придумаете, я хорошо заплату вам.
— А где вы остановились? — спросил Мендель Херес, дрожащими руками вкладывая камень в кожаный ящичек и пряча драгоценность в столик.
— А я тут остановился — неопределенно сказал незнакомец, кивнул головой ювелиру и вышел.
Мендель был взволнован, и не сразу пришло ему в голову проследить, куда направился незнакомец. На время он перестал слышать шум моря и видеть свою мастерскую, думать о своих долгах и запутанном положении. В душе его вдруг разлился красный свет, и неопределенные, но радостные надежды стали рождаться в этом свете. Он был честным человеком, по крайней мере, он считал себя честным человеком; но с этого момента он перестал тосковать, и только стали дрожать концы его пальцев и задрожали веки; легкая лихорадка схватила его. Он выглянул из дверей своей- лавочки, но уже было поздно, незнакомца нигде но было.
Только вставал опять тот непомерно высокий, зеленый, прозрачный на черном фоне потемневшего горизонта белопенный вал, но уже сворачивался в сторону моря, отпрядывая от берега и как бы унося с собой все тоскливые размышления и тревожные думы Менделя Хереса.
Мендель ничего не сказал жене, когда она вернулась с базара с своей маленькой кухаркой. Он только был очень нежен с нею и не стал ворчать, что Рива издержала лишний рубль.
— Отчего ты сделался такой любезный? — спросила его жена после обеда.
— Я скоро уеду, Рива.
— Куда? — спросила жена, сделав большие глаза.
— В Одессу!
— В такое время в Одессу уедешь? Зачем?
— С первым же пароходом, то есть через два дня. Я уверен, что через два дня я могу уехать. Я хочу найти работу, Рива, и посоветоваться с ювелирами, потому что мне пришла мысль.
— Но теперь такое бурное время! И какая мысль пришла тебе?
— Мне пришла мысль, которая не приходила прежде. Я соберу весь товар и предложу его обратно, потому что я не хочу быть банкротом. Пусть оптовый магазин, который снабдил меня всей этой дрянью, и возьмет ее обратно. Если он меня надул, то я его могу тоже надуть и не заплатить по векселям, но я хочу войти с ним в сделку и вернуть векселя за его же товар, для него это будет выгоднее. Может быть, найдут другого дурака, но я поумнел.
— Ты давно поумнел? — спросила Рива.
— Может быть, я сегодня поумнел, — загадочно сказал Мендель.
— Что же ты после будешь делать?
— Я хочу найти представительство!
— Какое?
— Необходим, только залог, это правда, но может быть, я найду возможность получить представительство без особого залога, — я покажу только свое умение. Пожалуй, я стану разъезжать по всему миру. Это очень приятное препровождение времени. Если бы ты знала, Рива, я начинаю думать, что мы будем богатыми людьми.
— Я всегда была того мнения, что мужчина должен зарабатывать деньги, — отвечала на это Рива, — и что если жена захочет не только каракулевое пальто, но и соболью шубку, — муж должен купить. Муж, который говорит, что нет денег, это уже не совсем муж, это все равно, если бы сказала жена: «У меня нет больше губ, чтобы целоваться!»
— А у тебя очень хорошие губы, Рива, — сказал Мендель и рассмеялся. Давно он уже не смеялся таким счастливым смехом. — Что, если у тебя будет каракулевая шубка за то, что ты мне родишь сына!
Рива вспыхнула и спрятала на груди мужа свое смуглое румяное лицо.
— Я бы отказалась от каракулевого пальто, если только тебе нужно ехать на пароходе в Одессу, потому что начинается бурное время и скоро будут штормы, а может, уже начались.
И тут они оба посмотрели в окно на море, незадолго перед тем бушевавшее. Но оно успокоилось; море стало синее, как сапфир, высоко над ним плыли и таяли желтые облака, начинавшие озаряться алым огнем заката.
Так продолжалось три дня. На четвертый день Мендель Херес обошел все гостиницы и меблированные комнаты городка и нигде не нашел своего заказчика. Он описывал его приметы, но городок был пуст, и господина с такими приметами никто не видал и не встречал.