Тут пророк поднял вверх свой длинный, тонкий, красный палец с розовым ногтем и произнёс:
- А это уже второй вопрос. Когда вы принесёте вещество, я отвечу на все ваши вопросы – обещаю.
И прежде, чем Горохов стал подниматься с подушек, краснолицый «подросток» достал что-то из своих одежд, что-то, что едва блеснуло в тусклом свете комнаты. Он протянул это Андрею Николаевичу. А тот, послушно взяв предмет, рассмотрел его: это было нечто вроде стальной монеты. И уполномоченный без слов поглядел на краснолицего «подростка»: это что?
- Это знак, – пояснил пророк.
- Знак? – Горохов вертел монету в руках, пытаясь разглядеть, что на ней изображено.
- На монете выбит наш девиз… Любой адепт… Нет… не все адепты про это слышали… Но любой отец-наставник нашей церкви будет всеми силами помогать тому, кто покажет ему этот знак.
- Вот как? – Горохов был удивлён. Он продолжал вертеть монету.– Значит, это знак…
- Да, ведь с ним вы не простой человек, вы с ним вестник пророка. Только прошу вас использовать его лишь в случае необходимости. Это важный символ нашего культа.
- Да, пророк, - отвечал уполномоченный. – Я понял.
Пророк начал вставать с пола; вставал он тяжело, видно было, что даже это несложное действие давалось ему непросто, он покачнулся, и тогда верный Скорпион мгновенно оказался рядом с ним и поддержал его под руку. И, кажется, пророку не понравилось, что Горохов увидал эту его слабость, и он, расправляя свои одежды, сказал:
- Андрей Николаевич, идите. Вас ждёт ваш старый знакомый.
- Валера? – почти с радостью спросил уполномоченный.
- Нет-нет, это другой ваш старый знакомый.
Глава 38
Разговор был окончен. Дверь за ним закрылась со щелчком замка, вернее, кто-то закрыл её, он сам к ней не прикоснулся – возможно, это был автомат, тут многие двери работали автоматически – и он снова оказался в узком светлом коридоре.
Он очень многое узнал за то время, что провёл в тёмной, пропахшей каким-то сгоревшим растением комнате.
Входил он туда в состоянии насторожённости и ожидания, выходил с чувством тягостным, граничащим с унынием.
Грибок.
За весь их разговор, несмотря на всё то интересное, что он только что узнал, тягостная весть так и нависала над ним. Висела тяжким грузом и не позволяла ни на секунду забыть о себе. Хоть порой и отступала на второй план. А теперь, когда он остался один, она вытеснила все остальные его мысли, его впечатления от встречи с пророком. Он стоял и вертел в руках, нет, не монету-знак, что дал ему пророк, а аккуратную коробочку с таблетками.
«Микоцитал». Конечно, это произведено на севере. Он распечатывает её, разглядывает белые таблетки через прозрачный пластик и думает: «Придётся уйти в отставку, наверное? Пенсия… Пенсию мне дадут. Возможно, и лечение будут оплачивать».
Впрочем, он, надо признаться, не был бедным человеком. Но тут дело было даже не в деньгах. Стоя тут, у двери, что вела в комнату пророка, и рассматривая красивую коробочку со, скорее всего, дорогими таблетками, он отчётливо понимал, что вся его последующая жизнь будет делиться на этапы до следующей замены лёгких. Три-четыре года… и лёгкие надо менять… Как покрышки на мотоцикле.
Маси за столом не было, не было и тьютора Андрея, наверное, ушли по своим делам, и он сам открыл дверь в кабину дезинфекции и через неё прошёл в большой и красивый зал.
И его там ждали.
Та женщина в странной маске со шлангами стояла у большого и красивого стола, который был сервирован не хуже, чем стол в каком-нибудь дорогом ресторане в Соликамске. А перед нею стояли два мальчика лет шести-семи, они были очень похожи друг на друга: одинаково одеты и одинаково причёсаны. Больше никого в большом зале с коврами и дорогой мебелью не было. Эти трое явно ждали его. Один из мальчишек, разглядев, что уполномоченный держит в руках, отошёл от женщины, взял со стола стакан и налил в него воды из красивого кувшина, а потом подошёл к уполномоченному и, протянув ему стакан, произнёс серьёзно:
- Можешь запить своё лекарство. Мать говорит, что медикаменты нужно запивать.
Горохов взял у него стакан и сделал глоток, просто отпил воды, не стал доставать из коробочки таблетку. Стакан был из настоящего стекла. Не пластик и не жесть. Он был тяжёлый и абсолютно прозрачный. И вода в нём была отличной. Чистая, холодная, без малейшего намёка на привкус.
- Хорошая вода. Спасибо.
- Что значит хорошая вода? – всё так же серьёзно поинтересовался мальчик. - Вода есть вода, она не хорошая и не плохая.
- М-м…, - Горохов вертел стакан в руках. Он даже поднял его, посмотрел через стекло и воду на лампу. – Видно, ты нечасто выходишь отсюда.
- Я никогда не покидал дом.
- Если источник с такой водой будет найден казаками на ничейной земле, из-за него запросто может начаться война между соседними кошами. А половина всех людей в степи пьёт мерзкую опреснённую воду. Из рек или из озёр. У той воды привкус йода, от него невозможно избавиться. А такая вода…, - он всё ещё разглядывал стакан. – Такая вода стоит больших денег.
