На входе в шаровню, помимо охраны Долгоруких, стояли ещё и серьёзные ребята в одинаковых чёрных костюмах.
— Среди гостей Его Императорское высочество Цесаревич, ваше сиятельство. — прокомментировал мне ситуацию знакомый охранник. — Повышенные меры безопасности…
«Ага, батя в здании!» — с улыбкой подумал я, и прошёл мимо Дворцовой полиции, которая не обратила на меня особого внимания, или сделала вид, что не обратила. Народу, по сравнению с моими прошлыми посещениями сего заведения, существенно прибавилось — кто-то вернулся из тёплых краёв, кто-то с загородных имений, в которых проживали всё лето. Первых, кого я заметил, были мои дядья — оба в одинаковых по цвету брюках, жилетках и белых рубашках. Мой гардероб ни у кого не должен был оставить сомнений, что мы из одного Рода. Сначала я подошёл к Григорию. Чтоб не отвлекать от игры, быстро поздоровался, и переместился к соседнему столу, чтоб поприветствовать Константина. Отойдя от них, набрал Голицына.
— Вижу вас, Алексей Александрович. — услышал я в трубке. — Поднял руку.
Оглядевшись, заметил высокого мужчину лет сорока, сорока пяти, в костюме-тройке, с поднятой рукой, который, судя по кию в руке и рассыпанным шарам, разминался за столом недалеко от того места, где я стоял.
— Рад познакомиться, Глеб Алексеевич! — протянул я ему руку.
— Взаимно, Алексей Александрович! — пожал он её. — Как и положено потомственным военным, вы, Пожарские, оделись единообразно? — усмехнулся он, мотнув головой в сторону моих дядьёв.
Двойного смысла в его словах я не почувствовал, да и сам Голицын производил, на первый взгляд, весьма приятное впечатление.
— Нет, Глеб Алексеевич. Просто наш портной сказал, что на награждении за первое, второе и третье место в этих образах мы будем смотреться просто замечательно!
Голицын рассмеялся, и ответил:
— Нисколько в этом не сомневаюсь, Алексей Александрович! После слов вашего портного даже и не знаю, стоит ли к столу подходить, или сразу сдаться… Ну, да ладно! Приступим?
— Да. — кивнул я, доставая кий из чехла.
— Алексей Александрович, у меня предложение. Вернее, два. Первое — играть на интерес, скажем… — он задумался, — на тысячу рублей. Чисто для того, чтобы стараться. Второе — играть будем в «Сибирку» по старым правилам, без всяких там активных разбоев и «дураков». Неочевидные шары — только под заказ. Штраф — с полки на стол. Как вам?
— Отыгрыш — два борта, борт-перекат, перекат-борт? — спросил я.
— Безусловно. — кивнул он.
— Принимается. — согласился я.
— Разминайтесь, Алексей Александрович. — улыбнулся Голицын. — Я пока до уборной схожу.
Пока он ходил, я оглядел зал, и увидел отца в том самом углу, где у меня произошла та незабываемая игра с троицей Измайловцев. Он тоже играл, его соперника я не знал. Голицына не было минут пятнадцать, за это время я успел чуть размяться и понять, что стол сделан максимально близко к стандартам — довольно строгие лузы, и сукно с нормальным раскатом.
— Жребий? — спросил у меня вернувшийся Голицын, снимая пиджак.
— На ваше усмотрение.
Он схватил со стола первый попавшийся шар.
— Чёт. — выбрал я.
Шар оказался под номером «одиннадцать».
— Я, с вашего позволения, разобью. — озвучил своё решение Голицын.
Собрав шары в треугольник, я, следуя подсказкам Глеба Алексеевича, выставил пирамиду. Он поставил биток ближе к правому борту, и нанёс удар по левой грани пирамиды, после которого я понял, что эта встреча будет у меня долгой — высокая, «офицерская» стойка Голицына, долгое прицеливание в стандартной ситуации и классический начальный удар игроков «старой школы» — еле задев пирамиду, биток от короткого, затем длинного, бортов вернулся в дом, и запарковался на ближнем коротком борту — всё кричало именно об этом. Удар был выполнен мастерски — пирамида осталась на месте, между отдельными шарами лишь появился зазор, да и «размер» удара впечатлял — биток плотно «лежал» на борту, наносить удар по нему мне было крайне неудобно — доступна только верхняя часть шара, мост нормально не поставишь, а значит велика вероятность ошибки. Если и дальше мой соперник будет так угадывать «размер», про меня потом могут сочувственно сказать: «И была у него вся жизнь на борту!». Делать было нечего, и я, целясь как можно тоньше, ударил аналогичным образом. Получилось не очень — сработало подсознание, я попал чуть толсто, а значит и энергия у битка уменьшилась, что привело к тому, что шар до борта не вернулся, остановившись за линией дома. Слава богу, не встало ни одной нормальной «подставки»! Здесь меня ждал другой неприятный сюрприз — Голицын, который ждал завершения моего удара сидя на диване, встал, сфокусировал взгляд на столе, и неторопливо пошёл этот самый стол обходить со всех сторон. Остановившись перед битком, он, как я понял, начал просчитывать варианты очередного отыгрыша, для чего ему понадобилось опять вернуться к пирамиде и смотреть уже предполагаемые соударения шаров во избежание «подставки» уже мне. Удар он нанёс с третьего подхода, потратив, на всё про всё, около четырёх минут. Незабвенный Дмитрий, маркёр из Смоленска, предупреждал меня и о таких ситуациях, и даже, порой, играл со мной именно в таком стиле. Главное, что от меня требовалось, — терпеть, и играть в «свою» игру, к которой привык. Основной проблемой оставалась кладка, то есть результативность моей игры — после долгих пауз между ударами, или затяжных отыгрышей, можно было «остыть» и не забить даже элементарного шара, которого ты реализуешь в обычной игре «с закрытыми глазами».
