— Получается, так…
Папаша с помывки вернулся в заранее выданном халате и тапках:
— Прям снова почувствовал себя человеком! — сходу заявил он. — О-о, вот и мой телефон! — он убрал протянутый гаджет в карман, даже не соизволив узнать, где мы его нашли. — Ну, сынок, в погребок идём?
— А ты в таком виде собрался?
— А у меня, считай, отпуск от важных государственных дел, Лешка, — отмахнулся он. — Надоело! Это я в Кремле в своих покоях только так ходить могу, а вот во всех остальных местах должен появляться не иначе как в официальных костюмах или в форме. Этикет, чтоб он провалился! Но у тебя же здесь не Кремль? Вот и надо использовать представившиеся возможности на полную катушку. Заодно и погребок ваш с Прохором надо вдумчиво поглядеть, а то твой воспитатель постоянно им хвастает.
Ответить я не успел: дверь открылась, и в гостиную без стука зашли вышеупомянутый воспитатель и наставник-колдун.
— И вы сбежали? — ухмыльнулся отец. — Молодцы! Так держать!
— Мы не сбежали, на сюда привезли, — ответил хмурый Прохор. — И приказали совета рода здесь дожидаться. Лёшка, вот твои телефон, планшет и учебные принадлежности. — Он поставил на пол ту самую спортивную сумку, в которой отцу эти самые шмотки в тюрьму и привезли.
— Спасибо, — поблагодарил я воспитателя.
Иван же, в отличие от Прохора, весь прямо лучился довольством, но ничего при этом говорить не пытался.
— Ясно все с вами, узники совести. У вас одежда на меня найдётся? — поинтересовался отец. — Пока мне свежую из Кремля не привезут?
— Мою пока поносишь, — кивнул Прохор. — Как в старые добрые времена. Лёшка, — он повернулся ко мне, — встречаемся через полчаса на первом этаже для воспитательной беседы, не будем Виктории спать мешать, а то, — он указал на отца, — нам бы тоже хотелось душ принять.
— Хорошо, — вздохнул я. — А где дед Михаил?
Прохор ответил:
— А он внизу допрос Михееву устроил, а когда тот рассказал ещё и про визит государя с великим князем Николаем Николаевичем, князь плюнул, что-то там буркнул про то, что вас обоих видеть больше не хочет, и отправился к себе в особняк спать.
— Как к себе в особняк? — расстроился я.
— Вот так. Нам приказано быть здесь, а Михаилу Николаевичу вообще распоряжений не давали, даже инструкций никаких. А сюда он просто заехал убедиться, что с вами все в порядке.
— Прохор, дед сильно злился?
— Сильно. Не знаю теперь, как вы с ним… — воспитатель только махнул рукой и посмотрел на отца. — Саша, ты идёшь?
— Всё-всё, уже иду. Лёшка, не забывай, через полчаса внизу.
— Помню.
— И не переживай насчет деда, он скоро отойдет.
Когда они наконец вышли в коридор, я повернулся к девушке.
— Лешка, ты сильно из-за Михаила Николаевича расстроился? — участливо спросила она.
— С дедом разберусь, это наши с ним семейные дела, не переживай. — Я заставил себя улыбнуться. — Вика, теперь нет необходимости за нами с отцом приглядывать, Прохор с Иваном с этой задачей прекрасно справятся, так что можешь спокойно ложиться спать.
— А вы точно себя нормально будете вести? — прищурилась она. — Видишь же, что твоего отца что-то не туда понесло… Хотя я его прекрасно понимаю, сама поначалу в Валькириях вешалась от всего этого кремлевского официоза.
— Присмотрим, — заверил я.
— Хорошо, — кивнул девушка. — Но у тебя есть полчаса. Может, пошалим? — она с улыбкой мотнула головой в сторону спальни.
А мне даже не пришлось прислушиваться к собственному организму, чтобы схватить Вику и поволочь в спальню, не обращая никакого внимания на её смешки и попытки вырваться.
— Организм во время похмелья думает, что умирает! — рычал я вычитанное где-то. — А потому инстинкт размножения рода в нём силён, как никогда! Щас я тебя, ведьма!..
Через полчаса я был в большой гостиной на первом этаже. Отца с Прохором и Иваном пришлось ждать ещё минут пятнадцать, а время я скоротал за разговором с Михеевым, который в общих чертах и рассказал, как мы с отцом оказались в особняке:
— Так вы мне с отцовского номера позвонили, Алексей Александрович, и приказали срочно приехать к Бутырке, мол, у вас там какие-то планы на ночь организовались, вот я и явился. Вы меня уже ждали около центрального входа в тюрьму и сходу заявили, что едем в «Русскую избу» продолжать веселье. А по дороге мне всё-таки удалось уговорить вас заехать в особняк и переодеться, потому как лицам императорского рода невместно появляться в… несколько помятом виде даже в вашем собственном ресторане. А когда приехали, умудрился набрать Вяземскую, чтоб она вас встретила и уговорила остаться дома, что у неё и получилось.
Пипец! С алкоголем надо завязывать! Спасибо тебе, Виктория, что мы дальше веселиться не поехали!
— Владимир Иванович, спасибо вам огромное! — поблагодарил я его. — Вы сделали все правильно! А императору кто доложился, тоже вы? — И, заметив, как напрягся ротмистр, сразу же его успокоил: — Владимир Иванович, я прекрасно понимаю, что это часть вашей работы, просто хочу восстановить всю картину целиком…
— Государь уже знал, что вы покинули Бутырку… Это именно он мне позвонил и приказал любыми способами удержать вас в особняке.
