Но по пятам Кирана преследовал уже звук другого дыхания, хрип бегущей лошади и стук копыт, ломавших кусты все ближе и ближе за его спиной.
Он развернулся, чтобы встретить нападение лицом к лицу, но не увидел ничего, кроме тьмы, и ветер холодом задул ему в самое сердце, оледенив его. И тут Киран испугался так, как не боялся ни в одном сражении, и бросился бежать с такой скоростью, словно все предшествовавшее было лишь игрой. Боль в боку была сильнее, чем желание дышать: он прижал к ране правую руку и почувствовал бульканье крови.
Он слабел. За спиной послышался хриплый смешок, и Киран понял, как зовут наездника, что преследует его, узнал он и имя леса, в который забрел. И уже валясь с ног, он прижался к дереву на прогалине, где, по крайней мере, он мог увидеть наступавшего врага.
Тьма явилась с брызгами дождя, раскатом грома и лаем гончих. Тени хлынули с деревьев черными сгустками ночи и обрушились на Кирана. Меч проходил насквозь, не задевая их, а холод все крепче сковывал ему руку, леденя и пробираясь к сердцу.
Он вскрикнул и, вырвавшись, помчался прочь, оставив часть себя в их лапах, и меча уже не было в его руках. Тени кинулись за Кираном, и копыта звенели в такт биению его сердца, и дыхание преследователя было таким же хриплым, как у него самого. И враг был уже не за ним, но в нем самом – там, где рана, истекая кровью, лишала его жизни. И часть души Кирана уже принадлежала им – они разорвут его в ничто, когда набросятся снова, и это испытание будет страшнее первого в стократ. Дождь слепил ему глаза, пропитал влагой листья, так что они теперь приставали к нему на бегу, и сквозь мокрые доспехи он уже не мог отличить собственную кровь от дождевой воды. Он споткнулся от раската грома, и вдруг с такой же очевидностью, как наступавший сзади ужас, он ощутил спасение, грядущее впереди, где высился холм, словно земля, набухшая жизнью, и деревья раскинулись широко и сильно, протягивая к нему с любовью свои ветви.
Киран добрался, он вошел под их сень, и ощутил неведомую легкость среди деревьев, одновременно сучковатых и стройных, обнаженных и цветущих звездами, сияющих самоцветами, свисающими, как плоды, украшенных мечами и блестящими кольчугами, стоящих в дымке утреннего тумана и серебристой паутине, застывшей меж бледно-зеленых листьев.
И перед ним свисал с дерева меч, так удобно, будто предлагая взять себя в руки… Киран рванул его с ветви, осыпав себя дождем блестящих листьев. И тогда свет вновь померк вокруг него, оставив его наедине с тьмой и юркими скачущими тенями, и черным всадником, что обрушивался на него во всполохе молний, поглощая весь свет. Словно дыра в ткани реальности, в которую он может упасть навечно, если прежде его не разорвут гончие. Дрожа, Киран вытянул вперед призрачное лезвие и ужаснулся, когда его сияние выхватило из тьмы оскаленные пасти и глаза псов. А когда неведомая сила заставила его поднять голову и взглянуть на всадника, он увидел нечто такое, что его помутившийся разум не мог осознать.
Всадник приблизился, и озноб охватил все тело Кирана, кроме руки, сжимавшей меч. Взгляд его помрачился, и он перестал различать окружающее. Тьма начала затапливать его, но он нанес удар, и псы, воя и дрожа, откатились в сторону.
– Пойдем, – чуть слышно шепнул ему голос.
Кирану ничего не оставалось делать, ибо рука его отказывалась и дальше сжимать меч, – тот дрожал и неумолимо опускался. И тут, словно дыхание весны, спину его обдало теплом.
– Держись, – велел ему кто-то.
– Он мой, – сказала тень, и голос ее звучал, как осколки льда.
– Уйди, – откликнулся другой: мягкий, но решительный.
– Он обокрал тебя. И ты поощряешь такие кражи? – И мир вдруг осветился заревом, перед которым тени были бессильны, – и тьма, сама будучи ограбленной, застыла в изумлении. – Ах, – пораженно выдохнул ледяной голос. – Вот оно как… Ты отняла это у меня.
Свет пылал – он ослепил Кирана, и тот рухнул на колени, издав стон муки, и более не отличал уже земли от неба и ночи от дня. Мокрые листья лежали на его щеке или его щека на мокрых листьях, и дождь барабанил ему по лицу, холодя его разорванную душу.
Но тень исчезла, и гром утих. И снова засияла луна. Черты его лица разгладились под мягкими солнечными бликами иного, эльфийского неба.
Рука его все еще сжимала меч. Холодные длинные пальцы разжали его кисть и уложили его удобней, укутали его нежным покоем, не излечив лишь боль в сердце Кирана и воспоминания о потере.
XIII. Древо камней и мечей
Она склонилась под дождем, все еще капавшим с ветвей, – роса ложилась на них обоих; бледный пришелец лежал неподвижно под смертной луной. Он был отмечен железом и все же прорвался в ее лес – пусть даже на мгновение; он принес сюда железо и привел за собой Смерть. Арафель охватили и гнев, и страх, и тоска, которых давно не знало ее сердце, с тех самых пор, как его разбило дитя. Войти в ее Элд, найти самое его сердце и похитить эльфийский меч… Но этот человек был не простым вором, и не обычная нужда привела его сюда. Может, его смертный взор был просветлен той страшной раной, что видна на его теле, и он обрел более истинное зрение, чем большинство; но никогда еще не доводилось Смерти упустить свою жертву.
