– Ши предупреждала его об опасности.
– Не сомневаюсь, что она говорила обо мне. И теперь он говорит: «Приди ко мне, и будь мне братом, и помоги мне сбросить короля…»
– Он сделал для своего короля гораздо больше, чем король сделал для него. И первая забота господина была всегда о короле, о Лаоклане. Ши говорила об опасности, о тени, нависшей над нами, и потому мой господин велел передать тебе…
– Что я должен ему поверить.
– Он любит тебя. Не единожды он отправлял гонцов к вашему отцу. Теперь к тебе.
– Когда-то в этом зале было больше радости, он был полон моей родни. Их кости лежат у стен Кер Велла.
– Они сами предпочли быть там, отправившись вслед за королем. Как ты. Как Эвальд. Как мой господин. А без него…
– И его союзников Ши.
– Он выиграл битву для вас; и если погибли его двоюродные братья, неужто ты думаешь, он не оплакивает их? Что ж, там погибли многие. Мой дядя и мои двоюродные братья. Нет никого в Кер Велле, кто не потерял бы в том сражении родню. Ты не один такой, господин Донна.
– А он все богатеет. Он и его союзники. А теперь он шлет ко мне гонца, надеясь получить еще больше, чем имеет. Мне надо знать, что было сказано той ночью.
– Ничего, имеющего отношение к тебе. Много дельных слов. И нежных чувств.
– К Ши.
– Господин, если говорят правду, то кровь Ши в нем со стороны твоего отца. Я не понимаю, за что ты ненавидишь его.
Вена вздулась на виске Донкада, а ноздри побелели.
– Мы знаем друг друга. И я владею Видением. Какую сделку он заключил?
– Речь не шла о сделке.
– И что он носит при себе? О, я и сам знаю. Я много чего знаю.
– Кроме правды. Ты все это узнал от своих соглядатаев? Он послал нас сюда с открытым сердцем. Он желает тебе лишь одного – добра.
– Эта встреча… этот приход…
– Эта встреча. Ты слишком пуглив, господин. На ней не было заключено никаких сделок. – «Снова он об этом, – подумал Донал. – И слова исчерпаны». Он повернулся, чтобы прикинуть расстояние между собой и дверью – из пятерых, охранявших ее, одно лицо ему показалось знакомым – коротышка ухмыльнулся при виде его, безобразно, как и вседа.
– Вот оно что, – сказал Донал, чувствуя, как почва уходит у него из-под ног. – Калли. А мы-то волновались, куда ты делся. – И добавил громче, не отрывая глаз от Калли: – Господин, а знаешь ли ты, что держишь у себя воров? Или ты их вскармливаешь?
Руки метнулись к мечам, и клинки блеснули в лучах солнца.
– Живым, – раздалось сзади. – Взять его живым.
– Калли! – воскликнул Донал и, легко выхватив кинжал, метнулся вперед – как научил его Ризи, вонзив оружие по рукоять в брюхо Калли. Не останавливаясь, он нырнул, подхватил упавший меч Калли и бросился бежать, пошатнувшись от удара в спину. Он развернулся в коридоре и сделал выпад против наступавших из-за двери, и побежал снова. Донал ощущал раны в спине, в боку – чьи-то клинки настигли его. С яростными воплями весь замок грохоча бросился за ним следом: преследователи были повсюду – наступали сзади, бежали снизу по лестнице, которая ему была нужна.
Он бросился к свету – к окну, через которое струилось солнце в темный коридор: Донал знал, что он находится на вершине замка, но такая смерть была быстрее и легче. И он ринулся ей навстречу, когда на него уже были готовы наброситься. Чьи-то руки пытались ухватить его за одежду. Залитые светом холмы ослепили его на мгновение. И вот Донал оттолкнулся от подоконника и полетел, чувствуя, как чистый ветер проносится мимо.
Ветви вонзились в него, как клинки.
Он ухватился за них, пытаясь удержаться, но вот он снова полетел вниз со скалы, поросшей кустарником – один удар, другой, и в глазах у Донала померкло.
До него донесся лай собак с заливистыми всхлипами и звуки голосов.
– Говорю вам, он на скале, а до дна ущелья не долетел.
– Обойдите, – закричал кто-то, – обойдите со стороны холма. Если его нет внизу, значит, он свалился на тот заросший кустами уступ.
– Туда долго лезть.
– Пустите собак, болваны, и побыстрей.
Он протягивал руки, как младенец, неустанно продолжая ползти, и это движение облегчало одну боль и приносило другие пытки – выемки с острыми краями под его телом, жесткий кустарник под руками, потом гладкий горячий камень, и вкус крови на губах, и что-то защемило внутри, пронзив его до корней зубов, до самой сердцевины чрева. «Кости сломаны», – подумал он, расслышав собак, и продолжал ползти. Ясность сознания возвращалась к нему, и он различил топорщившуюся листву, и свет на камнях, и резную тень листьев. Боли он уже не ощущал. Все превратилось в одну сплошную рану, он оперся на распухшее колено и, спотыкаясь, поднялся на ноги. Он стоял, держась за искореженную ногу, и смертельная глубина ущелья, покачиваясь, плыла перед его взором; залитые солнцем камни манили, в них уже не было угрозы. Но он отвернулся от них, сделал шаг, другой, ибо он еще видел холмы и небо, и направился к ним.
