Удар куском скалы в голову! Сознание помутилось… Я же озверел от боли в виске!
Сдохните, суки!
Огонь, терпеливо ждавший все это время своего часа внутри меня, вырвался наружу и радостно заплясал по скалам, завывая все сильнее и сильнее.
И в этих завываниях я отчетливо услышал: «Отпусти меня!»
— Ты свободен, ОГОНЬ! — вслух сказал я.
И тут же завывания превратились в гудящий вой! На заднем фоне сознания промелькнули ощущения того, что шесть человек погасли насовсем.
А мое сознание наполнилось восторгом, как будто оно от чего-то освободилось…
Совершенно неосознанно, я сформировал в руках сначала два огромных шара, потом превратил их в мечи, метра по полтора в длину, а затем очередь дошла и до таких любимых моей задницей огненных плетей. Сделав пару замахов, подражая воспитателю, я щелкнул плетями по текущим склонам ущелья, оставляя на плавящемся камне глубокие борозды. Еще щелчок, и еще! А чувство владения огнем никуда не девалось!
Пискнувшая чуйка мигом охладила мои восторги. Потянувшись в нужном направлении, я рванул из ущелья. Твою же!.. Километрах в двух, вглубь Афганистана, улетал вертолет, явно не российского производства. Сука, вот как они сюда добрались! Уйдет же, тварина!
Подсознание не подвело и на этот раз — я представил, как щелчок плетью приходится как раз во вражескую вертушку.
Легкое движение рукой, и к вертолету устремился толстый жгут огня!
Секунда, вторая, третья… Жгут летит к цели, заметно истончаясь на конце. Вспышка и взрыв, звук которого стал многократно отражаться от скал.
Порадовавшись про себя очередной содеянной пакости, я только сейчас обратил внимание на то, что огонь продолжал реветь все это время, буквально проплавив все вокруг на многие сотни метров.
«Огонь, хватит!» — приказал я.
И огонь послушно в меня втянулся.
Настроение, с которым я спускался со склона, можно было охарактеризовать, как прекрасное. А что, поводов для такого настроения было несколько — вороги повержены и торжественно сожжены заживо, наконец-таки я овладел огнем в степени, позволяющей его боевое применение, да и сбитая вертушка являлась приятной вишенкой на торте! Грело еще и то, что как ни старался царственный дед, а день получился просто отличным! Одна только головная боль от удара скалы чуть омрачала существование, но, думаю, завтра будет всяко лучше!
— Алексей, какого рожна ты тут устроил?
Ко мне навстречу поднимались отец с дядькой в сопровождении еще трех офицеров.
— Стреляли. — пожал я плечами.
И обратил внимание, как с разных сторон из-за скальных уступов, параллельно моему движению, появляются две пары в маскировочных накидках. Это у нас что, дозоры на дальних подступах к лагерю выставлены? Почему тогда эти семь самураев, напавших на меня, прошли без проблем? Или им покойный колдун помог?
— Как стреляли? — не понял отец.
Доложился о произошедшем, закончив следующим:
— Короче, они меня достали, и я их сжег. Как и тот вертолет, на котором они прилетели.
— Красавчик! — ухмыльнулся отец. — Сжег! Ты бы видел отсюда, что ты там устроил, Алексей! Ты их не сжег, ты их в плазму превратил! Огонь над горами метров на пятьдесят поднимался! — и он заорал. — И какого хера ты опять поперся в горы, в тебя же просто стреляли? Ну, подними ты тревогу! Так нет, Леше надо самому погеройствовать! А я должен в лагере сидеть и гадать, пронесет в этот раз кровиночку или нет?
— Так я…
— Молчать! — рявкнул отец. — Головка от хuя! Доспех натягивай, сынок, мочи моей больше нет! — и он прыгнул ко мне.
«Надо дать папаше возможность отвести душу. — мелькнула мысль. — Так-то он прав!»
Этой мысли я и поддался в первую минуту самого настоящего избиения со стороны своего родителя. Какие, к хренам, камни и скалы! Вот он родительский гнев во всей красе, бессмысленный и беспощадный! Тело очень быстро превратилось в один сплошной синяк.
Поиграли, и хватит! Мочи терпеть уже не было.
И отец отлетает метров на пять от удара в грудь…
— Ах ты!.. — в руках полковника Пожарского появились огненные мечи.
— Дядька, зря ты в семейные разборки лезешь… — вздохнул я, и погасил его, как и отца.
Добивать его не пришлось — дядька осел на камни и затих, а я повернулся к тем двум парам в маскировочных костюмах:
— Господа, у меня к вам только один вопрос. Какого хрена в меня прицельно стреляли из крупнокалиберной пукалки во-о-он с той дымящейся скалы?
— Не можем знать, Ваше Императорское Высочество… — ответил один из них. — Разрешите продолжить патрулирование?
— Продолжайте. — махнул рукой я, и повернулся к тем, которые сопровождали отца и дядьку. — Господа, а к вам будет просьба. Будьте так любезны, закиньте вот этих обморочных себе на спины, и айда в лагерь.
На входе в лагерь нас уже поджидал Годун.
— Алексей Александрович, могу ли я поинтересоваться, что случилось? — с озабоченным видом спросил он.
— Цесаревичу с полковником Пожарским голову с непривычки напекло, Дмитрий Олегович. — хмыкнул я. — Не переживайте, с ними будет все в порядке. Вы мне лучше полковника Литвиненко разыщите.
