- Могу, но имей в виду… Это тебе не понравится.
- Ты мне давно уже не нравишься, - замечает уполномоченный.
И тогда Людмила Васильевна привычным, лёгким движением отсоединяет трубки, идущие к маске, а затем снимает и её саму.
Глава 39
Что это? Неужели это та красивая женщина, которую он видел несколько месяцев назад.
«Не верь глазам своим!».
Сначала Горохов подумал, что нижняя часть её лица полностью обезображена проказой. Но этого не может быть… Проказа изменяет человека годами. А тут и полгода не прошло. Нет, это точно не проказа. От проказы на лице образуются непроходящие синяки, но у Людмилы кожа была почти белой. Просто под нижней губой у неё был большой отёк, уродующий лицо. Из-за него её речь была не совсем естественной. И щёки заметно потяжелели, обвисли. На висках и под носом отчётливо проступают сосуды. А ещё отёки под глазами.
- Что? – спросила она, чуть пришепётывая. – Некрасиво, да?
- О, - несмотря на страшное известие, он находит в себе силы пошутить. – У тебя ещё и что-то с дикцией.
Только глаза её остались прежними, ими-то она словно прожигает его. Смотрит внимательно.
- Ты, что, болеешь? – интересуется уполномоченный уже серьёзно. Честно говоря, его поразил её вид, эта женщина всегда была эталонной красавицей. Теперь же нижняя отёчная часть лица её просто уродует до неузнаваемости. – Что это за болезнь?
- Это не болезнь, - говорит она и, беря большой вилкой с красивого блюда солидный кусок отбивной из варана, спрашивает: - Тебе варана или, может быть, птицу? Тут есть и филе дрофы, и козодой, жаренный целиком в чесноке.
- Козодоя.
Женщина сбрасывает с вилки мясо и из-под крышки достаёт ещё теплую, коричнево-оранжевую от специй половинку тушки птицы, кладёт ему её в тарелку целиком. Туда же кладёт красивые кусочки чёрного маринованного кактуса, ложку чуть обжаренных яиц термитов и достаёт из-под салфетки и кладёт на маленькую тарелочку небольшой хлебец. Люсичка всё это делает весьма умело. И не снимая перчаток. Скорее всего, не хочет показывать ему свои руки.
Тарелка Горохова выглядит очень красивой. Не зря Люсичка владела рестораном. Но он смотрит не в тарелку, Андрей Николаевич смотрит на Людмилу Васильевну не отрываясь, и её это, кажется, раздражает.
- Горохов, так рассматривать людей неприлично, - она проходит и садится за стол напротив него, тоже берёт что-то из еды и кладёт себе в тарелку, - если будешь так пялиться на меня, я снова надену маску.
Нет, не наденет. Тогда она не сможет есть. И пить.
- Если это не болезнь… Что с тобой происходит? – наконец спрашивает уполномоченный.
- В следующий раз, когда мы увидимся, со мною будет всё в порядке, – обещает Люсичка. И добавляет едко: – Скорее всего, ты меня не узнаешь, но это ничего, я тебе с удовольствием напомню сегодняшнюю нашу встречу. Если сама её не забуду.
Женщина говорит какими-то загадками. Он её не совсем понимает. И тут до уполномоченного доходит:
- А… Так ты собираешься… не знаю, как у вас это называется… перейти в новое… создать себе новое тело?
- У нас это называется поменять корпус, – поправляет его Люсичка.
- Ну конечно… Поменять корпус… А людей, что пойдут на какие-то там нужные для этого дела клетки, ты уже нашла? – интересуется уполномоченный.
- Они давно уже в конверторе, сепаратор уже заканчивает отделение СК от общей плазмы, через пять-шесть дней всё будет готово, и я смогу лечь в ванну, - подчёркнуто спокойно отвечает Людмила Васильевна.
- И встанешь из неё молодой и красивой, – заканчивает за неё Андрей Николаевич.
- Да, я встану из неё молодой и красивой. Брюнеткой… Горохов, тебе нравятся брюнетки? Такие яркие… С хорошей грудью, с бёдрами, с красивой попой? И с синими глазами, – она говорит это с некоторым вызовом.
Он пожимает плечами:
- Да мне все нравятся, – и интересуется: - И то, что для этого… для того, чтобы продлить твою молодость на пятнадцать лет, чтобы сделать из тебя брюнетку с бёдрами, кажется, придётся переработать на какие-то там белки и клетки двух человек? – уточняет Горохов.
- О чём ты? – она как-то нехорошо смотрит на него.
- Ну, тебя это не смущает?
- Что смущает? – ее изуродованное лицо искривляется ещё больше. – Горохов…, - женщина укоризненно качает головой. - Забавно слышать подобные вопросы именно от тебя. От профессионального убийцы, который за раз мог отправить в песок сразу семь молодых и здоровых мужиков, как это было в Губахе. Заметь, Горохов, я перерабатываю людей по необходимости и для своих нужд, а ты людей убиваешь пачками и оставляешь в песках, на радость мотылькам и прочим гадам. Я по необходимости, ты из социальных принципов или, может быть, за зарплату. Уж не знаю за что… Так что не тебе меня упрекать.
- Я не упрекал, я просто спросил, - Андрей Николаевич стал отрывать у хорошо прожаренной и прекрасно пахнущей птицы ножку. Хотя есть хотел не очень. И продолжил: – Интересно же знать, как это ощущается, что ради пятнадцати лет твоей жизни кто-то должен умереть.
