поряжению деда. Короче, без подробностей, одни туманные намеки, но свой легкий восторг по поводу его приключений ты обозначить обязан. Очень подобные вещи в вашем возрасте молодых людей объединяют.
– А он мне поверит?
– Тебе поверит, – уверенно кивнул Прохор. – С твоей-то репутацией, а уж братьев-мажорчиков твоих и учить ничему не надо, они с этим Джузи и так на одной волне.
– Ясно. Какие еще будут распоряжения? – я улыбался.
– По поводу выходных указания получишь завтра, – воспитатель тоже не сдержал улыбки. – Кстати, как я тебе?
– Прямо атташе по культуре в не последнем посольстве, только вот этот холодный профессионально цепкий взгляд наводит на определенные подозрения. А я?
– Титулу соответствуешь. Только сотри с морды этот нагловатый пофигизм. Вот, так-то лучше. Совсем же другое дело, Лешка, с такой мордой лица тебя можно и на люди выпускать…
В Георгиевском зале уже собрались все приглашенные, исключение составляли мои царственные дед с бабкой, отец и король Франции. Как я понял, именно с их появлением прием и должен был начаться. Портреты, закрытые специальными накидками, на специальных же подставках стояли в противоположном от главного входа в зал углу, там же был накрыт фуршетный стол.
Мы с Прохором быстро поприветствовали что-то оживленно обсуждавших с князем Пожарским моих старших родичей, потом многочисленных дядьев и уже собрались было идти к молодежи, как меня остановил дед Михаил:
– Алексей, Петров нуждается в твоей моральной поддержке, а то он по дороге сюда что-то разволновался.
– Конечно, деда, – пообещал я, а когда мы отошли от Романовых, спросил у воспитателя. – Прохор, почему, интересно, моих двоюродных бабок и теток не пригласили?
– Скорее всего, для них отдельный прием организуют, – пожал плечами он. – Помнишь же, чем в твое новоселье обсуждение портрета Михаила Николаевича закончилось?
– Это да. А может, царственная бабушка все опять подстроила…
Мое предположение Прохор никак комментировать не стал, тем более мы подходили к компании моих сестер, братьев и друзей.
И вот опять во время приветствий и произнесения комплиментов по поводу вечерних туалетов девушек я поймал на себе те самые взгляды, от которых мне сделалось не по себе, и невольно потянулся правой рукой к виску.
– Алексей, – на французском начала Мария, поглядывая в сторону Евгении, – принцесса Демидова уже начала делиться с остальными всякими выдуманными ужасами про ваши якобы совместные приключения и какие-то засады, а принцесса Хачатурян добавила небылицам подружки ярких красок.
Упомянутые принцессы, несмотря на выдвинутые в их адрес «серьезные обвинения», вид имели гордый и независимый, я же не нашел ничего лучше, как с улыбкой ответить:
– Это у них после лекарств воображение разыгралось, так что не надо принцесс винить.
– Мы так и поняли, – кивнула сестра и многозначительно оглядела остальных.
Ее взгляда не понял или не захотел понимать только Джузи:
– Алексей, ну мне-то ты потом все в подробностях расскажешь? Всегда мечтал какой-нибудь эпичный подвиг совершить, и обязательно чтоб он касался спасения очаровательной девушки, а лучше сразу двух.
– Обязательно, Джузеппе, – продолжил улыбаться я. – Тебе как на исповеди. Но и ты, я слышал, у нас тут без дела не сидел? Поделишься?
Прав был Прохор, на лице Джузи не появилось и капли раскаянья, наоборот, заблуждала игривая улыбка!
– Да… – отмахнулся он. – Ерунда! Не знаю, как вы умудряетесь ездить по такому льду, вот я посольскую машину напополам и разложил… Полиция меня тут же задержала, заставила дышать в какой-то прибор, защелкнула на запястьях браслеты, отвезла в участок, где меня посадили в… о-бе-зьян-ник, – старательно выговорил он на русском и гордо выпрямился. – Только под утро выпустили, когда посольский за мной приехал.
В то время как на лицах девушек читался притворный испуг, молодые люди демонстрировали если не «восхищение» подобным «подвигом», то полную поддержку точно.
– Ты крут! – хлопнул итальянца по плечу Николай. – Легко отделался. Нас бы за такое в полицию не повезли, а сразу бы дежурному прокурору в военную прокуратуру сдали, из которой прямая дорога в гарнизонную тюрьму на хлеб и воду!
Пока братья делились с Джузеппе особенностями их статуса военнослужащих, я успел быстро поинтересоваться у Стефании ее впечатлениями от Санкт-Петербурга, узнать о состоянии здоровья у Евгении и Тамары и перекинуться парой слов с университетскими друзьями, заметив, как на меня странно поглядывает Аня Шереметьева, после чего извинился перед Кристиной Гримальди и отвел в сторону Петрова.
– Ну, как ты?
– Переживаю, – вздохнул он. – Такая ответственность! Еще и французский король портрет государя смотреть будет, а они там в своих Европах в искусстве очень хорошо разбираются.
– Шурка, уверен, все пройдет отлично! Стефания твои работы уже видела?
