Ибо этим они хотели оказать ей честь, как поняла теперь Арафель. И ее душу наполнили страх и усталость, и сожаление о том, что они так расстарались к ее приходу. На ней были одежды мира из уважения к приглашению; а люди, как им было свойственно, превратили этот серый мрачный зал в водопад жира убитых животных, огонь, пожирающий поверженные деревья и ветви; но из металла – лишь серебро и никакого железа, которое могло причинить ей боль; море тепла и света – они считали это самым важным.
– Пожалуйста, – сказал Киран и указал ей место во главе накрытого стола. – Добро пожаловать.
И Арафель полностью ступила в этот зал, гостьей в Кер Велл, в эту маленькую и душную трапезную. Она огляделась и посмотрела на предложенное место.
– Ты удивил меня, – чистосердечно промолвила она и взглянула на закрытые двери трапезной. Вдоль стены полыхали факелы, на столе трепетали свечи, в камине жарко горел огонь. Умиравшие на столе ветви благоухали безмолвной болью.
– Мы сами будем прислуживать тебе, – тихо сказал Киран, – или те, кому я доверяю, как братьям. Они знают о тебе. И готовы сделать все по первому моему слову, нет, не готовы – горят желанием. Сами не свои. Но я не знал, согласишься ли ты.
– Я никогда не гостила у людей, – с сомнением промолвила Арафель, глядя на него и Бранвин, и тогда от любви к этому человеку странные чувства охватили ее – отчаяние и воспоминания о том, как когда-то было, – о светящихся рощах, о песнопениях и плясках.
– А музыка будет? – робко спросила она и добавила, томимая сердечной мукой: – И можно ли мне увидеть детей? А потом мы поговорим. Время бесед наступит потом.
Бранвин тревожно сжала руку Кирана, но глаза того лучились гордостью.
– Позови их, – сказал он Бранвин. – Пусть спустятся вниз. – И сам поспешил к двери. – Барк, – крикнул он, – иди сюда и позови Леннона, Роана и Шихана.
– Мурна! – вскричала Бранвин у другой лестницы. – Мурна, возьми Келли и Мев и спустись с ними вниз!
Арафель замерла, чувствуя страх от этих множившихся имен. Когда-то она уже была в этом зале в окружении многих людей. Но сейчас было сейчас, и несмотря на то что это место казалось ей странным и грубым от блеска огней и запаха смерти, она заставляла себя быть спокойной и ждала, стоя там, где они хотели, чтобы позволить себе быть зачарованной ими так же, как они сами были зачарованы ею.
И загремели ступени от топота ног: сначала Мурна – такое имя носила худая костлявая женщина, лишенная цвета, а рядом мальчик и девочка, как восход и закат, остановились на ступеньке и открыли рты от удивления, ибо Арафель явилась не силуэтом в сером залатанном плаще, как они видели ее прежде, но девой в серебре и эльфийских драгоценностях.
Затем вошли воины, и первый по почестям – арфист, держа арфу в руках, он склонился перед Арафель на колено: Леннон звали его – и она вспомнила другого арфиста Кер Велла, взглянув в его иссохшее лицо. Так и тот бы постарел – мысль ужалила ее и наполнила сердце печалью.
– Я видел тебя, госпожа, когда ты спасла Кер Велл, – промолвил арфист. – Я помню. Я был здесь. Жаль лишь, что воспоминания ускользают. Я пытался сложить песню об этом… но она никогда не получалась такой, как я хотел.
Голос его пресекся, и он лишь смотрел изумленно, пока Киран нежно не взял арфиста за руку и не отвел в сторону. Арафель огляделась в поисках знакомых лиц. Но Мередифь и Эвальд умерли, и их не было здесь. «Умерли, конечно же, умерли, – вдруг поняла она, – как умирают люди». Госпожа Смерть собирает не только деревья, и работа ее столь тиха, что отследить почти невозможно. Арафель окружали люди, которых она прежде не видела. И бо́льшая их часть уже была отмечена временем.
– Барк, – назвал Киран высокого, рыжеволосого с проседью воина. – Сын Скаги. И Донал, его двоюродный брат. Мои правая и левая рука, столь я ценю их. Ризи – сын Дру. Роан. Шихан, – последний был старик, старейший из всех них.
– В тот день я ехал по полю вслед за моим господином Кираном, – трясущимися от напряжения губами промолвил этот бывалый воин. – Когда ты пришла… – И голос его увяз в прерывистых слезах, распространявших нечто, напоминавшее эльфийское тепло, и она невольно была тронута ими.
– Да, – откликнулась Арафель так ласково, как могла, не помня этого человека и гадая, какое у него было тогда лицо. Эти перемены в людях вселяли в нее отчаяние. Она взглянула на детей, которых обнимала Бранвин, и прочла в них также перемены, происходящие с неумолимой скоростью.
– Ты сядешь? – спросил ее Киран, возвращая к действительности, и она опустилась в приготовленное для нее кресло перед серебряными блюдами и гибельным пламенем.
– Нам тоже можно сесть за стол? – взволнованно спросил Келли и, получив утвердительный кивок отца, зардевшись, обнял сестру и мать. И все пришло в движение: вносились скамьи и новые блюда, и с облегчением и шумом все принялись рассаживаться по местам.
Зазвучали первые робкие звуки арфы, чисто и нежно, и воцарилась тишина, умолкли даже дети. И арфист заиграл, заиграл для нее, песни веселые и светлые. А затем была трапеза. Мурна все взяла на себя, проявляя особое внимание к гостье, – подносила Арафели вино и медовые лепешки и фрукты, когда та отказывалась от другой еды.
Арафель не знала, сколь человеческими были эти подношения, но на вкус они были сладки, а вино, хоть и горчило, было приятно пить. Все ели в такой гробовой тишине, что стук чаши казался громом, а мышиные шажки Мурны делались тяжелой, звучной поступью. Даже дети были серьезны и молчаливы, но глаза их впитывали все.
– К чему такая тишина? – горестно воскликнул Киран.
– Значит, нам можно говорить? – вскричал Келли высоким чистым голосом, от которого у Арафели перехватило дух. Она рассмеялась, и смех ее подхватили сначала Мев, а затем и Донал.
– Да, – промолвил Киран, – мы можем говорить.
– Может, арфист споет нам песни, чтобы на душе у нас стало светло, – предложила Арафель.
Это обрадовало арфиста, который снова взял арфу, и вскоре дети хлопали в ладоши, и домочадцы с трудом могли усидеть на местах; последним из всех засмеялся даже суровый рыжеволосый Барк. Песня напомнила старому Шихану сказку, которую он рассказал искусно и складно, и снова принесли вина, и Арафель, странно робея от быстротечности всего, поведала эльфийское предание и смутилась было, когда ответом ей стали лишь молчаливые взоры.
– Ах! – выдохнула тогда Мурна, и все вздохнули, и Арафель увидела, что все довольны и даже более чем довольны, что глаза их искрятся, а арфист утирает слезы.
– Расскажи еще, – попросила Мев.
Бесценное настало время – время мира и покоя. Юный голосок искушал. Но…
– Нет, – сказала Арафель, внезапно ощутив прошедшие часы, увидев, как осели свечи в подсвечниках, услышав, как раскололось сгоревшее полено в очаге, заметив, как погас один из факелов, обрушившись на плиты пола целым звездопадом искр. – Нет, теперь мы должны заняться вашими делами. Может, ты мне расскажешь, – повернулась она к Кирану, – как вы жили с тех пор, как я была здесь в последний раз?
– О, хорошо, – откликнулся Киран. – Земля не подводила нас. И мои кони – моя конюшня процветает.
– А мир? Нынче вы живете в мире?
И воины встрепенулись.
– Король постановил быть миру, – сказал Киран. – И, как могу, я храню его.
– Вот как, – промолвила она.
– Наверное, детям пора в постель, – сказал Киран.
– Нет, – ответила Арафель; и Мев и Келли, чьи глаза сразу потухли, снова расцвели и чуть не подскочили на своих местах. – Потерпи, – сказала Арафель Бранвин и перевела взгляд от старого Шихана к замершей Мурне. Волосы той растрепались и прядями упали на худое лицо, раскрасневшееся от беготни туда и сюда. Она ни разу так и не присела. Сейчас она держала кувшин с вином и даже позабыла об этом, несмотря на его тяжесть. Все замерли: и Роан, поставленный на стражу к дверям, но позванный ею к столу за широкую улыбку, и Донал, светловолосый красавец, младше всех остальных, и темный Ризи с тихим и мудрым взглядом, и Барк, сын Скаги, столь похожий на своего отца.
– Годы Шихана простираются далеко назад, – промолвила Арафель, – и в них своя слава; годы Мев и Келли тянутся дальше всех вперед, и как разбросает время этих людей, никому не дано знать, кроме меня. А потому к детям я обращаюсь так же, как к остальным. И пусть они услышат мой совет, ибо я не знаю, когда вернусь сюда в следующий раз.
И тревога охватила всех, за исключением детей, и больше всех Кирана, но никто не проронил ни слова.
– За все годы Кер Велла, – продолжила она, – лишь люди приходили в Элд, и никогда еще Ши не гостили у людей. Но сегодня вы пробудили старые воспоминания. Вы напомнили мне о почти забытых мною временах. С вами благословение Ши: ваш шаг по палым листьям будет легок, и путь не будет плутать в лесу, и глаза ваши будут видеть истину там, где взор других замутнится, и так на все времена. Элд не будет таять для вас. Все, что увидите, будете видеть в истинном свете. Это мой дар. И еще один я дам Мев и Келли… Пойдите сюда, – промолвила она, заметив, что дети мнутся в нерешительности. Они извинились и подошли к ней во главу стола, глядя на нее огромными, как у оленят, глазами.
– Вот, – сказала Арафель и разжала ладонь, положив на стол что-то, похожее на солнечных зайчиков, но свет поблек, и остались лежать два листа, скорее серебряных, чем зеленых. – На память, – сказала она, – на память об истинном Элде. Это с самых юных моих деревьев. Держите их при себе, и они никогда не завянут. Вы никогда еще не видали настоящих деревьев, и я не могу отвести вас туда. А как бы хотела. Но они станут вам надеждой в безнадежности и истинным видением, когда меркнет взор. А еще на них лежат чары обретения дома. И для недавних потеряшек это самый подходящий дар.
В смущении и изумлении дети взяли в руки по листу.
– Мама! – воскликнула Мев, показывая матери свой.
– Госпожа, – приглушенно промолвил Келли и, взглянув на свой, понес показать его отцу.