– Лиэслиа, – промолвила она, прижимая камень к своему сердцу.
Он был здесь, хоть и в ином месте. Сжимая камень в руках, Арафель шла меж серебряных деревьев.
Элд стал меньше. Но он устоял. Она нашла свое место на краю Элда, и Граги бросился прятаться, вспомнив о старых распрях, но он унес ноги, а это все, что его заботило. Поля были чисты. Она предпочитала землю, не знавшую железа, края, покоившиеся в тени ее деревьев, но теперь ее заботили места, далеко выходившие за пределы Элда, где редко выдавался год, чтоб не срубалось ни одного побега. Все это требовало ее забот. Арафель делала все, чтоб залечить раны, нанесенные войной, и простирала свою заботу так далеко, как только могла. Давно она избрала этот лес и хранила его, но теперь у нее были соседи, которых она ценила, лелея с особым надрывом, ибо век их был краток, а они были смелы и преданы своему делу. Она никогда не отдавала себе отчет, зачем она следит за ними, разве что из гордости тем, чем когда-то были Ши; но теперь все изменилось, и она делала это из любви.
И все же однажды, однажды она почти отчаялась – столько Элда она уж отдала. Она вернулась в сердце своего леса за утешением и шла, прислушиваясь к камням, в невыносимой усталости повесив голову.
И так Арафель нашла ее – мелочь, едва различимую под ногами. «Наверное, ветка, – подумала она, – упала с серебряных деревьев». Такого не бывало ни при каких ветрах; а значит, время пришло, и Элд начал умирать, начиная с сердца.
Но вот она в изумлении опустилась на колени, ибо увидела, что веточка, напротив, росла из земли, пробиваясь вверх серебряными листьями с изящными прожилками – то была первая новая жизнь, что появилась в Элде с тех пор, как мир начал тускнеть.
Книга вторая. Древо мечей и камней
I. Фиатас
Это была старая добрая игра в прятки, и они смеялись, Мев и Келли, пока Мурна искала их. Они смотрели, как костлявая женщина держится стен, глядя туда и сюда меж кустов, и зажимали себе рты, чтобы не расхохотаться вслух. Потом Келли бросил камень, и кусты зашуршали справа, так что Мурна повернулась туда, чтобы взглянуть.
– Выходите, – закричала Мурна. – Сейчас же выходите! Слышите?
Она уже сердилась. Мев нырнула обратно в кусты, таща Келли следом за рукав.
Келли послушно скрылся за ней.
– Вы меня слышите? – кричала Мурна, а они уже бежали прочь по склону. – Хватит ребячиться!
А когда они пробрались сквозь деревья, перед ними возникла тропинка. Место было очень неподходящим для тропинки, в их мире все ходили по большой и пыльной дороге, и никто не уходил в эту сторону из Кер Велла – к реке и огромным таинственным лесам. Разве что их отец, который отправлялся сюда в одиночестве и без всякого оружия и не брал никого с собой, даже Барка, который ходил с ним повсюду. Конечно, двойняшки спрашивали зачем. Они спрашивали обо всем: почему летают птицы, и зачем встает солнце, и откуда дует ветер? Но никто не мог объяснить им это, и никто не говорил им, зачем их отец уходит к Керберну, куда не осмеливался ходить никто другой, даже Барк, огромный рыжий человек, ничего не боявшийся на свете.
Так что детей охватил восторг, когда они поняли, что удивительная тропинка все это время была от них так близко. Одна и та же мысль пронзила их, и, взглянув друг на друга, они в сокровенном счастье соединили руки, переплетя свои пальцы. Келли шел впереди и тянул за собой за руку сестру. А потом, когда он помог Мев перелезть через поваленное дерево, она вышла вперед и повела его. И так они шли, то один, то другой впереди, и глаза их блестели от тайн этой тропы, которые, казалось, приглашали их дальше. Этим путем ходил их отец. Они не сомневались в этом, а потому им нечего было бояться, и их не посещала даже мысль, что они могут забрести куда-то в опасные места.
Они были так уверены, что лишь переглядывались, продвигаясь дальше, и тянули друг друга, перепрыгивая через древние камни, торчащие кости остова векового холма, на котором высился замок. Они пробирались сквозь заросли, чудом не раздирая свою нежную кожу. Творилось волшебство. Они знали это точно так же, как знали, что думает другой, словно золотая нить связала их души, и им не было нужды говорить вслух.
И ни разу они не задумались, что тропа эта может быть длиннее, чем способны пройти их юные ноги. Они прыгали и бежали, они разводили ветви руками, они отчаянно рисковали, беспечно скача и петляя.
Мев первая замедлила шаг, усомнившись в том, что они совершали. Она слегка потянула брата назад; тот, поскользнувшись, увлек их обоих вниз по склону, заросшему папоротником. Мев уселась у подножия, надувшись в окружении своих шерстяных юбок, и принялась тереть ссадины, содранные камнями и корнями, а Келли упал справа от нее возле колючих зарослей ежевики.
– Ох! – сказал Келли. – А что ты уселась?
– Тихо! – вздрогнув, ответила Мев. – Мы подошли к реке. Слышишь?
– Нам нельзя потерять тропу, – заметил Келли. Кусты здесь казались темнее, и вода журчала, как ветерок в шептавшихся листьях. – Пойдем, Мев, она должна быть здесь рядом.
Но Мев закусила губу и задрала юбку, чтобы рассмотреть свои содранные коленки там, где разорвались ее шерстяные чулки. Раны саднили. Вдруг все стало не так. Лес помрачнел, и река кряхтела под боком, и уже невозможно было не думать о том, о чем их предупреждали, запрещая ходить в лес.
– Лучше вернуться назад, – сказала Мев. – Мурна будет искать нас.
И в голосе ее прозвучала надежда, что Мурна сейчас появится откуда ни возьмись и спасет их. Она протянула руку Келли, чтобы он помог ей встать, готовая бежать отсюда так же быстро, как они бежали сюда, хотя ее бок и коленки болели, и она уже не знала, в какой стороне дом.
«Ах, – донесся до них стон. – Ах-ах-ах…»
Они замерли, как два олененка, и, раскрыв от страха глаза, повернулись на звук, который переплетался с журчаньем реки.
«Горе мне, – раздалось вновь. – Бедная я, бедная».
– Послушай, – прошептал Келли.
– Не знаю, кто из нас бедный – она или мы, – промолвила Мев, и зубы у нее застучали, как в студеную зиму. Коленки болели, твердя о приключившейся с ними беде. Они вцепились друг в друга с такой силой, что им стало больно. – Я считаю, не надо ей отвечать.
«Погибла, – послышался голос. – Горе, горе, куда мне идти?»
– Это девушка, – сказал Келли, охваченный новым приливом мужества. – Пойдем, Мев, это всего лишь какой-то человек. – И он, встав, потянул ее за руку.
«О-о, – зазвучали рыдания. – О, я попалась, как больно, как больно…»
И громкие звуки рыданий долетели до них, заглушая журчание реки; и Мев, тянувшая Келли назад, к тропинке, уступила и поддалась – не то чтобы она передумала, но эти рыдания надрывали ей сердце и требовали подойти. Она перестала упрямиться и двинулась вслед за Келли сквозь заросли, все ниже и ниже, туда, где бежала река.
– Мне не нравится это, – нашла в себе смелость промолвить Мев, когда они подошли к черной воде, и Келли тоже почувствовал себя неуверенно. Река текла зловеще и привольно, и старые сучковатые деревья нависали над ней в такой недвижимости, в которой застывали и сопение, и плач. – Келли, пошли домой.
– Смотри, – проговорил Келли и прильнул к сестре, потому что из ниоткуда вдруг кто-то оказался на черных камнях – весь обернутый водорослями, еще блестящими от речной воды. Этот кто-то приподнял бледное прекрасное лицо, и кудри золотые, как пыльца, рассыпались по плечам, переплетаясь с водорослями. Ногами он обнимал камень, на котором сидел, а руками придерживал плащ из скользких водорослей. Глаза, темные, как вода, глядели на них спокойно. Потом объятые водорослями руки взметнулись и опустились в воду, и существо нырнуло так плавно, словно вода слилась с водой.
– Ой, – сказала Мев и потянула брата прочь, чтобы бежать.
Но лицо вновь вынырнуло над водой и было как цветок с бледными волосами, плывущими по течению, и глаза уставились на них, и рот округлился от удивления и неожиданности.
– Я пропала, – произнесло существо. – О, помогите, я пропала, совсем пропала.
– Куда тебе надо? – забыв о бегстве, с любопытством спросила Мев.
– Пропала, – повторило существо. И прекрасная голова снова скрылась под темной водой и вновь вынырнула, струя кудри по течению. – А вас как зовут?
– Фланн, – не задумываясь, откликнулся Келли.
– Флойн, – с неловкостью добавила Мев, ибо она не привыкла лгать, но имена давались не для того, чтобы их сообщать первому встречному, а Фланн и Флойн сейчас были дома, в безопасности, поскольку это были два толстеньких пони. – А ты кто? – Это было полное безумие беседовать с тварью, плавающей в реке и облаченной в водоросли, словно она была обычным встречным в добрых одеждах.
Но существо еще больше высунулось из воды, словно встало на ноги, и протянуло к ним сложенные руки, будто держало в них что-то драгоценное.
– Я щедро одарю вас – видите, жемчуга. Вы видели когда-нибудь жемчуг или хоть слышали о нем?
– Нам надо идти, – сказал Келли.
– О нет, совсем не надо! – И существо исчезло в круговерти темной воды; и река вдруг вскипела и раздалась, над ней возникла голова черного скакуна – и лошадь вышла из воды, словно после купанья. Такая лошадь, по сравнению с которой все кони замка казались скучными и хилыми, столь прекрасна она была – такая лоснящаяся и черная, будто сама ночь. И такая страсть охватила их, Мев и Келли, ничего в своей жизни они не желали так, как ее. В ней была заключена свобода, в ней была власть реки – она переливалась, как вода, и наделяла их силой. Они увидели друг друга королевой и королем, мужчиной и женщиной, и не надо было ничего дожидаться долгие тоскливые годы. Они различали почтение, окружавшее их, и не надо было больше никого бояться – ни человека, ни зверя, – никого во всем белом свете.
Конь подошел ближе и опустил свою прекрасную голову. Вода стекала по его гриве, и шкура лоснилась и блестела. Он выставил переднюю ногу и опустился на колени, предлагая им сесть к себе на спину, и Келли первым ринулся к нему, лишь смутно помня о страхе, и Мев с распростертыми объятиями пошла ему навстречу, как к своему пони, совсем забыв о том, как она любила свою маленькую простую лошадку, ибо страсть загорелась в ней к тому, что обещало и сулило это существо.