— Он сейчас с одной из групп. Вызвать?
— Не стоит. Терпит. — я повернулся к гвардейцам. — Несите обморочных в мою палатку.
Годун, как я и предполагал, увязался за нами и даже имел наглость устроиться за нашим обеденным столом, предварительно включив чайник.
— Алексей Александрович, чай или кофе?
— Чай. — выдохнул я, развалился на своей койке и попытался расслабиться — тело продолжало напоминать огромный синяк.
Радовало другое — отцу с дядькой, которых уложили на кровати Николая и Александра, после «пробуждения» будет явно хуже, чем мне.
— Алексей Александрович, а все же… Что случилось?
— Дмитрий Олегович, я просто не хочу все повторять по десять раз. — достаточно жестко ответил я. — Не переживайте, мимо вас инфа не уйдет.
— Понял.
Чай пили молча.
— Твою же! — наконец, на койке уселся отец. — Лешка, я тебя зашибу!
Впрочем, особой агрессии я не почувствовал.
— Зашибалка еще не выросла. — не удержался я от ухмылки.
— Это да… — нахмурился он и принялся растирать грудь. — А с Гришкой-то что?
— Цени дружка своего, папа! — продолжал я улыбаться. — За тебя полез вступаться. Ну и попал под горячую руку…
— Понятно. — отец встал. — Олегович, налей чая, будь другом! А ничего покрепче нет? А то Государю о произошедшем надо докладывать…
— В морозилке водка должна быть. — пожал плечами я и придержал Годуна. — У нас самообслуживание, папа.
— Мы не гордые. — кивнул он и достал запотевшую бутылку из морозилки. — Вам не предлагаю.
Глядя, как отец наливает водку в стакан, я решил выступить с инициативой:
— Лучше, конечно, чтоб Государю о произошедшем доложил я.
— Думаешь? — отец ненадолго задумался и опрокинул стакан. — Вариант. — кивнул он. — Всяко лучше, чем мы с Гришкой ему позвоним. Папа разбираться не будет, просто головы нам открутит… Благодарить не буду, сам накосячил, сам и разруливай.
После этих слов заворочался и полковник Пожарский. Он со стоном уселся на кровати и обнял голову руками:
— Какого хрена?
Цесаревич вновь наполнил свой стакан и метнулся к дружку:
— Испей, Гриша, живой воды!
Активно задергавшийся кадык дядьки свидетельствовал о том, что вода была действительно живой.
— Лешка, какого хрена? — вскочил полковник с пустым стаканом в руке.
— Григорий Михайлович, — вздохнул я, — попрошу вас в разговорах со мной впредь тщательно выбирать выражения. Кроме того, любые проявления огня с вашей стороны будут восприниматься мной как прямая и явная угроза. Дядя, отнеситесь к этому предупреждению крайне серьезно, больше предупреждать не буду.
Я пожелал, чтобы стакан разбился и чуть двинул рукой, обозначая движение…
Огненная плеть щелкнула по стакану, и дядьку окатил взрыв из стеклянных осколков.
В палатке все замерли, а я продолжил:
— Надеюсь, мы с вами друг друга поняли, Григорий Михайлович?
— Да, Ваше Императорское Высочество. — пробурчал он.
— Присаживайся за стол, дядька Григорий. — улыбнулся я. — Папе есть, что с тобой обсудить. Стаканы в шкафчике.
А сам направился к койке Александра, чтоб убрать осколки стакана. Только встряхнул одеяло, как услышал от отца:
— Алексей, вернись за стол. Я все сделаю.
Через минуту по нашим кроватям и полу палатки забегали маленькие воздушные смерчи, которые вынесли весь мусор и пыль в открытую отцом дверь.
Полковник Пожарский от дальнейшего приема «живой воды» отказался, как, впрочем, и Цесаревич, пить они предпочли чай. Во время чаепития опять всплыл вопрос о том, кто будет докладывать Императору о ЧП. Даже Годун согласился, что докладывать надо именно мне. А вот дальше в отце взыграли нужные инстинкты:
— Алексей, а теперь еще раз расскажи-ка нам о происшествии. Со всеми подробностями.
Насторожился и Годун.
— Ждем полковника Литвиненко. — твердо сказал я. — Думаю, он сможет прояснить отдельные нюансы произошедшего.
— Хорошо. — подозрительно быстро согласился Цесаревич. — Мы с Григорием Михайловичем тогда пойдем. А вы с Дмитрием Олеговичем пока здесь поскучайте. Алексей, и палатку не покидай, ты же вроде как под арестом. — я кивнул.
— Саша, я племяша опасаться начинаю… — заявил Цесаревичу полковник Пожарский, когда они расположились в штабной палатке. — Вы как с ним умудряетесь общий язык находить?
— С трудом, Гриша. — вздохнул тот. — А так, правильный растет молодой человек. Ничего, пообтешется, лоска светского наберется, и будет не таким колючим. И, Гриша, не обижайся на Лешку за его слова, он не со зла, а в силу юношеского максимализма.
— Да понимаю я все… — отмахнулся Пожарский. — У самого такие же подрастают…
Прохор с братиками в лагере появились только к пяти часам вечера. Поздоровавшись с Годуном, они начали делиться со мной впечатлениями: