Он был суматошный и крикливый, этот прораб. Его звали не по имени, а «Давайте, поторопимся». Он как-то сразу понравился мальчикам.
Они стали сбрасывать ветки и кустарники в кучу подожгли ее, и получился большой веселый костер. Но вскоре они устали таскать перепачканные в грязи, измятые гусеницами машин ветки.
— Знаешь что? — сказал Зуфар, останавливаясь. — Поедем в поселок, скажем всем школьникам, что надо помогать, правда?
Прорабу эта идея понравилась.
— Ничего, головы у вас варят, — сказал он Давайте, катите, да побыстрей.
Вверх и вниз, вверх и вниз, перевалами бежала новая дорога. Навстречу мальчикам шли и шли, поднимая белую пыль, тяжелые самосвалы, нагруженные гравием. Шоферы высовывались из окошек высоких кабин и что-то весело кричали. Не заходя домой, Павлик и Зуфар стали собирать школьников. Никто не отказывался. На трассу? Сейчас! И выходили с лопатами. Когда собрались у околицы, стали подходить старики. Узнавали, в чем дело, приносили лопаты и пристраивались. Павлик и Зуфар даже не ожидали, что соберется столько народу.
Отправлялись группами на попутных машинах. Прораб едва успевал расстанавливать людей по участкам. Одни стали равнять гравий на дороге, другие — подчищать кюветы, третьи — сжигать кустарник.
К вечеру из школы привезли палатки, походную кухню и постели: школьники решили не уходить с трассы. Что тут поделаешь? Павлик и в эту ночь не ночевал дома. И Зуфара тетушка Савдана в этот вечер тоже не дождалась.
Утром приехал встревоженный Гафитулла. Он долго смотрел на палаточный городок, увидел в стороне огонек и пошел к нему. Там у костра сидел Григорий. А под плащом крепко спали Павлик и Зуфар.
— Однако ты рано встаешь, приятель, — сказал Гафитулла.
— Мотор надо отрегулировать. Вот и поднялся пораньше. А утро какое!
Над долиной клубился редкий туман, и видно было далеко.
Солнце еще не взошло, но, небо на востоке уже пылало багряным жаром. В этом багрянце купалась большая утренняя звезда.
— Однако, ты переманил малаек к себе, — осторожно начал разговор Гафитулла.
Он помолчал, поворошил угли в костре.
— Зачем даришь Павлику костюм? Разве ты уже был в Казани? Разве ты точно знаешь, что он — сын тебе?
Григорий виновато улыбнулся и наклонил голову. Сказать ему было нечего.
— Мне пора…
Гафитулла не стал его задерживать.
Оглушительный гул мотора нарушил тишину. Мальчики проснулись.
— Абый? — удивился Зуфар. — Ты тоже будешь работать с нами?
Старик растерянно ответил:
— Я? Да, да, тоже буду работать. Конечно, буду.
— Завтра за всеми нами приедет тетушка Савдана, — сказал Павлик, и все трое весело рассмеялись.
Каждый день лагерь приходилось переносить на три-четыре километра — так быстро продвигалась трасса, уходя все дальше от Алмазного к озеру Чер. Строители уже вышли в долину реки Светлой и прокладывали дорогу по берегу.
— До озера осталось только шесть километров, — сказал вечером Григорий.
— Надо сходить на озеро, посмотреть шалаш, — предложил Зуфар.
— Зачем так торопиться? — укоризненно покачал головой Гафитулла. — Надо спать и набираться сил. Работали еще два дня. Приезжал управляющий и просил поторопиться. Завтра-послезавтра прибудут со станции первые части плавучей алмазной фабрики — драги. Надо их как можно скорее доставить на озеро, чтобы начать сборку. А для этого нужна дорога.
После беседы с управляющим рабочие и школьники стали трудиться еще быстрее. Уже наступила темнота, а Григорий Озеров все не выключал мотор.
— Поднажмем! Теперь недалеко! — крикнул он другому бульдозеристу, и тот в ответ только кивнул головой.
Горрдок школьников шумел. Ребята отдыхали, жгли костры, ужинали, пели песни. Надо бы спать, да разве уснешь в такую ночь? Павлик и Зуфар пошли к трактору Озерова и забрались в кабину.
Григорий просчитался немного. Работы оказалось больше, чем он предполагал, и к озеру бульдозеристы вышли только на рассвете. Увлеченный работой, Григорий забыл о мальчиках, а когда посмотрел на них, не мог удержаться от улыбки. Павлик и Зуфар крепко спали. Когда трактор наклонялся влево, Павлик наваливался на Зуфара, когда трактор клонился вправо, на Павлика всем телом налегал Зуфар.
— Эка, умучились, — прошептал Григорий и направил машину к разлапистой ели, под которой стоял шалаш. Впереди синело в блеклом утреннем свете озеро Чер.
Работа была закончена. Григорий выключил мотор. Хотел разбудить мальчиков, чтобы шли в шалаш, и пожалел — уж очень сладко спали.
Прикрыв ребят плащом, он ушел к берегу озера и долго сидел там, любуясь.
Оно было необычайно красиво при раннем рассвете, это большое, спокойное, чистое озеро. Дальний берёг его сливался с утренним туманом, а ближе водная гладь светилась ровным ласковым блеском. Григорий долго сидел так, подперев голову натруженными за ночь ладонями. Из-за дымки тумана пробились первые багровые лучи солнца, и к голубому свету водной глади примешались розовые краски. Надо было отмыть руки от мазута, сполоснуть с себя рабочую пыль, но Григорию не хотелось нарушать безмятежное спокойствие утреннего озера, и он не шевелился.
