***
«Врученный» чуть ли не насильно дедом Михаилом коньяк не произвёл на меня никакого особого воздействия, только чуть затуманил мозги и притупил боль потери, да свист в ушах стал не таким сильным. И я равнодушно продолжил наблюдать за тем, как к особняку Пожарских съезжаются все новые и новые действующие лица, в том числе и сходу развившие бурную деятельность «чёрные» под предводительством незнакомого мне сотрудника канцелярии. Этот важный дядечка даже сумел отвести меня в сторону от скорой помощи под предлогом проведения необходимых следственных действий, а когда попытался задавать вопросы, был послан далеко и надолго с пожеланием не возвращаться из этих «прекрасных далей» без своего начальника, Пафнутьева Виталия Борисовича. «Важный» заверил, что «намек» понял и обязательно доведет информацию до господина Пафнутьева.
В следующие десять минут после соответствующих соболезнований пришлось кратко отчитаться о произошедшем приехавшим царственному деду с бабкой и отцу. Их осторожные заявления по поводу отсутствия моей вины и упреки в слишком уж эмоциональной реакции, выразившейся в вопиющем глумлении над трупом злодея, тупо пропустил мимо ушей и вновь сосредоточился на коньяке, вкуса которого, впрочем, совершенно не чувствовал.
К приезду Нарышкина и Орлова бутылка была пуста, и только я хотел просить деда Мишу послать за следующей, как подъехали Печорские. К скорой пропустили только князя и наследника, которые в мою сторону даже не посмотрели. За ними к микроавтобусу подошел и мой отец.
Не знаю, сколько Печорские пробыли в скорой, но для меня время как будто остановилось, а когда они вышли и молча встали прямо передо мной, я не выдержал и, не поднимая глаз, прошептал:
— Мне нет оправдания…
Князь с наследником продолжили молчать, и это молчание было красноречивее любых слов, а мучило еще сильнее… Я готов был провалиться сквозь землю, понимая, что отцу и деду Виктории, скорее всего, еще хуже, чем мне…
Наконец, князь вздохнул и спросил:
— Это его голова?.. — И махнул рукой в сторону скорой. — Он… Вику?..
— А какая сейчас разница? — И дернул плечами. — Все равно виноват я… А этот… Да что уж теперь…
Печорские даже и не подумали меня разубеждать, постояли ещё с минуту, по истечении которой князь опять вздохнул и сказал:
— Алексей, как бы то ни было, Виктория прекрасно знала с кем именно состояла в отношениях, и я уверен, что в свои последние дни она была действительно счастлива. Конкретно тебе могу сказать одно, будь достоин памяти моей внучки. — Старик вздохнул в третий раз. — И еще, Алексей, после проведения всех необходимых следственных мероприятий мы заберём Викторию в ее родной дом. О похоронах сообщим отдельно.
Фактически это означало, что меня до похорон в доме Печорских видеть не желают. Что ж, может, это и к лучшему — не представляю, как буду теперь смотреть в глаза родичам Вики…
Князь развернулся и с прямой спиной зашагал в сторону стоящих за оцеплением остальных своих родичей, а так и не сказавший мне ни одного слова отец Вики пошел следом.
Отчаяние навалилось на меня с новой силой, и я побрел обратно к скорой.
— Как ты, Лёшка? — сквозь свист в ушах услышал голос деда Михаила.
Когда он успел подойти? Впрочем, наплевать…
За спиной деда стоял мой отец и тоже демонстрировал желание знать ответ на этот вопрос.
— Как я? Не знаю… — и пожал плечами.
— Уже разговариваешь, и то в гору, — кивнул дед. — Мне какие-нибудь слова утешения надо сейчас говорить, или это бесполезно?
— Бесполезно.
— Что Печорские сказали?
— Что Вику домой заберут и о похоронах известят.
— Не пробовали тебя… виноватить? А то старший Печорский на эмоциях может…
— Не пробовали, — меня начал напрягать этот беспредметный разговор.
— Ты, Лешка, главное, не вини себя, — продолжил тем временем дед, — это судьба или, если угодно, Господь посылает тебе испытания…
— Убивая при этом моих близких? — поморщился я. — Обалденное испытание!
— И тем не менее… Я, Лешка, в свое время на войне кучу людей на верную смерть послал, да и в относительно мирные годы тоже. И со многими из этих людей дружил… Тоже, как и ты, терзался, поначалу спать не мог, да и сейчас они все мне во сне являются… Но рук я, Лешка, не опустил, стиснул зубы и продолжил жить дальше. Так уж устроена наша жизнь, и мы ничего с этим поделать не можем.
— Деда, ты же понимаешь, что это пустые разговоры… — отмахнулся я. — Лучше принеси мне еще бутылку коньяка. — И уселся на подножку скорой.
Дед переглянулся с отцом и кивнул:
— Хорошо.