Когда-то, до прихода человека, Элд простирался далеко; и когда-то ее народу было многое известно о людях, и с тех пор изредка среди людей встречались полукровки – плоды эльфийских увлечений и любви к роковым незнакомцам. «Возможно, – думала она, – в ком-то и сохранилась тонкая струйка эльфийской крови… Полукровки, что никогда не слышали зов из-за моря и не таяли». В отчаянной надежде Арафель попыталась забрать этого незнакомца с собой, но железо по-прежнему облегало его, и в таком виде он не смог бы оставаться там.
Так что она стерпела боль прикосновения к железу, расстегивая пряжку за пряжкой и снимая доспех за доспехом, пока не освободила его целиком. Так открылась ужасная рана в его боку, и Арафель призвала свои силы, чтобы начать исцеление, и другие, мелкие, царапины сразу же затянулись. А потом, когда она отдохнула, ей было уже нетрудно увести его с собой – она просто положила его голову к себе на колени и стала думать о своем Элде. И тогда деревья стали такими, какими они были на самом деле – стройными и красивыми, и ее солнце залило нежным теплом всю рощу.
Он долго спал, пока его рана заживала и пока печать смерти исчезала с лица незнакомца, оставляя его сиять той красотой, которая могла быть лишь эльфийским наследством. Все это время Арафель не покидала его, всем сердцем ожидая его пробуждения.
И наконец он шевельнулся, огляделся и посмотрел ей в глаза в страшном смущении. И тут же начал таять, проваливаясь в смертный мир, во тьму, ибо он вернулся к собственным мыслям; но она взяла его за руку и удержала, чтоб он не ускользнул в небытие.
– Поберегись возвращаться, – промолвила она. – Ибо Смерть забрала часть тебя. Очень просто ей будет теперь призвать тебя под свою сень. А здесь ты в безопасности.
Он попытался встать, не выпуская ее руки, поддерживая эту хрупкую связь с нездешним миром. Арафель придала ему сил, поделилась теми живительными зелеными токами, которыми питаются деревья, и вскоре он уже смог стоять, оглядываясь вокруг. Ветер шептался в листве, и солнце сияло своим особенным светом, и олени смотрели на них мудрыми глазами из зеленой тени в роще мечей и самоцветов.
– Я был мертв, – сказал он.
– Вовсе нет, – заверила его Арафель.
– Мое сердце болит.
– Возможно, – согласилась она, – ибо оно было разорвано. А исцелить такую рану я не могу. Как тебя зовут, человек?
В его глазах мелькнул страх. Но:
– Киран, – ответил он почтительно, как подобает гостю. – Киран, второй сын Кер Донна.
– Кер Донн. Мы называли его Кер Ри – владения короля.
Он все еще боялся, и все же он снова взглянул на нее.
– А как тебя зовут? – спросил он.
– Я скажу тебе мое истинное имя, которое еще не открывала смертным, ибо ты – мой гость. Меня зовут Арафель.
– Тогда я хочу отблагодарить тебя от всего сердца, – произнес Киран искренне, – а потом попросить тебя вывести меня на дорогу, чтоб я смог выбраться отсюда.
Своими словами он исцелил ее сердце и тут же ранил его… и раскаяние появилось в его глазах, как будто он мог видеть эту рану. Он поднял и показал ей свою правую руку, на которой виднелось золотое кольцо с печаткой.
– Это мой долг, – промолвил он. – Честью своей я обязан пойти и выполнить его, если я еще не опоздал.
– Куда?
Он собирался указать ей направление, но вновь обнаружил, что все вокруг было иным, незнакомым ему.
– Там войска, – проговорил Киран в смущении, указывая туда, где, по его представлениям, должны были быть Бурые холмы. – На равнине идет война, и мой король побеждает. Но неприятель отступил в долину, где сможет долго выдерживать осаду, если захватит ее. С королем сражается и господин Эвальд из Кер Велла. Понимаешь ли ты меня, госпожа Арафель? В долину пришла война. Нельзя допустить, чтобы Кер Велл был обманут. Они должны держаться, какие бы слухи и выгодные предложения ни доходили до них, им надо всего немного продержаться, пока сюда не подойдет войско короля. Замок господина Эвальда должен получить послание, которое я им несу.
– Войны, – слабо промолвила она. – Они будут неразумны, если попытаются зайти в Элдвуд.
– Я должен идти, госпожа Арафель. Я должен. Прошу тебя. – И он начал таять, обнаруживая собственную силу воли.
– Киран, – сказала она и этим призывом удержала его под лучами своего солнца. – Ты непоколебим. Но ты не знаешь цену. Охотница вновь пустится в погоню за тобой. Вернувшись в смертный мир, ты станешь ее жертвой; а она никогда не выпускает своих жертв. Охота не закончена.
– Возможно, – ответил он, побледнев. – Но я поклялся.
– Гордыня, – сказала она. – Пустая гордыня. Каким оружием ты владеешь против таких врагов, чтобы спокойно миновать Элд?
Он оглядел себя – безоружного, незащищенного – и все равно махнул рукой, прощаясь.