— Мечтаете? — заговорил, подходя, оборванный грязный человек. — Разрешите присесть?
Григорий невольно отодвинулся.
— Присаживайтесь, — неуверенно пробормотал он. Ему было досадно, что этот человек помешал ему.
— Разрешите представиться, — наигранно весело заговорил снова человек, — Дмитрий Яковлевич, человек без определенных занятий, к тому же тоскующий…
Григорий вспомнил, что есть на прииске какой-то спившийся Митька-голыш. Но неужели…
— Что ж, Дмитрий Яковлевич, присаживайтесь, — как можно спокойнее ответил Григорий. — Что это вы пожаловали сюда в такую рань?
— Да как-то не сидится дома. Работают все, а я… ну, в стороне оказался, как отрезанный ломоть. На душе нехорошо.
Григорию казалось, что Он давно-давно знаком с этим человеком. Но где и когда видел его — он никак не мог вспомнить.
— А тебя по фамилии-то как?
— Голиков моя фамилия. Голиков, — с готовностью ответил собеседник. — Неужели не узнаете?
Григорий даже приподнялся с камня.
— Вот как нам привелось встретиться, Дмитрий Яковлевич, — удивленно сказал он.
Митька сконфузился. Он не знал, как вести теперь себя и стал сосредоточенно рассматривать носки своих разорванных брезентовых туфель и заплаты на коленях. Когда-то летали в одном экипаже. Озеров — штурманом, Голиков — стрелком-радистом…
Перед ним быстра промелькнула в памяти вся его непутевая жизнь за последние годы. Он — шофер автобуса. Сначала добросовестно раздавал пассажирам билеты, а потом просто стал брать деньги за проезд, оставляя билеты при себе. Появились лишние деньги, начал пить, бросил работу…
— Скажи-ка мне вот что, — с усилием заговорил Озеров. — Когда тебя ранило, и ты поехал домой, наказывал я тебе поискать мою семью — жену, сына…
— Так я искал! А как узнал все, так и решил, что не буду тебе писать ничего до конца войны, чтобы не расстраивать. Думаю, кончится война, тогда напишу… Убили ее… Эшелон бомбили…
— Так… А сын?
— Его не нашел. Только на след нападал. Показали мне старушку, которая, дескать, сдала малыша в детдом. А какой детдом — не помнит старая, не знает даже, в каком городе. Узнал я от нее только, что назвали мальчика, поскольку никто не знал его, тут же выдуманным именем. Павлик Ганин назвали — вот как.
Митька обернулся. Григория уже не было рядом — он мчался к трактору, крича:
— Павлушка! Вставай, Павлушка! Эх, ты, сынок!
ПРОЩАЙ, АЛМАЗНЫЙ!
Трудно было начинать учиться в этом году, ох, как трудно! Поселок Алмазный рушился на глазах. Дом за домом разбирали и увозили к озеру. Туда же везли со станции какие-то огромные черпаки, металлические фермы, длиннющие толстые валы, электромоторы, стальные понтоны, похожие на откормленных боровов. Все школьники знали, что это части плавучей фабрики — драги.
После уроков мальчики бежали туда, где грузили на машины очередной разобранный дом.
— А школу скоро будут перевозить? — спрашивали они у рабочих.
— Скоро, скоро, — отвечали рабочие. — Не завтра, так послезавтра…
И не понять было, шутят они, или говорят всерьез. Семьи уезжали одна за другой. Пришлось для школьников организовать интернат. Родители у многих уже уехали, а детей оставили в поселке. Интернат построили в доме Гафитуллы. Заведовала им тетушка Савдана, которая очень гордилась этим поручением. Самого Гафитуллы дома не было — его направили в город на курсы, изучать новую технику.
Под вечер в поселок приехал Григорий Озеров и позвал Павлика с собой навестить Вереса.
У одного из домов на машину грузили домашний скарб — переезжала еще одна семья. К этой же машине подошел Митька-голыш и стыдливо сунул в кузов старый рыжий чемодан. Рубашка на Митьке была чистая, а брюки поглажены.
Григорий отозвал его в сторону.
— Слышь, Дмитрий, может, помочь тебе на первое время деньгами? Будешь работать — сочтемся. Бери!
— Нет, спасибо, — с достоинством ответил Митька. — Сам выкручусь. Не маленький.
— Да я так… Работать-то где собираешься?
— Шоферить буду. Снова сдам экзамены и буду работать. Слабым я человечком оказался, одним словом. Но теперь точка… Хорошо, что вы мне повстречались, Григорий Петрович.
— Ну, хватит, хватит, — ворчливо прервал его Григорий. — Давай, садись, ждут тебя!
Верес встретил их нарядный и торжественный.
— Меня выписали, — сообщил он вместо приветствия.
Он по-прежнему басил, пускал огромные клубы дыма из кривой короткой трубки и все также «заряжал» ее, черпая табак прямо из кармана. Он шутил и смеялся, радуясь своему выздоровлению.
В конторе Григорий ни на шаг не отпускал от себя Павлика. Они оба слышали, как за их спинами шептались, передавая друг другу историю о том, как нечаянно встретились здесь, на прииске, отец и сын после давней разлуки.