Инквизитор едва заметно одобрительно кивнул.
— Вы держитесь правильно. Имя, подданство, род ваших занятий и возраст…
— Питер Баррет с острова Скаллшорз, подданный английской короны, моряк, тридцать один год.
— Вы пожелали добровольно обвинить самого себя перед Трибуналом?
— О черт! То есть, я хочу сказать, о нет, сеньор. А разве такое бывает — чтобы обвиняли себя?
Инквизитор, если судить по выражению лица, не придал значения брани пирата. Он сухо кивнул.
— Божьим промыслом бывает все.
— Я пришел, чтобы дать показания по делу арестованной женщины, Лусии Сармиенто.
— Похвально.
— Она не еретичка.
— Вы полагаете, что можете судить о ереси?
У Баррета застучало в висках.
— Не знаю. Я не богослов, святой отец.
— Быть может, вы вместе с обвиняемой занимались чтением еретических книг?
— Вообще-то я не читаю, ни по-латыни, ни на испанском.
— Прошу вас, повторите еще раз — читали ли вместе с обвиняемой запрещенные тексты?
— Нет!
— Не читая книг и довольно плохо владея испанским, как сумели вы убедиться в том, что она не ведьма и не еретичка?
Баррету показалось, что твердый пол дворца уходит из-под его сапог. Своды качнулись.
— Я простой моряк, святой отец. Я не разбираюсь в сложных вещах. Но я клянусь вам спасением души, эта женщина при мне никогда не вела речей, которые присущи ведьмам.
— Секретарь, вы пишете все дословно? Сохраните и этот ответ… Сохранили?
— Да, святой отец.
— А теперь объясните, англичанин, на каком основании вы сочли, что обвиняемая не имела еретических взглядов, если она могла высказывать их в ваше отсутствие или записывать на непонятном вам языке?
Баррет опустил голову, чувствуя, как горит его лицо.
— Я не знаю.
— Считаете ли вы, что обвиняемая испытывала к вам большее доверие, чем к кому бы то ни было?
— Да.
— Находитесь ли вы с доньей Лусией Сармиенто в кровном родстве?
— Нет.
— Состояли ли вы с нею в браке?
— Нет!
Силуэт инквизитора на фоне пляшущей в луче света пыли слегка качнулся.
— Считаете ли вы блуд грехом, сын мой?
— Да.
Что-то в поведении следователя подсказало Баррету, что на этот раз он ответил правильно.
Возникла малопонятная пауза.
— Имеете ли что-то добавить?
— Больше ничего.
— Нотариус, передайте мне протокол. Можете идти, любезный Гарсиа. Я сам прослежу, чтобы посетителя вывели наружу.
Баррет вытер мокрый лоб и виски. «Они отпускают меня, значит, дело не безнадежно. Но я не решился сказать правду про Мунтралу. И все потому, что доказательств у меня нет». Доминиканец, оставшись в одиночестве, рассматривал Баррета без малейшей приязни.
— Так я могу уйти?
— Да, можете, но сначала я скажу вам кое-что. Не беспокойтесь, секретарь удалился, и никто не пишет протокола.
Баррет уже встал с табурета и не посмел снова опуститься на сиденье. Он ждал. Инквизитор раздраженно махнул рукой.
— Нам отлично известно, кто вы такой и чем вы промышляли на острове Скаллшорз. Нам известно о вас многое — доносы честных жителей Картахены, посвященные вашей особе, заняли бы целый ларец, реши я их сложить отдельно. Мне ведомо, что вы пират. Мне известно, что вы человек без совести и чести, грабитель индейских руин и совратитель чужой жены. Все это так. Но эти ваши грехи не касаются Святейшего Трибунала, это дело гражданских властей Новой Испании. Жаль, но формально вы не обронили ни слова ереси. Я бы с удовольствием сжег вас, как пучок соломы, но будет лучше, если вы когда-нибудь провалитесь в настоящий ад. Уходите. Если новые показания понадобятся, стража отыщет вас. Благодарите Трибунал за справедливость.
Инквизитор встал и пошел прочь, гордо выпрямившись и волоча свой плащ доминиканца.
— Постойте! Погодите! Могу я хотя бы ее увидеть?
Инквизитор задумался.
— Почему бы нет? Такое возможно. Но при одном условии — вы употребите свое влияние на обвиняемую, чтобы убедить ее раскаяться. Не сомневайтесь, это самое лучшее средство спасения ее души, какое только можно придумать.
Баррет, не поклонившись, вышел. В висках шумела кровь.
«Надеюсь, ты, старый сыч, попадешься мне в другом, подходящем месте. Например, в море, когда я верну себе «Синий цветок».
Нестерпимая смесь ненависти и надежды лишила его душевного равновесия.
— Ступайте вниз по лестнице. Там вас ждут, — хмуро пробурчал стражник.
Питер спустился в подвал по стертым и выщербленным ступенькам. Навстречу потянуло плесенью. Через несколько шагов путь ему перегородила ржавая решетка, тюремщик по ту сторону оценил Баррета внимательным взглядом.
— Hijo de puta! [23] Ingles.
— Лучше делай-ка свое дело, кастилец.
Тюремщик подтолкнул вперед худую фигурку и без спешки удалился.
Перед бывшим капитаном «Синего цветка» неподвижно стояла Сармиенто.
— Лус, это ты?
Из рукавов балахона, в котором Баррет опознал остатки андалузского платья, торчали тонкие руки, и серая кожа обтягивала их. Лицо женщины прижалось к прутьям. Должно быть, потоки слез оставили на нем безобразные следы, искусанные губы потрескались и распухли — Баррет не видел этого.
— Лус, не плачь, погоди…
По впалым щекам испанки текли слезы.
— Лус, не надо отчаиваться, клянусь всем, что у меня есть — жизнью, удачей, своей душой, — мы сделаем все для того, чтобы тебя вытащить. В Картахене так же берут взятки, как в любом другом месте на свете. Потерпи еще немного, мы заплатим надзирателю, чтобы он тебя не обижал. Если требуют раскаяться в колдовстве — какая разница? Сделай это. Все это ненадолго, мы устроим тебе побег, дублоны взломают любые двери.
Лусия не слушала его.
— Питер! Питер! — бормотала она, и в голосе уже не было ничего, кроме сумасшествия.
Баррет напрасно пытался поймать блуждающий взгляд Сармиенто. «Господи, она смотрит на меня и меня не видит и зовет. Все бесполезно. Лус не слышит убеждений, ее рассудок разрушен болью». Он повернулся и пошел наверх, к солнцу.
— Питер! Питер! — неслось вслед.
«Что, если бы Пэм оказалась по ту сторону решетки? — подумал Баррет. — Я бы сломал засов, взял нож у тюремщика и дрался с инквизиторами до конца, и плевать, что в этой драке победить невозможно».
— Питер!
Он уже не слышал крика Сармиенто, когда резная дверь дворца инквизиции захлопнулась за его спиной.
Прошло несколько дней, и ничего не изменилось. Баррет перепрятал бочонок с золотом в надежном месте и тихо, стараясь оставаться незаметным, жил в задней комнате портовой таверны. Хозяин молчал и так же молча брал деньги. Через неделю после беседы с инквизитором Картахены англичанин снова встретил де Ланду.
— Так ты не уплыл в Лиму, как собирался?
— Не нашлось подходящего корабля. Я уже точно знаю, что ты жив и пока что выкрутился. Может быть, опасность миновала и для меня. По этому случаю возьми назад свой прощальный подарок.
Питер хмыкнул, забрал у Эрнандо кружку и тут же наполнил ее жидким вином.
— Что скажешь еще?
— Дуракам везет.
— Поясни свои соображения.
— Монахи Трибунала — известные казуисты. Они привыкли иметь дело с умницами-еретиками. Тебе повезло в том, что ты дурак, друг мой. Твои бесконечные «нет» и «не знаю» защитили тебя лучше адвоката. Однако не обольщайся. Твое дело могут возобновить в любой момент. Возможно, тебя оставили в живых как приманку для еретиков Картахены.
— Иди к черту.
— Хорошее направление. Куда мне еще бежать?
— В Лиму, как собирался.
— В случае чего они достанут меня и в вице-королевстве Перу. От их руки нет защиты.
— Что-то твое мнение стало слишком часто меняться.
— Я ведь болен, Питер, — грустно признался де Ланда. — Не знаю что, но что-то изнутри пожирает мой мозг. Я стал мало спать, то ли это проклятие бога Камаштли, которого я обокрал, ли попросту близится возвратная лихорадка.
— Давно так?
— После Теночтитлана. Наверное, Лусия могла бы вылечить меня.
— Спаси Лусию, и я уговорю ее заняться твоей головой.
— Бог мой! Я уже объяснил тебе, что подобное невозможно…
Они сидели за общим столом, у Баррета уже не было сил ни на ненависть, ни на ревность. Влечения к Сармиенто он тоже не чувствовал — только грустную жалость.
«Это судьба, — подумал он. — Поход в индейский город кое-что изменил. Чудеса, вроде вмешательства бога, не случаются просто так, за все приходится платить. Вот и заплатим».
И Ланда пьяно кивнул, будто соглашаясь с чужими, так и не высказанными мыслями.
Глава 14. Дело веры
В ранний час, в третье воскресенье месяца, ворота дворца картахенской инквизиции отворились.
Первым под утреннее небо выбрался доминиканец в черном плаще. Он высоко поднял зеленый крест, прикрытый тонкой траурной вуалью. Ветер с моря шевелил ее. Следом на площадь выбрались вооруженные члены братства помощников инквизиции. Потом появился служка с небольшим колокольчиком, четверо слуг вынесли шитый золотом балдахин, и маленький седой священник в малиновой рясе укрылся в его тени. Толпа при виде процессии почтительно опускалась на колени, особо набожные рьяно били себя в грудь.
— А вот еретичку ведут!
Кричали по ошибке — на самом деле осужденная еще не показывалась. Медленно, торжественно прошел еще один отряд вооруженных «братьев».
Толпа терпеливо ждала, почтительный страх витал над местом, в задних рядах приглушенно переговаривались.
— Если ее отдадут для сожжения, быть может, падеж овец прекратится.
— Смотрите, ведут.
Показались еще двое доминиканцев в черно-белом. За высокими силуэтами терялась фигурка осужденной, издали едва удавалось рассмотреть желтый балахон — санбенито. Женщина шла босиком.
— На ткани нарисован огонь, значит, она так и не раскаялась.
Когда-то еретичка была настоящей красавицей, но сейчас от ее привлекательности не осталось ничего. Густые волосы обрезали. Бледные щеки запали, под глазами залегли черные круги. Ведьма смотрела мимо доминиканцев, мимо светской стражи — в толпу, словно искала там кого-то.