«Там собаки», – подумал он. Донал не мог вспомнить, где он находится и как он здесь оказался; потом к нему вернулись обрывки разговоров людей, что охотились на него, и он понял, что пришел сюда умирать. Он вспомнил деревянные коридоры, которые вдруг обернулись этим кошмаром, как он ударился головой и упал. И тут были колючие ветви – он все еще ощущал боль уколов, когда те впивались в его тело; он утер залитое кровью лицо и взглянул на окровавленную руку.
«Донн», – подумал он затем, и память к нему вернулась: эти странные холмы, которые он узнавал, были холмами Донна. Донал ощутил всю тяжесть нависшего над ним замка и увидел себя, карабкающегося по краю у всех на виду. Впереди уступ кончался – еще одно падение – и мужество оставило его. Там были деревья, там была надежда, пусть на мгновение, но это мгновение включало всю оставшуюся жизнь. С той стороны холма, из-за спины, к нему уже поднимался человек; и то был лишь один из слуг Донкада, которые, рассеявшись, ищут Донала по всем холмам.
Он добрался до склона, до травы и кустов, где древние камни воздевали вверх свои черные пальцы, мрачно нависая над полевыми цветами, что были первыми мазками краски на этой бурой мертвой земле. Донал был как на ладони на этом холме, лишенный прикрытия деревьев, едва ковыляя теперь от приступов боли в боку и искалеченной ноге. Собаки лаяли и выли. Враг наступал, и Донал почувствовал, как у него снова меркнет взор. Небо поблекло, и стало темно как ночью, повеяло жутью, и мелкие твари замелькали меж камнями, уродливые кривые тени.
«Сюда, – послышался чей-то голос. – О человек, иди, протягивай мне руку».
Теперь во мраке он различил какой-то свет, становившийся все ярче и теплее, и с надеждой Донал потянулся к нему. Раны его сковало холодом. Словно через океан протянул он руку, и кто-то прикоснулся к ней, взял ее в свои и подхватил его, когда Донал начал падать. Дымка окутала его серым плащом и заключила в объятия. Он стоял на коленях, прильнув головой к чьему-то плечу, и чувствовал нежную руку на своей голове, словно Донал был ребенком, вернувшимся домой.
– Ну же, не бойся, я держу тебя.
Донал почувствовал запах листьев, зелени, роз и лилий, который напомнил ему Бранвин. Он ни о чем не тревожился, но вот загрохотал гром, и ветер взвился голосами. Он поднял голову и встретился с ней глазами. Ветер играл в ее волосах, а глаза ее были жуткими очами Ши.
– О человек, что делаешь ты здесь среди этих камней? Тебе здесь не место.
– Мой господин послал меня к Донкаду, господину Донна, Дина Ши, чтоб заключить с ним мир, а Донкад замыслил против нас убийство. Я потерпел поражение, я обесчестил себя, о Ши! – Он услышал звуки рыданий в порывах ветра и поднялся на ноги, ослепнув на мгновение от блеска молний, выхватывавших из тьмы вздымавшиеся, как колонны, скалы. – Ши, они не должны поймать меня.
– Не бойся, они не поймают. – Арафель встала рядом с ним.
– Там кто-то есть! – вскричал Донал, ибо меж скал что-то кружилось и подскакивало, пока не исчезло во мгле.
– Он не причинит тебе зла. О человек, не стоило тебе сюда являться. Разве я не говорила, что на запад нет надежды? Разве я не предупреждала вас? Возвращайся, скажи своему господину, чтобы не ждал ни надежды, ни помощи от других. А отсюда – меньше всего. Донкад заслуживает его сожаления.
– Сожаления? Человек, покушающийся на жизнь гостей?
Она казалась Доналу белоснежной, словно какой-то внутренний свет исходил из нее; но этот свет тускнел, на груди и руках у нее проступали темные пятна, а потом она уже вся была в его крови.
– Пусть пожалеет Донкада. И Кер Дав, Ан Бег и Брадхит. Да, пожалеет. Они всего лишь люди и погрязли во зле, которое пытались приручить. Оно же окружило их и лежит затаившись. Я сделаю тебе подарок, чтобы ты видел опасности, но его не спрячешь, ибо это место могущественно, и оно приманило тебя сюда… – Грянул гром, и ветер вихрем окружил их, так что и плащ, и волосы ее взметнулись вверх, и она рассыпалась светом, словно истекая кровью; и жало холода впилось в Донала, проверяя глубину его ран.
– Это из самого древнего Элда, – выкрикнула она, пересиливая вихрь. – Он дует с Дун Гола: от старости, от злобы и ненависти… Ты таешь, человек, остановись! Держи меня за руку!
На ощупь он ухватился за нее. Ее плащ обвил Донала, и, нащупав его руку, она повела его вперед. С усилием он опирался на свою больную ногу, даже несмотря на ее помощь, чувствуя, как их сотрясает ураганный ветер.
– Арафель! – раздался тоненький голосок. – Арафель! Подними его вверх!
– Вот оно, уже близко. О, прижмись ко мне, человек. На тебе нет железа, и ты сможешь удержаться. Не дай ему стряхнуть тебя.
Они вступили в пространство, заросшее деревьями, странными серыми деревьями, которые скрипели и хрипели под напором ветра. И снова перед ними вспыхнул свет, почти у самой земли, как пригоршня молний, и маленькая тварь, подпрыгивая на четвереньках, метнулась рядом с ними.
– О-о, – взвыла она слабым тонким голосом, – о Дина Ши, садись верхом, верхом, верхом. Здесь слишком страшно, слишком страшно. Тебе не стоит бросать ему вызов.