– Я видел эти деревья, – тихо промолвил Киран.
Келли сел рядом с отцом, и Киран жарко обнял его, прижимая к себе это ценнейшее из сокровищ, подаренных ему временем, как и Бранвин прижимала к себе Мев. Друзья и домочадцы, собравшиеся в зале, стояли крепостью против ночи, против теней, против всех бед мира. И все же в глазах Кирана таилось знание, будто они могли увидеть тени, что собирались за стенами замка.
– Ты говоришь так, словно собираешься идти, – промолвил он. – И все же тебя привело сюда какое-то дело. Могу я спросить о нем?
– Не надо спрашивать.
Она провела пальцем по краю чаши и взглянула на Мурну, которая бросилась наполнять ее. И ее движения странно тронули Арафель, как и искренность карих человеческих глаз, угадывавших чужую нужду. Она благословила и Мурну, одарив ту своей милостью, когда кувшин коснулся чаши, и тут же забыла о ней, как забывала о поверженном дереве в цвету… воистину мысли Арафель блуждали и кружили, и вновь возвращались к детям, а от детей к Барку, который смотрел на нее не мигая, на что редко какой человек был способен. Он боялся, и она это видела. Верность и страх его простирались далеко в темное будущее. Дрожь охватила Арафель – совершенно не свойственная ей слабость. Она перевела взгляд на Донала, чья душа была прозрачнее всех, и на Ризи, в ком хоронился мрак, но такой же, как в эльфах, и, наконец, на Кирана, к чьему постаревшему виду она никак не могла привыкнуть.
– Я буду открыта, – сказала Арафель. – Рядом с вами ходит беда. Я не могу сказать какая, ибо я просто не знаю. Когда-то я говорила тебе о равновесии вещей, теперь оно нарушено. Мев и Келли повстречали лишь случайного путника в твоих землях и не стали причинять ему вреда. Он и не заслуживал этого. Но есть вещи и пострашнее. Ты их не знаешь. Часть Элда погрузилась во тьму, и сам Элд стал шире и темнее, чем прежде. Проснулось то, что спало. Я стояла на страже и сдерживала их, ты понимаешь, о господин людей? И так я стерегла все это и впредь буду стеречь. Вы – моя слабость и моя сила, вы, Кер Велл, этот круг света от очага, горящего во тьме. А тьма сгущается. И скоро наступит ночь. Молитесь, чтобы за нею пришел рассвет.
И полено рассыпалось угольями в очаге. И дети вздрогнули, и вскрикнула Бранвин. Огонь взметнулся, заплясали и опали тени. И все неловко поежились на своих местах.
– Война? – спросил Барк хриплым грубым голосом. – Ты говоришь о войне? С Ан Бегом?
– Война. – Она приложила руку к камню у своего сердца и почувствовала, как трудно ей оставаться здесь. Все вдруг показалось вдруг нереальным, словно серая паутина была наброшена на лик истины. А потом это наваждение рассеялось. – Я уже спрашивала вас. Живете ли вы в мире?
– С Ан Бегом и Кер Давом? – переспросил Киран. – Дурной мир, но такова воля короля.
Арафель неопределенно указала рукой на запад.
– Там нет света.
– Там правит король, – ответил Киран. – Он – господин Дун-на-Хейвина.
– А Кер Донн?
– Свободен.
– На западе нет света, – я говорю. Следите за своими пределами.
– В Кер Донне правит мой брат.
– Я уже сказала то, что сказала. И война – слишком простое слово.
– Король не обращает внимания на Кер Велл, – внезапно промолвила Бранвин. – Мы не в чести. Мы верны ему, как немногие даже из тех, кто сражался за него у наших стен. Что до Кер Донна…
– Он – мой брат, – оборвал ее Киран.
На мгновение мелькнула тень, и Арафель вздрогнула, заморгав от света огней. И снова она прикоснулась к камню и пробудила напевы, звучавшие в этих стенах много лет тому назад. Они ожили и взметнулись под своды зала. Арфа была разбита, но музыка продолжала звучать. Арафель встала, и в смущении все поднялись вслед за Кираном, который протянул к ней свои руки, предлагая остаться еще ненадолго. Но она уже с трудом могла побороть объявший ее холод. Все более черная тоска наваливалась на нее, и Арафель боролась с этой тоской, как боролась со всяким оружием мрака.
– Проводи меня, – сказала она Кирану, – недалеко, до наружного зала.
Он предложил ей руку, вероятно, растерянный, ибо места никогда ничего не значили для нее. Но иные пути были опасны, и она избрала дорогу людей, пройдя в деревянную дверь вместе с давним другом.
– Закрой дверь, – сказала она, когда они вышли в зал перед лестницей. – То, что я скажу сейчас, предназначено лишь для твоих ушей. И что ты скажешь им потом, выберешь сам.
Он послушался ее, господин Кер Велла, и снова повернулся к ней лицом. Одинокий затухающий факел разбрасывал тени вокруг, обостряя черты лица Кирана. Он выглядел старым и изможденным, страшно изможденным.
– Что ты хочешь сказать? – спросил он.
– Ты понятливее их. Ты знаешь, что вырвалось на свободу. И я скажу тебе, что нижние пределы Аргиада покрыла тень, заволокла она и холмы. Деревья выступают из нее, но вид их необычен и смутен. В них нет утешения. Скажи мне правду, открой свое сердце: не чувствуешь ли ты признаков беды? Спокойно ли ты ездишь по этой земле?
– Ты знаешь, что нет.
– Я мало что знаю о людях. Тогда скажи мне: а почему?
– Они помнят меня. Они помнят, кто я такой. И если удача сопутствует мне, говорят, что это волшебный дар, а если нет, то называют это проклятием. И больше всего они подозревают меня…
– В чем?
– В тщеславии. Я думаю. Или в стремлении к власти. – Вздрогнув, он оглянулся, и отблески пламени вновь заиграли на его бородатом лице. – Да и как они могут забыть? Как король может сидеть со мной на совете и не помнить? Или мой брат…
– Он тоже боится своего соседа?
– Он боится своей собственной крови. Мы не обмениваемся гонцами. Меж нами царит молчание. И страх, да. И недоверие. Мне слишком хорошо живется в Кер Велле. – Он вздохнул и покачал головой, но всепожирающий страх не покинул его взгляда. – Нет, он никогда не причинит нам вреда. Донкад – хороший человек.
– Но он не мудр.
– Разве это так дурно?
– Для того, кто сидит в Кер Донне? Чей замок получил свое имя в Элде? Да, это дурно, очень дурно. И принесет много зла. Я стерегу, но моих сил недостаточно. Потому-то я и пришла сюда. Просить твоей помощи.
– Нет. – Он покачал головой. – Теперь я знаю, о чем ты хочешь просить, и мой ответ: «нет».
– Сохрани для меня кое-что. Всего лишь сохрани. А если случится худшее и ты поймешь, что сил больше нет, тогда ты сам решишь, что тебе делать. Ты – единственный свет, понимаешь ли – единственный. Беды в Керберне – ничто по сравнению с тем, что придет следом. Возьми вот это. Я не прошу, чтоб ты его носил. Решай сам, но у тебя должен быть выбор. Ради твоей безопасности и ради сохранности этого места.
Киран ничего не ответил, и она достала из сокровенного места у сердца тот камень, что он когда-то носил, точно такой же, как и у нее на шее. Тот мерцал странным светом под факелом, не отбрасывая тени и не отражая огня. Он лежал у нее на ладони, и наконец Киран протянул руку и взял его, и сжал в кулаке, и, казалось, зал померк после этого.
– Не ходи в Элд, – сказала она. – Тебе нельзя приходить туда. Позови меня, если будет нужда, но не заклинай, ради мира прошу тебя – не приказывай мне. Будь мудрым, будь осторожным.
– Арафель! Увижу ли я тебя снова в этой жизин? Увижу ли я тебя еще хоть раз?
Она уже начала таять, отступая в Элд, но задержалась, прикоснувшись к его широкой, изуродованной шрамами руке.
– Не знаю, – ответила она, но сердце говорило Арафель, что это и вправду их последняя встреча. – Слишком рискованно. Но кто знает? Будь здоров, брат, полуэльф, друг. И во всем…
Прикосновение растаяло. И Элд сомкнулся вокруг нее. Мгновение она еще боролась с ним, раскинувшись по всему замку, словно обняв его, так что сила, озеленявшая деревья, разлилась широко.
И кустарник, пробивавшийся сквозь трещины стен, вдруг зацвел под сумрачным небом.
И больное дитя поправилось и, вздохнув, забылось целительным сном, улыбаясь так же, как и она.
И дремавший стражник сжал в руке копье, обманутый преждевременным рассветом, пригрезившимся ему.
И люд пробудился и залился слезами, уверенный, что им приснился дивный сон, который и не вспомнить, или счастье снизошло на них; другие же заснули еще глубже, ощутив неземной покой.
И лишь один сопротивлялся, прячась на лестнице, куда он вполз, чтобы подслушать, и имя ему было Калли.
«Надо предупредить его», – подумала она, но была уже во власти рока, и мысль растаяла, как минутный рассвет над Кер Веллом. Элд принял Арафель назад, как сети, сплетенные из сучьев и корней, из предрассветной тьмы, в которой даже звезды были бессильны. Слеза скатилась по ее щеке, оставив за собой холодный и узкий след.
– Ты рискуешь, – прошептала тень.
Арафель гневно обернулась, смахнув слезу, и, выпрямившись, уставилась на тьму в тумане.
– Божок, тебе здесь нечего делать. Не трогай их. Я тебя предупреждала.
– А я говорю, ты рискуешь. – Тень совсем сгустилась, став дырой в тумане. И послышался звук топнувшей ногой лошади. – Я обходила свои владения. Ты что-то сдвинула с мест. Ты пустила меня в погоню, и ты призвала меня сюда, так что не шли мне угроз, не надо. Ты их всех подняла. И угрозами их не загонишь назад. Они наступают.
Арафель передернула плечами и отвернулась.
– Ты не сказала мне ничего нового. Попробуй еще раз.
И рядом во мгле послышались шаги, мягкие и бестелесные.
– Есть место по имени Кер Донн. Ты, верно, знаешь.
Она взволнованно обернулась, не заботясь о том, что подумает о ней Охотница и Хранительница ее пределов.
– Что с Кер Донном?
– Лишь то, что его господин близок с королем. Я слышала, как они совещались в Дун-на-Хейвине. Тебе бы пристало уважать меня. Я якшаюсь с королями. И говорю – берегись Кер Донна. Его история слепит твой взор. Ты заблуждаешься. Ты рискуешь, я говорю, и этот риск не приносит твоим союзникам пользы и не добавляет терпения.
– Мои союзники… – Арафель выпрямилась и прикоснулась к маленькой рукоятке кинжала на своем поясе. – Единственное, что я знаю, – ни ты, ни твои братья не выиграют от моего поражения. К чему таиться? Что ты слышала в Дун-на-Хейвине?