- Когда мы с Николаем вырастем, тоже будем путешествовать по степи! – заявил второй мальчишка. – У нас там будут дела, как у тебя или как у матери.
- Дела у матери? – уполномоченный снова глядит на женщину. Та держит руку на плече мальчишки. Ну конечно, «мать» – это она. - И ты думаешь, вы там, в степи, выживете?
- Конечно! – уверен Николай. – У нас твои гены. А мать говорит, что ты выживаешь в степи даже лучше казаков.
«Мои гены».
Он почти не отреагировал на эту новость. Уж чего-чего, а новостей за последнее время у него было предостаточно. Они его уже утомили. Андрей Николаевич молча вернул парню стакан, потрепал его по волосам и двинулся к женщине.
Подойдя ближе, он останавливается и вглядывается через стёкла маски в её глаза.
«Люсичка! Ну а кто же ещё?».
- Ну, здравствуй, Горохов, - он сразу узнаёт её голос, эту её манеру говорить чуть свысока. Плотная маска её голос почти не глушит, женщину отлично слышно, видно, внутри маски есть микрофон.
- Как зовут детей? – спрашивает он вместо ответного приветствия. – Одного Николай, а второго?
- Меня зовут Андрей, – вместо матери говорит тот парень, что приносил ему воду. Он ставит стакан на стол и задирает голову, чтобы видеть лицо Горохова. А потом констатирует: – А ты без сапог и без револьвера. А мать говорила, что ты всегда в сапогах и с револьвером.
И Горохов, даже не взглянув на него, снова потрепал его по волосам. Он не отводит глаз от женщины. Людмила и раньше не имела уж очень пышных форм. Её красота была красотой стройных, изящных женщин, чья грудь брала не размером, а идеальной формой. Теперь же в своём хорошем платье женщина выглядела просто худой. Под платье она надела какие-то брюки, но это скорее всего, чтобы в глаза не бросалась худоба ног. Руки спрятала под перчатки, волосы пригладила. В общем, она уже не обладала тем телом, которое так нравилось некоторым мужчинам.
И, кажется, не выдержав такого его пристального, если не сказать невежливого взгляда, Людмила говорит:
- Андрей, Николай, я выполнила вашу просьбу, теперь возвращайтесь к себе, не забывайте, у вас скоро экзамен.
- Но у нас к нему много вопросов! – восклицает Андрей.
- Я не собираюсь вам повторять! – говорит женщина не то чтобы зло, но достаточно строго. - И не позволю вам спорить. Я выполнила то, что обещала вам, вы должны выполнять то, что обещали мне. Возвращайтесь к себе и займитесь делом.
Да, с Люсичкой не забалуешь, мальчишки это уже поняли, они не спорят.
- Прощай, отец, – со вздохом произносит Андрей.
- Прощай, отец, - повторяет за ним Николай.
- До встречи, парни, - даже для себя самого он произносит это мягко, тепло. – Мы же ещё встретимся.
Мальчишки замерли на месте, и Андрей спрашивает с надеждой:
- Встретимся?
- Ну, как говорят казаки в степи: коли живы будем, так свидимся, - кивает уполномоченный.
- А когда? – почти синхронно спрашивают братья.
Но мать прерывает их общение и, повышая тон, произносит:
- Идите!
Мальчишки уходят, но пару раз, пока идут до двери, оборачиваются и смотрят на Горохова, а он улыбается им и машет рукой. А когда они покинули зал, он поворачивается к Людмиле Васильевне:
- А тебе не кажется, что ты с ними слишком строга?
- Я с ними нормальна, – почти зло произносит женщина.
- А… Нормальна, ну ясно…, - Горохов ставит винтовку к стулу, бросает на стол шляпу, расстёгивает патронташ. Снимает флягу.
Женщина походит к нему сзади и помогает снять пыльник.
- Какой он у тебя тяжёлый. Что ты там в нём таскаешь? Железо?
«Конечно, железо. Там только гранат две штуки. Пистолет опять же».
А она вдруг начинает говорить, словно объясняя ему что-то:
- Я не могу быть с ними доброй. Они не должны ко мне привязываться, – Андрей Николаевич садится на стул и смотрит на неё сверху вниз, а она заканчивает: – И к тебе тоже.
- Это почему ещё? – интересуется уполномоченный.
Она помолчала, видно подбирала слова, а потом ответила:
- В любой момент я могу пропасть где-нибудь в песках, ну а про тебя и говорить нет смысла. Ты вообще былинный герой, которой мелькнёт один раз в их жизни. Пусть они тебя и запомнят таким: грязным, в дурацких обмотках, вооружённым до зубов. Ты сейчас как раз такой, каким и положено быть легенде.
Горохов не согласен, но не хочет с нею спорить, вернее, у него просто нет сил, эта новость про грибок выжгла его изнутри. Он просто утомлён. Он смотрит на её странную маску и просто спрашивает:
- А ты без этой штуки можешь обойтись?
- Без маски? – она прикасается к маске, поправляет её. – Могу, но недолго, мне нужен дополнительный кислород.
«Кислород? Зачем ей кислород? Кислородом обычно дышат те, у кого лёгкие сильно поражены грибком».
Андрей Николаевич видел таких в больницах. И он продолжает:
- Если можешь, то снимай.