С места сорвался Ульянов и на темпе рванул к месту боя, пытаясь воздухом достать афганцев, засевших наверху. Естественно, у подполковника ничего не получилось, до противника было слишком далеко.
Еще минута, а группа перешла в глухую оборону и стала отходить обратно, выполняя приказ Ульянова.
— Второй, Третий, пора! — шепнул Прохор в гарнитуру. — Камень, гаси ублюдков.
И уже находясь в боевом трансе, потянувшись к целям, я услышал:
— Группа, внимание! Это Зверь! Держитесь, вас сейчас прикроют!
Возросший уровень грохота заглушил голос воспитателя. А я уже ничего не видел, сосредоточившись на своих целях. Далеко! Они очень далеко! Глубже в темп! Объединить не получается… Хорошо, будем гасить по одному… Первый пошел… Второй пошел… Пятый пошел…
— Зверь, готово… — вынырнул я из темпа.
— Принято. Давай гаси тех, у палаток.
— Принято…
Выполнив приказ воспитателя, я растянулся на земле и из последних сил прошептал:
— Зверь, готово…
— Принято. Группа, это Зверь. Слушай мой приказ. Абреков брать живыми. Сопротивления они не окажут.
— Принято…
— Принято…
— Принято…
— Принято…
Какая тишина! Я стянул шлем, перевернулся на спину и уставился вверх. Какое небо голубое, а облака белые! И солнышко так ласково припекает! Жизнь прекрасна!
— Камень, проверь окружающую обстановку. — пихнул меня в бок Прохор.
— Сил нет. — прошептал я.
— Ладно, отдыхай.
А я закрыл глаза и незаметно задремал…
Проснулся от звука вертолетных двигателей — недалеко приземлялись две вертушки.
— Так, господа офицеры, — я повернулся на голос Прохора, — на каждую вертушку грузим по пять абреков.
Это сколько я проспал, если группа, да еще и с пленными, уже собралась в полном составе. Если афганцы лежали мордами в камни с руками, закованными за спиной в наручники, то вот уставшие и слегка потрепанные господа офицеры, обнимая автоматы, сидели на этих самых камнях. Потрепанными не выглядели только Николай с Александром, которых я узнал по юношески щуплым фигурам — лица всех были закрыты масками и шлемами.
— Подполковник Ульянов, ко мне! — продолжил Прохор, а я уселся и принялся с интересом наблюдать за дальнейшим развитием ситуации.
— А ты себе лишнего не позволяешь, Белобородов? — буркнул один из сидящих.
— Хорошо, Ульянов, будь по-твоему. — усмехнулся воспитатель. — Доспех натягивай, я тебя сейчас бить буду.
— Ты чего несешь, Белобородов? — поднялся тот.
— Господа офицеры, возражения будут? — Прохор оглядел остальных бойцов группы. — Сережа, а народ-то безмолвствует… Готов, подполковник?
Ответа дожидаться он не стал и прыгнул к Ульянову.
Боем это было не назвать, определение «избиение» подходило гораздо больше — Прохор не только превосходил подполковника в скорости, но и во владении приемами армейского рукопашного боя. Секунд через тридцать избитый Ульянов валялся на земле, а воспитатель отходил от него, всем своим видом демонстрируя презрение.
— Коля, Саша, — поднялся я и указал на подполковника, — заберите… это. И проследите, пожалуйста, чтобы он по дороге на базу чего-нибудь не выкинул.
Братья кивнули и пошли к «телу».
На базе царило оживление, да и вертушек прибавилось. Как оказалось, сегодня прибыла вторая волна гвардейцев. Сдав пленных Годуну и потирающему руки Литвиненко, мы отправились на доклад к отцу и дядьке. Попасть к ним не удалось, те были заняты решением вопросов с вновь прибывшими. Вернулись в свою палатку, где братики сразу же стали делиться со мной подробностями прошедшего «столкновения», именно так Николай охарактеризовал произошедшее в ущелье.
— Леха, мы до последнего терпели, давая шанс гвардейцам самим разобраться! И только собрались, как Прохор команду дал! Как мы поняли, ты уже теми занимался, которые на горе засели. Но камни все равно продолжали лететь! Ты бы видел, как мы с Сашкой камнепад остановили, а потом на гору за абреками рванули!
Николай эмоционально размахивал руками, Александр активно кивал и улыбался. Именно последний и пафосно закончил рассказ:
— А самое трудное, Леха, было этих Никпаев к вам с Прохором тащить! Ты же сам в вертолете чуял, как от них подванивало.
Тут я с Александром был согласен. Сколько не мылись афганцы, мотаясь по горам, можно было только гадать.
— Самое трудное, говоришь? — хмыкнул Прохор. — А пример Ульянова вас ничему, я смотрю, так и не научил? Еще раз обращаю ваше внимание на то, что не стоит принимать противника за дурака. Лучше, как говориться, перебздеть, чем не добздеть!
— Мы поняли, Прохор. — за нас всех ответил Александр.
После душа выпили чая и развалились на кроватях с приятным чувством выполненного долга и ожидания еды. Релакс долго не продлился — в палатку зашел Годун.
— Собирайся, Прохор. — улыбался он. — Подполковник Ульянов на тебя рапортину накатал. Требует суда офицерской чести.
— Какой, к лешему, суд офицерской чести? — воспитатель уселся на кровати. — Этот Ульянов что, бессмертным себя вообразил? Жить ему, тварине, осталось до следующего боестолкновения с моим участием. Это я тебе, Олегович, обещаю.
