Он попробовал шевельнуться и застонал от боли.
Павлик схватил другую лопатку — она валялась на мокрой траве. Он скатился по ставшему теперь пологим склону и принялся торопливо отгребать глину от геолога.
— Так, так, сынок, — прохрипел Верес, слабо улыбаясь. — Копай! Только вот камень проклятый приналег… Ты, Павло, копай лучше за спиной у меня. Если тут выкопаешь, камень еще придвинется… Совсем раздавит…
— Мы подпорку поставим! — воскликнул Зуфар.
Он убежал к шалашу, принес топорик и пустой рюкзак. Вырубили короткий крепкий шест и подперли им камень. После этого начали быстро копать. Землю складывали в рюкзак и выносили наверх. Верес лежал, закрыв глаза. Дышал он тяжело и хрипло, со лба, щек и подбородка катились крупные капли пота.
— Ничего… Не торопитесь особенно, хлопче, — проговорил тихо инженер. — Чтоб было споро, но силы разом не кончились…
Копать стал Зуфар. Быстро стемнело. Пришлось разжечь наверху костер. Тогда тьма отступила, и копать стало веселее. Когда начало рассветать, у Вереса в земле оставались только ноги до колен.
Дождь к утру совсем перестал. На посветлевшем востоке стала видна яркая звездочка — Венера.
— Дайте-ка, попробую дернуться, — сказал тихо Верес. — Только вы пока идите наверх… Мало ли что…
Он сильно откинулся назад, побледнел, стиснул зубы. Вдруг одна нога — босая, белая — оказалась свободной. Верес уперся этой ногой в камень, напрягся. Его поза как-то внезапно изменилась: Верес лежал теперь на боку, а из уголка рта текла слабая струйка крови.
Мальчики вынесли его наверх.
Взошло, наконец, солнце. Геолог смотрел на него и улыбался, словно видел впервые.
— Босой я теперь, — прохрипел он. — Сапоги-то… Захоронены…
— Мы их откопаем, — пообещал Зуфар.
— Не смейте больше туда лазить, — заволновался Верес. — Довольно с нас!
Надо было перетащить пострадавшего в шалаш. Ребята приспособили для этого плащ — положили на него геолога и потащили по мягкому песку. Они уложили Вереса в шалаше и развели костер.
И только теперь мальчики поняли, в какое положение они попали. Еды оставалось на несколько дней. Вереса они не могли нести на себе — не хватило бы сил, да и сам он, наверное, не перенес бы такой дороги. А до людей — ближе всего к ним была та буровая, на которой они ночевали — сорок километров.
Верес стонал. Днем у него начался жар, и он впал в тяжелое полубредовое забытье.
— Что будем делать? — тихо спросил Павлик.
— Не знаю, — ответил Зуфар и поворошил костер, хотя огонь и без того горел хорошо.
— У него ноги целы. Ему только грудь сильно помяло…
— Да, грудь сильно помяло, — словно эхо, отозвался Зуфар.
ВСЕ МОЖЕТ БЫТЬ
Ровно и спокойно текла жизнь на прииске. По утрам спешили на фабрику и в карьер рабочие. На улицах играли мальчики и девочки. Целыми днями слонялся у чайной пьяница Митька-голыш.
Управляющий в это утро пришел на работу в дурном настроении. Они сам не мог понять, что его так беспокоит. Разве то, что дела на прииске шли неважно? Приезжали из города, из треста. Предупредили, что план надо выполнить во что бы то ни стало. А как его выполнишь, если алмазы не идут, да и баста?
За дверью послышалось постукивание палки. Дверь открылась, и в кабинет вошел рентгенолог Гафитулла Мингалеев. Он поставил палку в угол и присел на краешек дивана.
— Однако плохо дело! — заговорил он без предисловий. — Где мои малайки? Верес где? Девять дней прошло. Они говорили — будут ходить только неделю… Беда, наверное! Тайга не шутит.
— Девять дней, девять дней, — машинально повторил управляющий. — Тоже жду, когда вернутся! А их все нет… А может быть, — он с надеждой глянул на Гафитуллу, — они просто задержались? Нашли что-нибудь интересное… С Вересом это может случиться. Увлекающийся человек.
— Все равно надо искать, — упрямо повторил Гафитулла. — Мне старуха покоя не дает. И мое сердце не спокойно.
— Ну, хорошо, Мингалеев, — примирительно сказал управляющий. — Будем искать.
Успокоенный Гафитулла ушел. Но скоро в дверь опять постучали. Вошел мониторщик Григорий Озеров. Он остановился у порога и заговорил, теребя в руках кепку:
— Слышал я, что пойдут ребятишек разыскивать. Нельзя ли мне в ту команду записаться? За монитор не беспокойтесь — у меня помощник хорошо научился с ним управляться.
— Да еще никакой команды нет! — ответил управляющий.
— Как это нет? — удивился Озеров. — А на прииске уже вовсю говорят об этом…
«Да, народ сам беспокоится», — подумал управляющий. А вслух сказал:
— Хорошо, будет комплектоваться команда, — зачислим вас. — Потом управляющий позвонил в город и попросил прислать вертолет. На ответные расспросы он коротко бросил в телефонную трубкуз «Несчастье!»
Вертолет прибыл под вечер и тотчас полетел в тайгу. Вернулся он уже в полной темноте. Пилот, тотсамый молодой парень, который когда-то привез ствол монитора в карьер, доложил, что ни огней, ни дыма, ни людей не видел, хотя несколько раз пролетел до водораздела и обратно.