И только они собрались уходить, меня как прорвало:
— Знаете, почему только я виноват в смерти Виктории? А я вам скажу! Помните то похищение Ани Шереметьевой? Те фотографии Вики и Леси, разбросанные по всей машине княжны? Этими фотографиями Тагильцев и Бирюков, суки рваные, конкретно давали мне понять, кто именно пострадает, если я вовремя не сдохну! А я, дебил малолетний, на это предупреждение тупо забил! Просто забил! Что мешало после этого конкретного случая отправить Викторию с Алексией куда-нибудь подальше от Москвы, как после похищения хотел сделать с Аней умный князь Шереметьев? Вот что мешало? А я вам отвечу! Просто меня все устраивало! Все нравилось! И не хотелось ничего в этой охеренной, чтоб ее, жизни менять! И думал я, как всегда, только о себе и ни о ком больше! Вот и довыеб@вался! А Вика сейчас лежит мёртвая, являя собой молчаливый упрек моей глупости, самонадеянности и эгоизму!
Дед с отцом только осуждающе покивали головами, и первый спросил:
— Просьба насчет коньяка еще в силе?
— Да.
— Скоро принесу…
***
— Ты чего явился, Виталий? — поинтересовался у Пафнутьева нахмурившийся император. — Жить надоело? И ты таким оригинальным способом решил самоубиться?
— А мне все равно, государь… — поклонился тот императорской чете. — Когда-то же надо за собственные проколы отвечать, а не в кустах на заднице отсиживаться. Да и Алексей Александрович насчет моего присутствия выразился вполне конкретно.
— Смелый, значит? — хмыкнул император. — Отчаянный… на всю голову? Ну-ну. Тогда иди с богом. Если умудришься не получить множественных травм, несовместимых с жизнью, постарайся свести разговор к состоянию Кузьмина и Белобородова, может, хоть это Лёшку от всей этой херни отвлечёт.
— Будет исполнено, государь, — Пафнутьев опять поклонился и с невозмутимым видом направился в сторону скорой.
Дернувшегося было за другом старшего сына император остановил жестом:
— Не стоит, Саша, пусть будет как будет…
А сам повернулся к князю Пожарскому и глазами показал в сторону удаляющегося Пафнутьева.
***
— Виталий Борисович, надеюсь, с Алексией все в порядке? — Он кивнул. — Ну, теперь ей, слава богу, уже никто не угрожает. Пригубите? — я протянул Пафнутьеву уже ополовиненную бутылку коньяка, который только-только начал оказывать на меня нужное действие.
Он отрицательно помотал головой:
— Нет, спасибо… Алексей, прими мои самые искренние соболезнования… И… не доглядел я…
— Виталий Борисович, бросьте! Уж против покойного Бирюкова у вас шансов практически не было, но вы же все равно Вику каким-то образом прикрывали?
— Прикрывал, но, видимо, недостаточно, — кивнул он. — Троих обнаружили в коматозе, один погиб…
— И ещё одна смерть, и снова из-за меня, — прошептал я. — Что ещё успел натворить покойный батюшка Бирюков?
— Больше ничего… кроме Вики. Судя по тому, что ты рассказал ранее государю с государыней и твоему отцу, а также по заключениям врачей скорой помощи и наших специалистов, эта тварь подстраховалась и Викторию… убила ещё до телефонного разговора с тобой, характер травмы и соответствующие следы на шее жерт… Виктории это подтверждают. Да и вероятность подобной травмы при такой легкой аварии приближается к нулю.
— Виталий Борисович, вы же сами понимаете, это ничего не меняет.
Пафнутьев эти мои слова проигнорировал и продолжил:
— Судя по отчетам колдунов «Тайги», они Бирюкова даже почувствовать не успели…
— Кто бы сомневался… — пробормотал я. — И они даже не предполагают, как им сильно повезло, что они Бирюкова почувствовать не успели, иначе…
— Колдуны предполагают, что Бирюков до самой своей смерти использовал защиту, против которой они бессильны. И, Алексей, что самое характерное, наши колдуны в один голос заявляют, что не чувствовали они и тебя, за исключением гнева.
— Неужели? — поморщился я.
— А вот от твоего гнева пострадавшие всё-таки есть. Во-первых, это практически все твои дворцовые и совсем чуть-чуть бойцы «Тайги», и во-вторых, Ваня с Прохором. И если Ваня кое-как оклемался, то твоему воспитателю серьезно досталось, до сих пор без сознания валяется.
— Прохором и Ваней я займусь, как только здесь все закончится. — И хлебнул коньяка. — А сейчас, Виталий Борисович, мне хотелось бы побыть с Викторией…
***
— Вова, ты со своими простился? — не отрывая глаз от дороги, поинтересовался у друга отец Василий.
— Можно и так сказать… — вздохнул тот. — А ты?
— Тоже… Остальных братьев предупредил, что… с ними произойти может?
— Предупредил.
— И как они встретили это известие?
— Со смирением. Только покойный Олежа, тварь такая, удостоился нескольких нелестных комментариев, а так… Все уже к неприятностям привыкли.
— Это да. А куда мы вообще едем?
— Как куда? В гостиницу. Я, Вася, на глазах у жены и детей помирать не собираюсь.
— А нельзя было гостиницу снять в городе?
— А ты разве не хочешь перед смертью на природе чистым воздухом подышать? — хмыкнул Владимир.
— Ты же знаешь, что перед смертью не надышишься, — натянуто улыбнулся Василий. — Но погулять в лесочке, надышаться и побыть в тишине перед безвременной кончиной я всё-таки не откажусь…
Глава 2
Когда Печорские увезли Викторию, никакого смысла оставаться у особняка Пожарских уже не было, и я медленно побрел к себе домой, не обращая внимания на канцелярских колдунов, выстроившихся «коробочкой» по ходу моего движения.