— Проклятие!
Баррет вернулся домой очень мрачным.
— Я видел мерзавца.
— Я тоже, — как ни в чем не бывало отозвалась Сармиенто. — Днем он приходил ко мне и стоял под окнами.
— И что?!
— Ничего. Я открыла окно и крикнула, что не знаю его, и пообещала позвать своего мужа сеньора Санчеса, тот есть тебя, Питер. А еще я пригрозила, что заявлю на бродягу алькальду, потому что у меня пропали фамильные драгоценности.
Баррет сначала хохотал до упаду, но потом призадумался.
— Дьявол побери… Лус! Тебе следовало не грубить, а пустить Эрнандо в дом и продержать до ужина. Я бы вернулся, отнял у негодяя изумруд и переломал ему все ребра.
— Я не собираюсь лгать, говоря о побуждениях души.
Баррет не пытался скрыть разочарование. Изумруд бога Камаштли, сияя гранями, до сих пор хранился где-то под лохмотьями бродяги-испанца. Талисман неизъяснимо манил пирата. Иногда ему казалось, что он чувствует пальцами его холодные острые грани.
— Эх, Лус! Какую же ты сделала глупость…
«Она так сделала нарочно, чтобы я никогда не ушел в плавание. Ведь с большими деньгами можно найти себе корабль даже в Картахене».
Баррет почувствовал себя связанным. Те редкие ночи, когда он не лазил в окно по садовой лестнице, посвящались сонным кошмарам по поводу изумруда. Днем он искал успокоения в порту, работал как одержимый, но изумруд бога ацтеков оставался таким же далеким, как звезда на небесах.
— Ланда, подлец и вор, чтоб тебя поразила проказа!
Сармиенто обнимала любовника так и этак, но никак не могла развеять его мрачного настроения. В конце концов обозлилась и она.
— Этой ночью ты опять называл меня своею Памелой.
— Памела или Лусия — какая разница?
— Мне сейчас хочется тебя заколоть…
«Дикая кошка в течке, — мрачно решил про себя пират. — У нее на уме одно — прикрутить меня навеки к своей юбчонке».
— Ты напрасно затеваешь ссору, Лус. Видит бог, совсем напрасно. Ничего путного из этого не выйдет…
Баррет обозлился еще сильнее. Следующий вечер и почти всю ночь он провел в маленькой таверне близ пустоши, на самой окраине Картахены. Там звенела бойкая музыка и плясала задастая метиска в, пестром платье шлюхи. Темное надменное лицо женщины блестело от маслянистых притираний. Тело, в противовес гордому лицу, ловко, словно бескостное, принимало самые развязные позы. Заказав кувшин вина, Баррет засел в углу и раз за разом наполнял кружку, та все время оставалась мутно-серой.
Почти под утро он заплатил шлюхе наперед и, шатаясь, увел ее наверх — в квадратную комнату под самой крышей. Женщина обнажила мягкую грудь с темными сосками, показала золотистые загорелые ноги, но Баррет даже не смотрел на купленные прелести — он уже спал пьяным сном на убогой, закинутой лоскутным одеялом койке. Проститутка воровато обшарила одежду клиента и разочарованно повела голым плечом. При этом движении под гладкой кожей спины проступил чуть заметный след старого рубца.
— El pobre! [22]
Когда Баррет очнулся в пустой каморке, девки рядом не оказалось. Он выбрел в жару начинающегося дня, прошагал до угла притона и внезапно потерял равновесие. Там, стоя на краю канавы, его вырвало всем, что он съел и выпил накануне.
Англичанин так и не понял, дали ему яд или дурман. Возможно, само вино оказалось негодным…
Баррет поднялся и пошел, ориентируясь на укрепления Сан-Фелипе-де-Баррахас, и ветер с залива упрямо дул пирату прямо в лицо. Этот ветер нес чистый запах моря и свободы. Бриз разгонял застоявшуюся духоту, мускусные ароматы города, жару, пыль, запахи дыма, освобождая от угара бестолковой пьяной ночи.
В храме близ Пласа Майор бил колокол — медленные удары следовали один за другим, их мрачное гудение заглушило звуки города.
«Чужая земля — ловушка, — обреченно подумал Баррет. — Я брожу словно отравленный с тех самых пор, как ступил на зачарованную землю Картахены. С наваждением пора кончать, пусть Сармиенто плачет и думает все, что ей заблагорассудится, а я отправлюсь в порт. В конце концов там найдется корабль, который меня подберет».
Он тронул знакомую дверь — та легко подалась и распахнулась, открывая темный проем жилища. В прохладной полутемной комнате стояла тревожная тишина.
— Лусия!
Ему не ответили.
Острая тревога охватила англичанина. Он почти ворвался внутрь, но после яркого солнца городских улиц пришлось подождать, пока глаза привыкнут к скудному свету жилища.
— Лусия Сармиенто!
Все вещи лежали на месте — ни следа беспорядка. Блюдо с чищенными орехами. Гитара на стене. Открытая книга, не дочитанный испанкой роман Гарсиласо де Ла Вега. Блестящая посуда. Манта — лоскут ткани, который еще вчера покрывал ее волосы и плечи.
— Лус!
Баррету сделалось жутко. «Надеюсь хоть, она не утопилась сгоряча в заливе».
Пират прошел сквозь чистые комнаты и осмотрел патио — там, как и во всем доме, не было никого. Одно тонкое деревце оказалось сломанным. Свежий неровный пенек медленно слезился смолой.
«Тем лучше, я уберусь без ссоры и по-тихому».