— Во-во! — ухмыльнулся Годун. — Александр Николаевич это же мне сказал, но другими словами. Короче, Прохор, собирайся и пошли. Там разберутся. А вам, Ваши Императорские высочества, Цесаревич просил передать следующе. Цитирую: сидеть в палатке на попе ровно и не отсвечивать, иначе отправлю домой.
Мы кивнули и стали наблюдать за тем, как одевается воспитатель. Выходя, он сказал нам:
— Сидите тихо, из палатки ни ногой! Цесаревич сам все разрулит.
Оставшись одни, мы с минуту молчали, пока Николай не заявил:
— Я сам Ульянова кончу, если Прохору хоть что-нибудь сделают. Это подполковника надо на суд офицерской чести вызывать. Братики, давайте с гвардейцами переговорим, которые сегодня там были! Они-то нас точно поддержат!
— Точно! — вскочил Александр. — Сейчас оденемся и пойдем.
— Раз отец сказал сидеть в палатке, будем сидеть. — хмыкнул я, про себя удивившись тому, что сейчас полностью согласен с папой. — Уверен, Ульянову придется не сладко, если даже отец не очень оптимистично настроен насчет его дальнейшей судьбы. И вспомните вчерашний разговор с полковником Пожарским про разногласия между гвардейскими полками. Наши с вами действия могут воспринять, как третирования Преображенцев.
— Тоже верно. — Александр уселся обратно на койку. — Лешка, ты точно уверен, что Прохору пока помогать не надо?
— Точно. — кивнул я. — А если что-то пойдет не так, Ульянов до утра не доживет. Это уже я вам обещаю.
— Почему-то я тебе верю… — поежился Николай. — Ладно, сидим на попе ровно, как приказал дядька, и ждем дальнейшего развития событий. А пока давайте хоть родным позвоним, на друзьям напишем…
События развивались долго, по нашим конечно же меркам, — только к пяти вечера нас пригласили в самую большую палатку, являвшуюся Офицерским собранием. Народа в палатку уже набилось порядком, причем, вновь прибывших было легко отличить по темным цветам камуфляжа, тогда как «ветераны» уже были поголовно в песочном. Один только Годун с двумя подручными щеголял, как и положено, во всем черном.
— Алексей, привет! — ко мне протиснулся дядька Константин, который подполковник Пожарский. — Ваши Императорские высочества! — мы поручкались. — Ну и слухи тут про вас ходят, господа курсанты! — усмехнулся он.
— Что говорят, дядька? — поинтересовался я.
— Лютуете, говорят… — многозначительно протянул он. — Каждый день, мол, лазутчиков ловите. А сегодня группу этого придурка Ульянова знатно прикрыли, мне мои Преображенцы уже рассказали. Зря Сережа на Прохора за избиение рапорт оформил, твой батька ему это не простит. И не спасет Ульянова даже папа-генерал…
— Как бы самому Ульянову спастись… — окрысился Александр.
— Вот и я про тоже… — кивнул дядька. — Ладно, вечерком к вам загляну. А сейчас к своим пойду.
Мы с братьями протиснулись в первый ряд и стали наблюдать следующую картину. За столом сидел Цесаревич, справа от него, в паре метров, на стуле устроился весь из себя печальный и оклеветанный Прохор. Слева от отца, тоже в паре метров, стоял стул, рядом с которым нервно прохаживался подполковник Ульянов, злобно поглядывающий в сторону своего обидчика.
Отец взял со стола графин с водой и постучал по нему ручкой. Офицерское собрание притихло.
— Так, господа офицеры, начнем. От подполковника Ульянова на имя полковника Пожарского поступил рапорт с жалобой на противоправные действия господина Белобородова, выразившиеся в унижении чести и достоинства подателя. Учитывая, что господин Белобородов является действующим сотрудником Тайной канцелярии, полковник Пожарский, как и положено, передал рапорт на рассмотрение мне. Будут возражения против того, чтобы судьей на суде офицерской чести был единолично я? Возражений нет. Приступим. Сергей Владимирович, вам слово.
Ульянов кратко, без подробностей, описал сам процесс «унижения чести и достоинства», благоразумно умолчав о причинах таких действий Прохора.
— Мы вас поняли, Сергей Владимирович. — кивнул Цесаревич. — Господина Белобородова мы пока ни о чем спрашивать не будем, а поинтересуемся мнением группы, которая находилась под командованием подполковника Ульянова. Как мне тут успели доложить, господин Белобородов, прежде чем начать свои противоправные действия по унижению чести и достоинства, этим мнением у остальных поинтересовался. Господа офицеры, не стесняемся, выходим.
Из разных концов Собрания начали выходить бойцы группы, а Ульянов бледнел все больше.
— Итак, господа, ваше мнение. Меня пока интересует, если так можно выразиться, моральная сторона произошедшего. — продолжил отец. — Были ли основания у господина Белобородова поступить так, как он поступил?
— Были… — с видимой неохотой дружно кивнули те.
— Хорошо… — протянул Цесаревич. — Я все понимаю, господа, и подробности у вас выпытывать не буду. Тоже очень не люблю, когда сор из моей избы выносят. Тем более, операция прошла успешно, а многие детали, так и быть, в отчетах вы опустите, чтоб самим себе личные дела не портить. Полковник Пожарский проследит. Спасибо, господа, можете быть свободны. Ну, а мы пр