— Понятно…
Царственного деда тоже можно было понять, сохранение репутации, все дела…
— А Михаил Николаевич сильно возмущался, когда приехал?
— Князь был очень злой, Алексей Александрович, и задавал аналогичные вашим вопросы. А после того как узнал, что в особняке с визитом был государь, самым натуральным образом плюнул и ухал к себе.
Да, славно мы с папашей посидели, ничего не скажешь!
А вот и сам мой родитель, легок на помине, в прохоровском спортивном костюме, с двумя бутылками вина в руках и в прекрасном настроении. За ним шли воспитатель с Иваном.
— Ну что, — отец с разбегу плюхнулся в кресло и только потом поставил бутылки на стол. — Кто из вас поведает историю нашего с сыном пьянства? — ухмыльнулся папаша. — Прохор ничего не говорит, как его ни пытал, а вот ты, Иван, я вижу, прямо горишь желанием!
— Ну не то чтобы очень, но рассказать есть что… — хмыкнул тот. — Вам с какого момента?
— С самого начала.
— Хорошо. В самом начале, когда только ушла государыня с великими княжнами, вы с царевичем сидели очень даже культурно, а вот потом…
А вот потом контроль над ситуацией под влиянием непомерного употребление алкоголя, со слов Колдуна, был полностью и безвозвратно утерян: душевные разговоры за жизнь и проникновенные тосты ввиду отсутствия музыкального сопровождения в виде даже самой завалящей магнитолы плавно привели к самостоятельному и крайне душевному исполнению застольных песен. «Ой, мороз, мороз…» была пропета два раза, «Валенки» один раз, «По Дону гуляет казак молодой» трижды. А вот когда мы с отцом затянули «Чёрный ворон», дед Михаил, «дежуривший» все это время вместе с Прохором и Иваном в коридоре, понял, что дело плохо, и решил прекратить эти затянувшиеся пьяные посиделки, но был благополучно послан цесаревичем далеко и надолго под предлогом того, что князь, видите ли, мешает его общению с сыном.
— Ну, тут этот сын и засадил папаше с правой, да так, что этот самый папаша в полёте койку разворотил, — ухмыльнулся Кузьмин. — А грозный сын встаёт такой и говорит: «Ещё раз деду что-нибудь подобное скажешь, покалечу».
Я схватился за голову и виновато посмотрел на отца:
— Извини, пап, не в себе был…
— Да ты-то тут при чём? — нахмурился он. — Я за дело получил. — И спросил у Кузьмина. — А что князь?
— А тот посмотрел на вас и заявил: «Делайте вы что хотите! Я в дела Романовых больше не лезу! Хватит с меня!» Развернулся и ушел к себе в камеру. А мы остались с Прохором в коридоре следить, чтобы вы друг друга не поубивали. А в том, что вы это можете, мы как бы и не сомневались…
— А я что? — вздохнул отец. — Ну, ты понял…
— Вернулся за стол и торжественно пообещал царевичу, что Михаила Николаевича больше никогда дурным словом не назовешь, и даже не подумаешь о нем плохо. После этого вы долго обнимались, а потом снова выпили.
— Что дальше? — вздохнул отец.
— А дальше у вас все пошло по новой, — улыбался Кузьмин. — Снова душевные разговоры с тостами, а потом песни. Только вот репертуар сменился на специфический: «Я московский озорной гуляка», «Человек в телогрейке», «Заходите к нам на огонёк», а после крайне надрывного исполнения дуэтом «Голуби летят над нашей зоной» царевич ударил кулаком по столу и очень агрессивно заявил, что больше в этой Бутырке сидеть не намерен, мол, сколько еще можно терпеть все эти унижения? Ты, Саша, с ним полностью согласился и поинтересовался, какие у сына будут мысли на этот счёт? Царевич же долго не думал и попросил у тебя телефон, пообещав, что «щас, батя, все будет!», позвонил Владимиру Ивановичу, — Кузьмин покосился на Михеева, — и приказал ему подогнать к центральному входу Бутырки машины.
— А вы что? — Отец смотрел на Ивана и Прохором.
— Мы попытались вас отговорить, — развёл руками Кузьмин, — на что царевич прямо заявил, что мы едем на продолжение банкета вместе с вами. А если откажемся, то и не очень-то и хотелось! Я сейчас цитирую: «И догнивайте тогда в этом клоповнике!» Мы, естественно, снова бросились вас отговаривать, но вы, опять затянув «Голуби летят над нашей зоной», нас полностью проигнорировали и в обнимку направились на выход.
Какая жесть! Это ж надо было так напиться, что сначала отцу родному в глаз заехать, а потом и из Бутырки сбежать!
— Ваня, а ты нас не мог погасить? — зло спросил отец.
— Вот только не надо опять меня крайним делать! — возмутился тот. — Меня и Прохор просил о том же самом, вернее, приказывал, но я отказался.
— Отказался! — влез недовольный Прохор. — Под предлогом отсутствия непосредственной опасности. Он ещё и с вами, Саша, собирался свалить, мол, только так будут соблюдаться все требования вашей безопасности.
— И как тебе удалось его остановить? — спросил отец.