Городская стража неспешно ехала вслед за кортежем.
— А вот и он собственной персоной, святой отец.
— Кто?
— Главный инквизитор нашей Картахены.
Доминиканец с седыми висками подбадривал мула пятками. Сытые бока животного покрывала черная попона.
— А рядом с ним Мунтрала, лучший друг инквизиции.
Пронесли стяг Трибунала с изображением оливы и меча.
— Помосты для церемонии сколачивали всю ночь.
— Смотрите, смотрите!
Женщину решительно втащили наверх. Должно быть, она по ошибке посчитала, что наступил момент казни, потому что слабо забилась в руках монахов. Еретичку потянули за цепь на запястьях и усадили на высокий табурет, по бокам расположилась стража.
Второй помост, возведенный напротив, постепенно заполнился людьми. Там, возле специально устроенного алтаря, уже зажигали свечи. Доминиканец-инквизитор и два нотариуса Святой палаты степенно взошли наверх.
Люди ждали, не смея чем-нибудь нарушить торжественный ход церемонии. Священник в малиновой сутане низким надтреснутым голосом читал положенные псалмы. Прохлада раннего утра сменилась дневной жарой, зной накрыл площадь, оба помоста и терпеливое скопище людей.
Уже дочитали «Pater noster», пропели «Agnus Dei», судьи словно бы забыли про осужденную, она, не в силах терпеть медленную агонию, сползала на доски помоста ничком. Один из альгвасилов подхватил женщину под мышки и усадил обратно. Церемония продолжилась, священник в малиновой сутане мягко заговорил о покаянии и прощении — получилось красиво. В толпе растрогались.
— Вот увидите, ее помилуют, — убежденно пробормотала молоденькая мулатка. Девушка, видимо, пришла со своей госпожой и сейчас растерянно таращилась на помост.
— Не болтай, Мариэта. Ты мешаешь мне слушать.
Осужденную тем временем подхватили двое доминиканцев и заставили подняться с табурета. Нотариус вышел вперед и развернул бумаги.
— Что он говорит?
Человек в черном читал долго и монотонно, ветер с бухты относил слова прочь.
— Он сказал, что эта несчастная занималась колдовством.
— Нет, он говорит, что она была еретичка.
— Соседи рассказали, что она сделалась любовницей английского пирата.
— Нет, она путалась с дьяволом.
— Да какая разница, с кем она путалась? Все равно в огонь.
Женщину подняли на ноги. Для этого двое монахов подхватили ее под локти.
— Смотрите, главный инквизитор просит, чтобы палач не наносил травм ее телу.
Сармиенто уж стащили с помоста вниз. У последней ступени терпеливо ждал осел под черной попоной. Альгвасилы Картахены повторили приговор, и стража сомкнулась вокруг осужденной.
— Это ради одной женщины нагнали столько стрелков?
— Говорят, она давно уже путалась с этими негодяями из Порт-Ройала, Скаллшорз и даже Тортуги. Тут можно ожидать стычки.
— Когда приходят с моря и грабят склады — это я понимаю. Но чтобы отбивать осужденных…
Процессия шла на запад, в сторону пустоши, именно туда, где Сармиенто некогда заклинала свою вечернюю звезду. Многочисленные посетители окраинных таверн высыпали на улицу и присоединились к сонмищу зевак.
— La hazana! — вопил безумец Мануэлито, и образки жалобно звякали на его груди.
Здоровяк с красной тряпкой на голове проводил еретичку опасливым взглядом.
— Красивая была чертовка — как огонь. Сейчас от ее прелести ничего не осталось.
Питейное заведение «Танцующий попугай» совсем опустело. Последние двое посетителей задержались во Дворе и незаметно юркнули в сторону лестницы, по которой поднялись на плоскую крышу постройки. Выступ задней стены скрывал наблюдателей от собравшихся на поле казни людей.
— Питер, ты с ума сошел, — горячо шептал де Ланда. — Один человек тут ничего не сделает. Отступись. Отступись, я тебе говорю, иначе сам погибнешь. Мне, впрочем, плевать на тебя — ты ведь выбил мне зуб. Но и меня убьют заодно, а мне еще хочется пожить хотя бы немного — нужно успеть потратить деньги…
— Заткнись.
— Тебе ее не спасти. Положи мушкет, идиот! Где ты его раздобыл, негодяй несчастный?
— Купил на деньги, вырученные за глаз Камаштли, и ночью спрятал тут, под соломой.
Баррет всмотрелся в толпу и нашел глазами хрупкую, словно бы изломанную фигурку. «Странно, — подумал он. — У меня вроде бы что-то болит изнутри. Точно — это ноет мое сердце. Бедная Лус, она идет сейчас своими босыми ножками по раскаленной земле… Да что же делать-то? Если пристрелить какого-нибудь солдата или монаха, все равно не останется времени перезарядить мушкет».
— Баррет, ты, как я посмотрю, распустил сопли, — мрачно буркнул Ланда. — Даже не думай, а то и сам погибнешь, и меня утянешь за собой.
— Молчи.
— Мне тоже очень жаль несчастную Лус, но наша жалость нужна ей сейчас как вода от ливня позапрошлого сезона. Впрочем, вода-то и пригодилась бы — она могла бы залить костер. Это все отличный сюжет для драмы в трагическом стиле…
— Ты сейчас дождешься.
— Да я просто шучу от страха. Смотри! Ее привязали к столбу. И опять лезут к ней с уговорами. По-моему, ей стоит покаяться. Это дает более легкий род казни. Впрочем, бедняжка всегда была слишком горда, к тому же она сейчас тронулась рассудком и едва ли понимает, что происходит. Ну вот, инквизиторское красноречие ушло впустую. Сейчас в дело вступит палач…
— Пора. Я обещал ей кое-что.
Баррет взялся за мушкет, и прицелился прямо в желтое санбенито.
— Питер, нет!
Ланда повис у англичанина на руке.
— Не делай этого, ты, дьявол, безумец!
— Я не позволю, чтобы она мучилась в огне.
Баррет оттолкнул Ланду так, что тот отлетел к краю карниза.
— Погоди!
— Ты мне надоел.
Испанец, получив пощечину, прижал руку к щеке.
— Вот этого я тебе не забуду и не прощу никогда.
— Хорошо. Если выживем, то потом подеремся.
Ланда в отчаянии закрыл пылающее лицо руками. Потом вскочил и с ловкостью кота вцепился в Баррета. Оба они упали и теперь катались по крыше, рискуя сорваться вниз. Заряженный мушкет бесполезно лежал у карниза.
— Пусти!
— Не пущу. Не делай глупостей.
Англичанин ударил испанца еще раз, в висок, не очень сильно, но так, что полуоглушенный Эрнандо разжал руки.
Баррет встал, поднял мушкет, установил его на сошку и прицелился…
— Черт возьми, слишком поздно.
Хворост уже занялся огнем. Палач бросил факел в костер, отошел в сторону и скрестил на груди руки. Доминиканцы отступились, прикрывая бледными ладонями слегка опаленные лица. Веер жгучих искр взметнулся под бризом и просыпался на их выбритые макушки.
— Лус! Лус, прости меня!
— Дурак, она тебя не слышит.
Силуэт Сармиенто — комок, охваченный огнем, — был похож на сгорающую в пожаре птицу.
— Знаешь, что значит «sarmiento» на кастильском? — вдруг спросил Ланда. Глаза испанца странно остановились, огонек безумия разгорелся в них. — Это «виноградная лоза». Засохшие лозы люди бросают в огонь. Это обычное дело, Питер.
Баррет молча развернулся и ударил Ланду под ложечку.
Тот упал, где стоял, но тут же неловко сел, придерживая ребра.
— Пожалуйста, не надо драки. Ты уже колотил меня достаточно.
Баррет больше не смотрел в сторону Эрнандо. Он бросил мушкет и не отрывал взгляда от ревущего костра. То жалкое и безжизненное, что еще горело у столба, больше не было Лусией.
— Я сейчас сделался клятвопреступником.
— Пошли отсюда, — печально предложил де Ланда. — Не горюй, клятвопреступления — совершенно обычное дело.
Англичанин, не слушая приятеля, поднял мушкет, положил его на сошку, прицелился и спустил курок испанского замка. Пыль, попавшая в глаза, мешала как следует видеть. Грохот выстрела раздался над полем. Пуля, предназначенная инквизитору, пролетев двести пятьдесят ярдов, миновала его грудь и попала прямо в шею низкорослому Мунтрале. Тот хлопнулся животом вперед и больше не шевелился.
— Вот это выстрел! А теперь бежим! — закричал де Ланда.
Они вместе, бросив мушкет, скатились по лестнице и пустились прочь.
Мгновенная паника охватила толпу.
— Пираты! — кричал кто-то.
— Англичане! — в том ему вопил другой.
— Они штурмуют укрепления!
— Они перебили гарнизон!
— Они грабят склады…
— Морган Жестокий вернулся!
Городская стража и помощники Святой палаты в растерянности озирались, не видя врагов. Началась давка, слабых оттеснили едва ли не в горячие угли. Веяние паники пронеслось над полем.
— Стойте! — крикнул главный инквизитор Картахены, и этот грозный голос сумел перекрыть шум испуганной толпы.
— Стойте, испанцы! Разве вы овцы? Мы под защитой крепости Сан-Фелипе-де-Баррахас. Смотрите на меня — вот я, перед вами. Стою на открытом месте, и под одеждой нет лат. У меня есть вера, и мне не нужна другая защита…
Отвага старого доминиканца отрезвила солдат и горожан. Шум понемногу утих. Останься Баррет на месте, он бы, пожалуй, успел перезарядить мушкет и, заодно с Мунтралой, пристрелить ненавистного инквизитора. Впрочем, оба они — и англичанин, и Ланда — уже почти достигли берега.
Там возле кромки прибоя темнела небольшая парусная лодка — ланча. Питер прищурился и прикрылся от солнца, рассматривая кучку рыбаков. Они только что выгрузили сети и присели перекусить. Забытый всеми бочонок для воды (и, возможно, не пустой) валялся на песке. Баррет вытащил из-за пояса пистолет с испорченным замком и направил его в лоб пожилому метису.
— Брысь отсюда, речная крыса!
Безоружные люди не заставили себя упрашивать. Они, бросив сети, улов, повозку и смирного ослика, пустились бежать и поспешно скрылись в тростниках.
Баррет забрал воду и влез в лодку, однако предварительно бесцеремонно затолкал туда де Ланду.
— Куда ты собрался уплыть?
— На Тортугу, черт тебя побери.
— На Тортугу?! Чокнутый — на этой скорлупке пересечь Карибское море…
— У меня нет выбора. Впрочем, лодка в хорошем состоянии и выглядит довольно прочной.
— Прощай, я вылезаю на берег.