Баррет вернулся в дом, пробежал комнаты насквозь и выскочил на улицу. Мулат лет двенадцати, чисто одетый мальчишка, из озорства возился в пыли, черпал и черпал уличную пыль коричневой ладонью. Он поднял голову и вдруг в непритворном ужасе уставился на Баррета.
— Сеньор моряк, вы сейчас нечаянно сломали печать.
— А? Что? Я теперь вовсе не моряк, мальчик.
— Тут, на двери дома, была прикреплена большая печать. Ее оставили святые отцы, а вы сорвали, когда входили.
Словно громом пораженный, Баррет поднял с земли обломки сургучной кляксы — он так торопился объясниться с Сармиенто, что сдернул запретную печать инквизиции, даже не заметив ее. Мулатик сочувственно сморщил широкий нос.
— Уходите, сеньор, не надо было ничего трогать.
— Ты хоть можешь мне объяснить, куда подевалась хозяйка?
— Прекрасную сеньору увели прочь сердитые люди. Должно быть, она оказалась bruja. Это очень нехорошо и даже совсем плохо.
Питер бесцельно брел вдоль улицы. В эти мрачные часы сам свет тропического солнца выглядел зловещим и напоминал об огне, однако волшебная кружка оставалась терракотовой, спокойной.
«Посудине нет дела до Сармиенто».
Он так и шел — один в яркой толпе, грубо толкая прохожих, не слушал их возгласов, вопросов и угроз. Прямые, словно вычерченные по линейке улицы и просторные дома казались ему отвратительными. Англичанин вздохнул чуть свободнее только когда город остался позади. Пустырь окраины тут переходил в травянистое поле — часть равнины побережья.
«Я посижу под деревом один, отдохну и решу, что мне дальше делать».
Он присел прямо на землю и закрыл глаза. Равнодушные овцы обступили Баррета со всех сторон. Он несколько раз ткнул кулаком их мягкие бока, но потом махнул рукой. Ярость прошла, зато печаль осталась, а на смену всему явилось горькое равнодушие. Еще через полчаса чье-то потаенное присутствие заставило Баррета насторожиться.
— Вот это встреча… Наверное, бог звезд, войны и удачи любит меня, раз посреди стада овец послал мне такого человека…
Баррет волком выглянул из-за овечьих спин.
Эрнандо де Ланда собственной персоной шел к городу со стороны тростниковых зарослей, и ужас внезапного узнавания исказил его тонкое лицо.
— Ланда, стой! — мгновенно заорал Баррет.
Испанец и не думал останавливаться — он изо всех сил пустился наутек. Англичанин растолкал отару и понесся следом, словно охотничий пес, методично сокращая расстояние. Он вложил в эту погоню всю свою ненависть и отчаяние. Узкая спина Эрнандо теперь мелькала совсем рядом.
Наконец, не выдержав гонки, авантюрист остановился.
— Не трогай меня, понял?! Только сунься — кинжалом получишь.
— Не трогать?! С чего бы это не трогать? Ты предал меня, обокрал, едва не убил.
— А кто наставил мне рога?
— Ты сам на них напросился, дурак и рогоносец.
Баррет увернулся от удара и перехватил вооруженную руку Эрнандо. Хват оказался таким сильным, что показалось, будто хрустнула чужая кость. Кинжал выпал и зарылся в почву. Находчивый Ланда левой рукой попытался ткнуть англичанина в глаз.
— Ну, это было зря. Нечестный прием, приятель.
Баррет, коротко замахнувшись, ударил бывшего товарища в солнечное сплетение.
Тот ухватился за впалый живот, тщетно пытаясь наполнить спавшиеся от боли легкие.
— И еще разок.
Как только противник распрямился, пират нанес новый удар — прямо в переносицу. Ланда, впрочем, успел увернуться так, что кулак Питера пришелся ему в изогнутую бровь.
— Ох!
Испанец прикрыл ладонями окровавленную голову. Баррет, зря времени не тратя, снова ткнул его повыше виска и опрокинул навзничь.
— Получай.
Он пнул Эрнандо сапогом в лицо.
— Питер, да больно же!
— Расчет только начинается.
Баррет, чуть придерживая силу ударов, бил лежачего в ребра и живот, покуда испанец совсем не затих. Потом ухватил врага за волосы на темени, запрокинул ему голову и обнажил шею.
С Ланды, похоже, совершенно соскочили остатки задора. Напротив — узкое и правильное смуглое лицо перекосило от ужаса.
— Ну ты и дьявол, — прошептал он мокрым разбитым ртом.
Баррет левой рукой нащупал на земле оброненный кинжал и аккуратно примерился к сонной артерии испанца.
— Питер! — сплюнув на подбородок кровь, заорал де Ланда. — Не надо, пощади!
— Чего ради?
— Ну, я же тебя спасал.
— Ради выгоды.
— Прости, я не виноват, это было наваждение.
— Врешь.
— Во всем виноват ацтекский бог.
— Опять врешь.
— Нет, клянусь жизнью… Погоди! Я знаю, что Сармиенто во дворце инквизиции.
— При чем тут Сармиенто, подлец?
— Тебе не выручить ее одному. Я помогу. Мне удалось пристроить камень и получить часть денег, я обратил выручку в дублоны.
— Ты темнишь, чтобы спасти свою шкуру.
— Пречистая Дева свидетель — нет! На этот раз говорю истинную правду. Я отдам тебе три четверти, я отдам тебе все — все, что только захочешь. Только не убивай меня, пожалуйста…