— Не подумал как-то… — помотал я головой.
— Ай молодца! — Деда чуть ли не трясло. — А если эта инфа через Ольденбургских где-нибудь всплывет?
Я растерялся, а нахмурившийся отец меня добил:
— Плохо дело! Получается, сынок, ты не совсем честно победил в дуэли…
— Все он честно победил, я не то имел в виду, — выдохнул император, заметно успокаиваясь. — Великий князь Алексей Александрович должен быть непобедим! Еще он должен внушать ужас и трепет всем нашим недругам. А тут помощь от какой-то принцессы… Что же касается дуэли, то это Филипп первый нарушил ее условия…
И царственный дед поведал супруге и сыну подробности нашей стычки с папой римским на попытке примирения, особенно выделив при этом мое обещание не использовать колдунские приемы.
— Свидетелей обещания достаточно, — заканчивал дед, — и Филипп за свой косяк ответит перед родом Романовых отдельно. — И без перехода: — Все, пока закрыли тему, сейчас еще кое-то обсудим.
Император сделал шаг в сторону, вытянул руку в сторону Ваниного «гелика» и опять поманил кого-то пальцем. Через десяток секунд рядом со мной по стойке «смирно» стоял Кузьмин и преданно пожирал глазами главу рода.
— Ваня, поведай-ка… царевичу свои соображения по поводу отдельных проявлений его неприемлемого поведения, — протянул довольно-таки спокойным тоном дед.
— Есть, государь! — Колдун повернулся ко мне и продолжил насквозь уставным тоном: — Алексей Александрович, довожу до вашего сведенья, что во время вашей недавней схватки с вражескими колдунами, вероломно напавшими на предполагаемого контролера, вы потеряли над собой контроль и полностью засветили весь свой потенциал перед условно дружественными колдунами, находящимися в данный момент в Монако. Уверен, все перечисленные лица уже доложили по инстанциям о примерном уровне ваших способностей. Алексей Александрович, прошу обратить ваше внимание на недопущение подобного впредь. От себя хочу добавить, что произошедшее стало возможно только по моей вине и только вследствие моих непростительных промахов в вашем обучении. Готов понести любое наказание. — Кузьмин повернулся к императору: — Доклад закончил, государь!
— Спасибо, Ваня.
Властный жест рукой, и поклонившийся Кузьмин с заметным облегчением удалился в сторону машины.
— Что скажешь, внучок? — хмыкнул царственный дед.
— Виноват, государь, — вздохнул я. — Все было во сне, да еще и неожиданно, вот и не озаботился защитой…
— А должен был! Хоть во сне, хоть наяву! И на Ванюшу не обижайся, это он предложил Шуре тебя не расстраивать указанным промахом до твоей дуэли. — Дед опять хмыкнул. — Чувство собственного величия ослабевает?
— Ослабевает… — не стал отрицать я верно подмеченную тенденцию.
— Надолго ли? — И снова это обидное хмыканье. — Короче, боец, это не залет, это целых два залета. Согласен?
— Отрицать не буду…
— Арест на гауптвахте продляю до тридцати суток. Возражения?
— Так-то по-божески, — не удержался от «шпильки» я.
Дед, судя по всему, сдержал себя из последних сил, часто задышал и в конце концов выдал:
— Горбатого только могила исправит! И чтоб мои глаза тебя до вечера не видели!
Намек я понял правильно, рысью метнулся в хвост колонны и напросился в микроавтобус с частью нашей молодежи. На вопросительные взгляды друзей пожал плечами:
— Слегка накосячил, вот дедушка и осерчал… Отделался сравнительно легко — государь влепил всего-то тридцать суток кремлевской губы…
Запись нашей с Филиппом дуэли, уже гулявшая по «паутине», отвечала всем канонам блокбастера: съемка велась с разных ракурсов, как с обычных камер, так и с дронов, наличествовали замедления, приближения, раскадровка и другие художественные приемы. К звуковому сопровождению в виде завывания ветра, гудения огня и грохота земли вообще претензий не было, хотя лично я бы вставил фоном какую-нибудь тревожную музычку. Однако запись была изрядным образом отредактирована — в ней присутствовала лишь первая половина поединка, где я весь из себя грозный и двоящийся манипулировал тремя стихиями: огнем, воздухом и водой, — а потом оказывался на полпути к испанскому королю. После чего без перехода шел самый конец дуэли, когда я, размазавшись от скорости, ломал Филиппку конечности и хватал за горло. Часть, где испанец начинал устраивать «игры разума» с помощью стихий, в запись, отредактированную французами, не вошла. Заканчивалась видяшка весьма позитивно: великий князь Алексей Александрович тащит короля Испании Филиппа за шиворот к медицинскому квадроциклу, отмахивается от гольфмобиля, должного довезти молодого человека до его родичей, и продолжает неспешно шагать к раскинутым шатрам.
Появились и небольшие статьи в изданиях разных стран, все как одна восхвалявшие милосердие русского принца, однако официального пресс-релиза пока не было, а из намеков Ани Шереметьевой я понял, что он появится ближе к ночи.