Утром вертолет снова отправился на поиски. Одновременно из поселка по направлению к Вертинке вышла группа молодых рабочих.
Над прииском нависла тревога.
Управляющий нервничал и несколько раз без всяких причин накричал на секретаршу.
Гафитулла каждое утро ворчал, словно виновата была в беде тетушка Савдана. Тетушка же сердито ставила на стол тарелки и горшки, а сама не садилась за стол. Да и Гафитулла ел в эти дни неохотно, словно выполнял надоевшие обязанности.
Жить все-таки было можно. Только Верес поправлялся очень медленно. Жар у него прошел, но он еще не мог вставать и очень плохо ел.
Сухари вышли. Была крупа, но мальчики не притрагивались к ней. Они варили из крупы бульон, покрепче солили его и поили Вереса. Другую пищу он есть не мог совсем — его тошнило.
Сами мальчики кормились рыбой. Однажды Павлик подошел к берегу и долго смотрел на легкие волны, игравшие под утренним ветерком. У самого берега над водой вилась мошкара. И вот здесь, почти у самых ног Павлика, вдруг раздался шлепок, по воде пошли круги. «Рыба!» — догадался он. В мешке у Вереса нашлись крючки и лески.
Первого окуня Павлик вытащил такого здорового, что пришлось его стукнуть камнем по голове, иначе он вырывался из рук. Ни разу в жизни Павлик не рыбачил так удачно, как здесь. Рыба брала сразу — только успевай вытаскивать. Видно, ее здесь никто не тревожил до этого.
Вечером в тот день на ужин была уха. Даже Верес приподнялся с постели и поел свежей рыбы с удовольствием.
— Только вы того… Помногу-то не ловите, — заговорил он, вытирая губы. — Видите, сколько ее наворотили — за неделю не съесть…
— Был бы хлеб, так съели, — сказал Зуфар.
Все трое тосковали о хлебе. Рыба скоро надоела.
— Ну, хлопцы, долго ждать, когда я окрепну, — заговорил однажды Верес. — Может быть, вы найдете дорогу до буровой, а? Оставили бы мне рыбы, дров. Там, конечно, беспокоятся, разыскивают нас. А на буровой есть рация, сообщат.
— Нет, — решительно запротестовал Зуфар. — Если бы вы могли вставать, тогда бы мы пошли. А так будем вместе дожидаться. Или лучше, я пойду один, а Павлик останется с вами.
— Сорок верст ведь, Зуфар! Тайгой! Один ты не пройдешь. Мало ли что случится в пути? Как тогда без товарища? Ногу сломал — пропадешь. Да что сломал! Просто вывихнешь, и то погибнешь… Нет, нет…
— Тогда будем ждать здесь, — решительно сказал Зуфар.
Верес теперь уже мог сидеть. Он каждое утро доставал из мешка бритву и тщательно брился.
Однажды он скомандовал:
— Марш на озеро! Снимайте одежонку, постирайте, сами помойтесь. А то придут за нами — стыдно будет.
Мальчики постирали рубашки, брюки, куртки, вымылись сами. Потом они развесили мокрую одежду по кустам и принялись плясать на берегу, как дикари, голые и загорелые. Но скоро они снова присмирели и задумались.
Верес видел, что мальчики задумываются все чаще и чаще. Он старался развлечь их, много рассказывал.
— Золото, — начинал Верес разговор, — находить и добывать сравнительно просто. Гораздо проще, чем алмазы. Покопался, скажем, старатель до обеда в шурфе, достал пару тачек земли. После обеда промыл ее, вот грамм-другой золота у него и есть. Алмаз так просто не добудешь. Тут, брат, надо попотеть. Недаром алмаз в стократ дороже золота ценится.
— А вам приходилось добывать золото?
— Приходилось, — с готовностью отвечал Верес. — Я ведь родился в семье старателя. Мне было всего семь лет, а я уже добывал это растреклятое золото. Мы жили под Невьянском — есть такой старинный городок на Урале. И была у нас небольшая золотоносная делянка. Я в те годы почти не вылезал из дудки, копал там землю. Дудка — это такая круглая очень узкая шахта, колодец. Ее нарочно делают узкой, чтобы не укреплять стенки деревом. У меня отец умер прямо в дудке…
— Как умер? — переспросил Зуфар.
— Умер как? — отозвался Верес. — Запился. Он нашел большой самородок. А был такой обычай: если старатель находил большой самородок, то не вылезал из шахты до тех пор, пока жена и родные не опускали ему в шахту четверть водки. Вот так и отцу мы с матерью тогда опустили на веревке в шахту бутыль вина. Он выкинул самородок, чтобы мы могли им полюбоваться, а сам стал пить. Самородок был полуфунтовый. Пока мы охали да ахали над ним, отец в шахте выпил чуть не всю бутыль разом и умер… Дикие тогда были времена, темные, даже вспоминать страшно.
В другой раз Верес рассказывал, как работал на строительстве Туркестано-Сибирской железнодорожной магистрали, потом еще много рассказывал о том, что приходилось ему видеть на алмазных копях в Африке, где хозяйничает «Даймонд Корпорэйшен».
В один из вечеров Верес самостоятельно выбрался из шалаша. Он сел на помятую траву, закашлялся. Закат в тот день был огненно-рыжий. Дул слабый теплый ветер. Бесновалась мошкара — мелкий гнус вился в воздухе густыми стаями, забирался за ворот, попадал с воздухом в ноздри.