– Да, Мария всем уже портрет тихонько показала. Вроде Стефании моя работа очень понравилась. Хотя я могу ошибаться, и она просто восторгалась для вида.
– Не думаю. А как остальные девушки?
– Смотрят на меня плотоядными взглядами, – усмехнулся он. – Особенно Мария с Варварой.
– Вот видишь, – я улыбался. – Но ничего, моя бабушка тебя от них защитит, не переживай.
– Успокоил. Лешка, – Александр посерьезнел, – ты теперь навсегда в Кремль переехал?
– Уже сегодня буду ночевать на гауптвахте училища, а завтра вечером вернусь в особняк. Кроме того, Шурка, на следующей неделе меня переводят обратно на учебу в университет, но это пока закрытая информация, так что прошу тебя никому об этом не говорить.
– Уф!.. – выдохнул он. – А я уж было!.. Владимир Иванович с Викой молчат, Алексия вообще дома не живет, про тебя слухи всякие ходят, а Прохор только и знает, что про учебу спрашивать и запрещать тебя по всяким пустякам беспокоить! Лешка, – он потрогал волосы у виска, – когда же это все закончится?
– Скоро, – кивнул я. – По крайней мере, очень на это надеюсь.
В наш разговор вклинился уже становившийся привычным торжественный голос из динамиков, объявивший на русском и французском о появлении императорской четы, цесаревича и короля Франции. Двери открылись, и в зал вступили объявленные лица. Поклонившись, мы выпрямились и увидели жест царственного деда, обозначавший «вольно».
– А где у нас виновник приема, господин Петров, прячется? – громко поинтересовался улыбавшийся император на французском.
– Удачи! – шепнул я направившемуся к деду Сашке.
Дальше пошел официоз: Петров подошел к императорской чете и поклонился, после чего был уже официально представлен Людовику как молодой, но уже успевший зарекомендовать себя художник, чей талант вовремя сумел разглядеть известный отечественный меценат князь Пожарский Михаил Николаевич. Деда Михаила позвали тоже и предложили вместе с Александром продемонстрировать работы.
Демонстрация тоже была полна официоза: императорская чета с Людовиком и моим отцом, ведомая дедом Михаилом и бледным Александром, который убирал накидки, надолго задерживалась у каждого из трех портретов. В конце концов, дед Николай, демонстративно пошептавшись с супругой, вынес свой вердикт, просто повернувшись к Петрову и протянув ему руку:
– Поздравляю, Александр! Наши величества очень довольны вашей работой!
Пожав ладонь, художник застыл в поклоне:
– Спасибо, ваши императорские величества!
– Александр, – теперь была очередь императрицы, – наши договоренности насчет моего портрета в силе?
– Конечно, ваше императорское величество!
– Михаил Николаевич! – в разговор вступил цесаревич. – Благодарим за ваше участие!
Что он конкретно имел в виду, не знал, наверное, и дед Михаил, но это не помешало старику глубоко поклониться.
Не остался в стороне и Людовик:
– Александр, – он пристально разглядывал моего друга, – всегда рад буду видеть такого талантливого молодого человека у себя во Франции.
Фактически это означало… Много чего означало!
– Михаил, – теперь король смотрел на Пожарского, – не замечал за тобой такой тяги к искусству, приятно удивлен!
– Спасибо, ваше величество! – дед поклонился. – Я эту тягу тщательно скрывал, предпочитая полностью отдаваться искусству войны.
– И ты в этом искусстве преуспел! – хмыкнул Людовик. – Разработанные тобой операции отдельно изучают в моих военных училищах.
– Для меня это честь, ваше величество! – еще раз поклонился дед.
– Может, как-нибудь с лекциями приедешь? – король покосился на императора.
Тот шутку понял и строго заявил:
– У Михаила Николаевича очень плотный график… меценатства, Людовик, он никак не может.
– Очень жаль! Очень! А так, Николя, поздравляю! Портрет выше всех и всяческих похвал, как и остальные работы! Мари, уверен, с твоим портретом господин Петров тоже справится отлично. – Они направились к фуршетному столу, давая возможность увидеть полотна всем остальным приглашенным. – Николя, а кто эта красивая молодая девушка на первом портрете?
Ответа деда я уже не услышал, мне была интересна реакция старшего поколения Романовых.
– Авантажен его величество! – поцокал языком Сан Саныч. – Петро, что скажешь?
– Отличный портрет! – кивнул тот. – Володя?
– Буду хлопотать перед нашим меценатом, князем Пожарским, чтобы тот перед господином Петровым за меня словечко замолвил.
Александр же, стоящий рядом, то краснел, то бледнел.
– Тезка, – повернулся к нему Сан Саныч и подмигнул, – а хочешь я тебя таким крабом у себя во Владивостоке угощу, которого ты в Москве никогда не попробуешь?
– Дядьки, не смущайте Александра! – вмешался отец. – И дайте уже возможность насладиться искусством другим родичам и приглашенным молодым людям! Алексей, Мария, Варвара! Возьмите уже Александра под свою защиту!
– Талант, Николя, несомненный талант! – Людовик отпил из бокала вина. – И без примеси этого, не к ночи упомянутого, модного абстракционизма. Чистая классика, как в работах старых мастеров. Сколько денег отдал, если не секрет?