Учитывая пожелание царственного деда не попадаться ему на глаза, я напросился в номер к Прохору, Ванюша Кузьмин увязался за нами. Во время моего рассказа о последних событиях воспитатель хмыкал и кряхтел от переполнявших его эмоций, но комментировать не решился.
— Проблема на контроле государя с государыней и цесаревича, пусть они и разбираются, — отмахнулся Прохор. — А мне сегодняшнего представления на трассе надолго хватит, и не мне одному. Только сынке моему все нипочем, — вздохнул он, — как с гуся вода! Отряхнулся и пошел дальше, весело насвистывая мотивчик популярной песенки.
Я улыбался:
— Прохор, если ты не заметил, отец с бабушкой на моей стороне.
— Так-то и государь на твоей стороне, — буркнул воспитатель. — Но существуют правила, которыми следует руководствоваться, Лешка, а ты прешь напролом и не желаешь поступать по-человечьи.
— Согласен с Петровичем, — хмыкнул Ванюша. — Но и царевич — красавчик: старшие родичи еще десять раз могут передумать, а такую роскошную девку ему упускать было никак нельзя.
Прохор на это только махнул рукой, а Ваня продолжил:
— Царевич, отец родной! Ты же научишь меня потом сопротивляться этому богомерзкому воздействию, которое использовал сегодня Филипп?
— Сам освою и тебя научу, — кивнул я.
— И это, царевич… — Ванюша огляделся по сторонам, а потом еще раз проверил работоспособность устройства, стоявшего на журнальном столике. — Надо Савойских после дознания валить! Без вариантов! Весь род валить наглухо! И их мелких выбл@дков тоже, чтобы эта зараза снова по Европе не распространилась! Готов лично всех этих тварей исполнить.
Я перевел взгляд на Прохора, который кивнул:
— Олегыч прав, России такой геморрой не нужен.
Кивнул и сам:
— Согласен…
И прикинул, сколько мне еще предстоит вынести подобных приговоров и сколько исполнить лично…
***
— А я не знаю, что мне с ним делать! Как мне с ним бороться?
Император уже рассказал о произошедшем младшему брату и лучшему другу о выходке внука и ожидал их реакции. Великий князь решил пока промолчать и глянул в сторону князя Пожарского, который осторожно протянул:
— Коляшка, может, ты в очередной раз сгущаешь краски?
— Краски сгущаю?
Император внезапно скинул пиджак, закатал рукав рубашки и продемонстрировал здоровенный синяк на правом предплечье:
— Это внучок меня осаживал на примирении, когда эта тварина Сфорца выступать начал! Я думал, Лешка мне руку сломает! А я, между прочим, в доспехе был! Лешка этот мой хваленый доспех, как бумагу, промял и даже не напрягся!
— А чего там Сфорца выступать начал? — озаботился Владимир.
Выдав подробности, император раздраженно спросил:
— Теперь понимаете, что я имею в виду? Плевал Лешка на всех этих королей, императоров и пап с Пизанской башни! И они, что характерно, такое его отношение к ним чувствуют, но почему-то принимают как должное! А что будет с Лешкой дальше? Думал этим летом его отправить в Московскую гарнизонную прокуратуру на практику, а теперь сомневаюсь — здесь он с царственными особами со всего мира накоротке общается, а в прокуратуре будет обычному следаку или помощнику прокурора подчиняться? Как бы не вышло очередного позорища, сродни тому, что случилось в родном училище…
— Коляшка, не наговаривай на внука! — достаточно жестко заявил князь Пожарский. — Себя-то вспомни! Ты училище заканчивал уже в качестве цесаревича, а потом еще в этом качестве в гвардии служил. Опозорил ты род? И я не имею в виду наши общие мелкие забавы.
— Не было такого, — буркнул император.
— Вот и о Лешке так не думай! И не отправляй внука этим летом в прокуратуру, пусть лучше нормально где-нибудь отдохнет. Тем более производственная практика у него будет только после второго курса, а там, глядишь…
Тут решил вмешаться Владимир:
— Коляшка, Мишаня прав, на Лешку и так много свалилось, а ты на него все давишь и давишь. Ослабь поводок, дай молодому человеку хоть капельку свободы. А то получится как с училищем.
— И эти туда же… — опять буркнул Николай. — Ладно, хоть выслушали.
— Обращайся! — хмыкнул Пожарский. — Когда собираешься с Ольденбургскими о свадьбе сговариваться?
— Не сыпь мне соль на рану! — буквально взвыл император, не удержался и захохотал: — Вот же Лешка, пиzдюк малолетний! Все равно сделал по-своему!..
Кардинал Римской католической церкви вот уже минуту крушил мебель в своем кабинете, а облегчение все не наступало. Доломав старинное кресло, он понял, что впустую тратит время — только мучения другого человека смогут компенсировать те оскорбительные выражения, которые по телефону позволил в его адрес папа Франциск.
Своего секретаря кардинал трогать не стал — тот был хоть и слегка туповат, но исполнителен, постоянных обитателей Апостольского дворца тоже трогать не стоило, а вот…
Хозяин кабинета выдохнул, подошел к окну и взглянул на площадь Святого Петра.
— Этот вполне подойдет… — пробормотал он и