Жар костра опалял ему лицо, спину припекало солнце, над кое-как забинтованным плечом вились мухи.
«Хорошо хоть, стемнеет не скоро».
Питер припомнил Памелу Саммер.
Та любила смотреть на закат и не любила восходов — однажды Баррет подсмотрел, как девушка пристально рассматривает горизонт. Он подошел внезапно, и Пэм обернулась — ее лицо сразу сделалось замкнутым и холодным. Жара тропического вечера не могла растопить этот лед, а только создавала противоречие, которое сводило Баррета с ума.
«Черт возьми меня, храни ее Господь, и порази враг нас всех вместе, — без всякой логики подумал он. — Получается, что из-за Пэм я, как дурак, оказался на краю света».
Он встал и, пошатываясь, собрал немногие не украденные Ландой вещи.
Мулы пропали бесследно — все, кроме одного. Неукраденного мула трудно было назвать мулом, от него осталась ровно половина туши, вторую уже сожрали ягуары. Должно быть, все произошло то ли на рассвете прошлого дня, то ли этой ночью.
— Проклятые бестии…
Мясо еще не покрылось личинками мух, и Баррет собрал то, что годилось в пищу. В кустах он набрел на забытый Ландой мешочек с солью и в который раз уцелевшую кружку. Талисман отливал темным, густо-коричневым цветом земли. Заросли скрывали горизонт, но пират интуицией ощущал близость моря. Оно было справа, на востоке — там океан касался побережья, что тянется южнее Веракруса. Там, на востоке, была свобода и Архипелаг, но путь к нему лежал через лес, горы, болота и испанский порт. Баррет брел, смирившись с отсрочкой, и, как мог, экономил силы. Колючки царапали ему ладони и запястья.
К вечеру путь преградил разлив медленной реки. Баррет никак не мог вспомнить ее название. Из двух накидок и кучи хвороста он сделал плот и плыл на нем вниз по течению, подгребая обломком дерева, плыл до тех пор, пока этот плот не развалился на отмели.
Оба пончо Баррет подсушил и забрал с собою. Мясо мула почти кончилось. Зато в мякоти раненого плеча завелись личинки. Баррет с отвращением рассматривал жирных беловатых червей…
Через неделю жители деревни Санта-Фе-дель-Рио-сан-Хуан встретили еще одного пришельца.
Он был еще жив, в сознании и, кажется, сохранил способность рассуждать здраво. Отец Нариньо взял гостя в свой дом. Как только Баррету стало получше, у них состоялся еще один разговор.
— Я не собираюсь вам мстить, — сразу сумрачно заявил священник.
— Спасибо, конечно. А почему?
— Наш Господь учит прощать. Наказание грешников он берет на себя. Вы, конечно, сбежали из миссии ночью, как и подобает бандиту, обобрали и сбили с пути истинного жителя деревни. А в конце концов всем воздалось по заслугам — беглый лекарь пропал в сельве бесследно, вы получили рану, а сообщник вас предал и покинул.
— Господь немного перебрал со справедливостью — чего ради он погубил метиса и проявил милость к подлецу де Ланде?
Нариньо покачал головой.
— Вы грешник и не в состоянии этого понять. Хватит разговоров, лучше спите. Чем быстрее вы поправитесь и сумеете отсюда убраться, тем будет лучше для всех и для вас тоже.
— Ради чего вы заботитесь о негодяе?
— Вы не негодяй, а только человек, который слабо различает добро и зло. Именно таких людей я собирался обращать на Шарк Айленд. Жаль, не получилось.
— Я устал и не понимаю вас, — угрюмо заявил Баррет. — Но все равно спасибо за лечение. Вообще-то я думал, что умру.
— Вас спасли черви в ране — они расплодились и поедали отмершую плоть. Это избавило кровь от заражения…
Баррет встал на ноги через неделю, а еще через два дня, не слушая увещеваний подождать немного, тронулся в путь на Веракрус.
Во время болезни пирата произошло еще одно событие, поразившее умы простодушных жителей Санта-Фе — из лесу вернулся метис Франчо, которого все считали убитым.
Беглого лекаря не пустили к Баррету, да Питер и не слишком стремился увидеть бывшего спутника — он испытывал непривычную неловкость.
Они все-таки встретились — за окраиной деревни, в тот самый день, когда Баррет навсегда покидал Санта-Фе.
— Я вор, — грустно сказал врач. — Ради свободы я украл мулов у отца Нариньо.
— Нариньо тебя избил?
— О нет.
— Не ври.
— Я говорю правду. Меня поколотили другие индейцы. Священник как раз был против.
— Что теперь собираешься делать?
— Уйду отсюда в Веракрус. Попытаюсь найти себе другое место под небом. Надеюсь, что оно окажется получше.
— Хочешь, возьму тебя с собой?
— Нет, пожалуй, я двинусь в одиночку. Когда змей вырастает, он меняет кожу — в этом нет ничего плохого, а одна только необходимость.
Баррет переварил ответ.
— Ну что ж, прощай, парень. Ты уйдешь один, я найду сговорчивого капитана, наймусь на его судно и отправлюсь туда, где меня пока что никто не ждет. Плевать на риск. Пора взыскать долги. Посмотрим, какая рожа будет у негодяя Ланды, когда он поймет, что я живехонек.