Тем не менее, Голицын отыгрался, но не так идеально, как в первый раз, — мне хоть и пришлось ставить мост на борту, но удар наносить было вполне удобно. Через полчаса не было забито ни одного шара — мы демонстрировали друг другу «красоту отыгрыша». Я даже удостоился похвалы от Глеба Алексеевича:
— С вами очень приятно играть, Алексей Александрович! Вы понимаете игру! Как бы не закончилась наша встреча, всегда буду рад составить вам компанию на бильярде!
— Взаимно, Глеб Алексеевич! Всенепременно воспользуюсь вашим предложением! — кивнул с улыбкой я.
За эти сорок минут для меня стало окончательно понятно, что Голицын не «берёт меня измором», а просто играет в свою игру, в своём привычном темпе. Первая партия, длившаяся без малого полтора часа, закончилась со счётом шесть-восемь в пользу моего противника. «Закатал» он меня знатно, практически ничего не подставляя, а сам реализовывал всё, что я ему «оставлял» после моих ошибок. Вторая партия началась после того, как мы выпили по чашечке кофе, успев обсудить отдельные позиции и лучшие варианты из решения. По правилам старой «Сибирки» разбивал опять Голицын, как выигравший прошлую партию. Начальный удар он опять выполнил идеально — пирамида практически не потревожена, биток на борту. Но я уже приспособился к стилю его игры, чувствовал себя спокойно и уверенно. Вторая партия закончилась со счётом восемь-три в мою пользу. При разбое в третьей партии, биток у меня застрял в лузе. Пока Голицын рассматривал варианты для продолжения, подошли мои дядья, сообщили, что выиграли свои встречи, и поинтересовались нашим счётом. Услышав, что мы успели сыграть всего две партии, они не удивились.
— Глебушка, ты в своём репертуаре! — прокомментировал игру Голицына Григорий.
— Как умею… — хмыкнул тот.
Бросив чехлы с киями на диван, мои дядьки встали недалеко от нас, и принялись наблюдать за игрой. Вскоре к ним присоединились их соперники по игре, а минут через тридцать, когда счёт у нас с Голицыным стал три-три, подтянулись и остальные игроки из бильярдной, в том числе и мой отец. Послышались предложения о пари, причём везде фаворитом был Голицын, который, в один прекрасный момент, попросил у меня прощения, хитро подмигнув, и обратился к присутствующим:
— Ваше Императорское высочество, господа! Раз уж так сложились обстоятельства, и наша игра с князем Пожарским вызвала такой интерес, прошу делать ваши ставки, учитывая наши с Алексеем Александровичем десять копеек! — это означало, что мы продолжим игру, гарантированно имея на двоих десять процентов от общей суммы ставок. — Мы подождём.
После слов Голицына маховик азарта раскрутился на полную — Цесаревича усадили на соседний диван и поставили перед ним стол, дружно выбрав ответственным за приём ставок, вооружили его бумагой и ручкой, и понеслось! Суммы звучали в десятки тысяч рублей, с предпочтением в сторону Глеба Алексеевича, которого, как я понял, считали очень сильным игроком. Когда кто-то из особо азартных озвучил сумму в сто тысяч, мой отец быстро высказал ему «фи», посоветовав держаться в рамках приличий, а лишние деньги, если таковые имеются, отдать на благотворительность. Сказанное возымело эффект — народ чуть успокоился. А со мной рядом встал Голицын, и сказал:
— Выигрывает, как водится, только казино… Так что мы с вами, Алексей Александрович, в накладе не останемся в любом случае! Деньги — пыль, но согласитесь, что такие деньги дорогого стоят! — он, с улыбкой, мотнул головой в сторону двух с лишним десятков азартных аристократов, не обращающих на нас никакого внимания.
— Полностью с вами согласен, Глеб Алексеевич! — кивнул я.
Минут через десять ставки были сделаны, а мы продолжили игру. Тишину в бильярдной нарушали лишь звуки соударяющихся шаров, щелчки пальцами, когда нам с Голицыным удавались особенно красивые «отыгрыши» и сложные «проводки» (удары, при которых биток прикатывается в неудобное место для противника, по дороге не задевая других шаров, кроме того шара, от которого «отыгрываются». Основная сложность — правильно рассчитать всю траекторию, не задев при этом рассыпанные по столу другие шары), наши с Глебом Алексеевичем заказы — «свой к себе», «от борта в угол», «чужой от борта в середину», да вздохи разочарования при не забитых шарах. Третью партию мы заканчивали «в последних шарах», при счёте семь-семь. Мне понадобилось всё моё терпение, чтобы пару раз не «бросится» на сложные шары. Проиграл я её, пытаясь забить чужого «по отыгрышу» — играешь по лузе, но удар наносишь таким образом, чтобы биток после удара, двигаясь по инерции, в лю