- Точно это же я могу спросить и у тебя: как ты себя чувствуешь, получая свою немалую зарплату и премиальные после того, как кого-то нашёл и убил?
- Я себя чувствовал прекрасно, так как убивал конченых выродков. И их подельников.
- Я прошла три ступени на пути преломления, так что я, ложась в ванну, чувствую себя спокойно. Почти так же, как и ты. Потому что знаю, что я служу людям не меньше твоего. А может быть, даже и больше. Ты ведь знаешь наш девиз? – спрашивает она.
- Ваш девиз? Откуда мне его знать? – отвечает Горохов.
- Ну, ты же интересовался нами, я думала, ты что-то разузнал, – она откинулась на спинку стула. - Так вот, наш девиз: «Лишь о будущем». То есть все наши помыслы лишь о будущем. И мы все служим ему.
- Это очень удобная религия, - произнёс уполномоченный и откусил кусок козодоя. – Вы вообще-то неплохо тут устроилась, продлеваете себе жизнь, и не просто жизнь, а молодость, еда у вас вон какая. Вода без ограничений, прохладно тут у вас.
- У меня лично ничего нет, - вдруг говорит Людмила Васильевна, она говорит это весьма резко, и её пришепётывание уже похоже на злое шипение. - Понимаешь, Горохов, всё это не моё; да, я могу пользоваться этим всем, даже тем, чем не могут пользоваться все остальные члены нашей общины, но лишь потому, что я очень ценный член нашей церкви. Я приношу ей, а значит, и всем людям в целом, большую пользу, поэтому мне продлевают существование. Да-да… Не потому, что я этого пожелала. А потому, что у нашей церкви на меня большие планы, – и делая на последние слова ударение, она продолжает: – Горохов, у тебя есть жена, семья, друзья, у меня же нет ничего. Ни-че- го! Через семь месяцев, когда я поднимусь из ванны, я с трудом буду вспоминать, кто я. После обновления теряется часть личности, часть твоего «я»… Поэтому я делаю фотографии детей, сотрудников… Твои фотографии! Я подписываю фотографии, чтобы потом не вспоминать, кто это. Да, и тебя тоже подпишу. Хотя тебя я скорее всего вспомню, как и детей. Но обо всём остальном мне придётся читать и узнавать заново... И для того я делаю подробные записи, чтобы всё вспомнить…. А что не удастся вспомнить, то прочту.
- То есть всё это обновление…, - уполномоченный перестал жевать. - Оно ведёт к потери части того, что является твоей личностью?
- Да, и иногда значительной части, - говорит Людмила Васильевна. - Ты же полностью обновляешься, и часто нейроны уже не образуют тех связей, что были у тебя прежнего. Мало того, ты ещё получаешь новый коктейль из гормонов и после обновления можешь смотреть на всё совсем иначе, чем смотрел до обновления. Женщины могут утратить интерес к своим детям, эффект материнства теряется. Дети становятся чужими. В общем, ты не знаешь наверняка, кем ты встанешь из ванны. Останешься ли собой или вылезешь слезливой красоткой с разбалансированной психикой.
- И ты готова ко всему этому? – интересуется Андрей Николаевич. – Ты не боишься?
- «Лишь о будущем!» – отвечает она ему уже почти без эмоций. – Все наши помыслы лишь о будущем, – и прежде, чем начать есть, вдруг говорит ему: – Выпей таблетку. Чем раньше начнёшь их принимать, тем больше протянешь до операции. Пишут, что они серьёзно замедляют развитие грибка.
Горохов достаёт коробочку, берёт тот стакан с водой, что налил ему один из мальчишек, и запивает таблетку, а потом спрашивает:
- У вас тут есть заражённые грибком?
- Нет, это Эля привезла, специально для тебя, найти их было непросто и стоят они умопомрачительных денег.
- А Эля... это…, - он не знает, о ком идёт речь.
- Эта та женщина, с которой ты приехал.
- А, та противная, - вспоминает уполномоченный.
- Эля своеобразная, но своё дело знает отлично.
- Странные здесь все какие-то…, – замечает Горохов, отламывает кусочек хлеба и вдруг понимает, что в нём нет ни кукурузы, ни гороха, одна пшеница. «Всё-таки богато они тут живут! Хотя… наверное, это только для меня такой стол». Он с удовольствием отправил хлеб в рот и договорил: - … какие-то как не от мира сего. Эля, Мася, Андрюша-тьютор… Мальчик-пророк…
Тут Люсичка встаёт, подходит к нему и из графина наливает ему в фужер синий напиток. И потом объясняет:
- Они все хорошие люди, Эля – она Эльвира, а Мася – Мария.
«Хорошие? Ну наверно; а то, что они перерабатывают на всякие белки других хороших людей, так это всё ради будущего».
- А кто додумался назначить Масю начальницей службы безопасности? – тут он не выдержал и усмехнулся.
- Так получилось, – отвечает Людмила.
- Так получилось? – Горохов не ожидал услышать подобное от такой умной женщины. Он уже взял свой фужер, но не отпил из него, а уставился на женщину. – Что значит «так получилось»?
- Ну уж извини, но среди нас нет таких опытных людей, как ты, – Людмила налила и себе, села на своё место. И продолжала: – Просто с самого начала, как мы тут обосновались, она занималась уборкой комплекса.