Англичанин смотрел, как удаляется Франчо.
— Эй, парень! Желаю тебе удачи!
Через минуту крошечная фигурка человека исчезла, слилась с пейзажем, и на фоне скалы не осталось ничего.
— Нашелся бы сговорчивый бог, например, тот самый Камаштли, который по сходной цене перенес бы меня в Картахену…
Часть 2Наваждение
Глава 11. Ведьма
Поздним вечером в Картахене, когда сильно смеркается и фигуры прохожих самому внимательному глазу кажутся размытыми пятнами, женщина в андалузском платье и плетеной шляпе выходит из маленького дома неподалеку от Пласа Майор.
Под шляпой надет желтый платок. Звенят длинные серьги в виде сцепленных колец.
Женщина прячется в тени и спешит на окраины Картахены — к пустырям, и еще дальше — туда, где начинается влажная равнина, переходящая в сьенагу — старое болото, поросшее тростником. Она бережно обходит старые камни, на которых смуглые руки давным-давно сгинувших дикарей вырезали контуры божественных птиц, выбирает ложбину, склоны которой способны надежно укрыть от чужих глаз, и там опускается на колени.
Испанка достает из выреза платья медный нож, рисует на земле круг, снимает шляпу и платок, сбрасывает одежду, обнажается и распускает волосы. Потом поднимает лицо к бархату небосвода, отыскивает там планету Венеру, которую считает вечерней звездой, помощницей чародеек.
«Звезда, что бежит от одного полюса до другого, заклинаю тебя именем ангела-волка, приведи ко мне того человека, где бы он ни был, приведи больным, но не смертельно, сделай так, чтобы я была в его сердце…»
Ведьма сильно колет в центр круга — в траву равнины, в песок, в корни и слой мелких камней.
Совершив ритуал, который почитается очень действенным, она одевается и уходит в город. Там идет прямыми улицами, и шляпа скрывает ее правильное лицо. Так повторяется раз разом — каждое новолуние…
Иногда нищий или загулявшийся моряк узнает сильную тонкую фигуру с высокой грудью.
— Buenas noches, senorita Sarmiento.
Лусия Сармиенто бегло отвечает и торопится уйти. Среди буянов и головорезов не находится желающих заступить ей путь.
— Esta es la bruja [16], — робко шепчет одноглазый здоровяк с красной тряпкой на голове.
Даже самые буйные пьяницы уважают Сармиенто и никогда не заглядывают в запретную лощину.
Около полуночи Лусия возвращается в дом и ждет или спит — как получится. Ее сон прерывается звоном соборного колокола, от каждого удара мелко дрожат стены и беспокойно возятся устроившиеся под крышей голуби.
Так проходит один сезон, за ним начинается другой…
В один из месяцев сухого сезона, глубоким синим вечером, близ часа наступления полной темноты, на окраине Картахены объявился незнакомец.
Ведьма в тот вечер не явилась, что в целом не вызвало особых пересудов. Зато многочисленные посетители таверны «Зеленая птица» могли видеть очень яркую звезду, которая довольно плавно упала с небес и осела где-то близ тростников. Кое-кто поспешил загадать желание. Хмельной солдат гарнизона поискал глазами свой мушкет, но не нашел, а безумец Мануэлито пробежал вдоль улицы, звеня бесчисленными образками, которые, словно панцирь, покрывали его голую грудь.
— La hazana! [17] — закричал он невпопад.
Про звезду, впрочем, быстро забыли — мало ли на свете падающих звезд?
Человек в грубой накидке из хлопка, какие носят в Новой Испании индейцы и метисы, явился как бы ниоткуда и вскоре миновал лощину.
Высокий, здоровый и заносчивый, он шел к городу быстрым шагом, ориентируясь по свету звезд, и почти не имел при себе поклажи. Накидка была ему не по росту мала.
Головорезы внимательно оглядели чужака, но бедная одежда не внушала никаких надежд на добычу:
— Pobre [18]!
«Эль побре» окинул их недружелюбным взглядом и убрался в темноту.
Он прошел пешком половину Картахены, в квартале близ Пласа Майор отыскал знакомый дом и сильно ударил в двери кулаком.
— Отворите!
За стеной сначала молчали, потом окно второго этажа распахнулось. Ответил низкий, бархатный женский голос:
— Если ты вор, ступай своей дорогой, если ты друг, то назовись.
— Я Питер, который явился из Веракруса.
— О!
Где-то внутри дома затопали по лестнице быстрые ноги. Хозяйка впустила гостя в дом и сразу же плотно затворила дверь.
Питер скользнул вслед за Сармиенто, лампа вспыхнула и осветила обстановку — деревянную мебель, стол под белой скатертью, пустую нишу в кирпичной стене.
Женщина смотрела на Баррета черными озерами глаз — на миг ему сделалось жутковато.
— Где Эрнандо? Ты что, прикончил его?
— Нет, мэм, — в смущении буркнул англичанин. — Я не сумел добраться до сукина сына и подлеца. О черт! Нет, я хочу только сказать, что не убивал вашего мужа… То есть твоего. То есть можешь мне поверить, он, конечно, стоил пули в голову.