Робин
Робин не просто задернула один комплект штор, она задернула их все.
Она также задула все свечи — их было всего несколько штук, а не сотни, но мужчины склонны к преувеличениям, — и осталась сидеть в темноте, ожидая, когда ее сердце перестанет биться так быстро. Ей никогда не приходило в голову, что кто-то может быть настолько груб, чтобы вторгнуться на ее территорию, обойти дом без приглашения и заглянуть через стекло, будто она животное в зоопарке. Занавески на самом деле вовсе не занавески — это старенькие простыни, прибитые над окнами. Она замечает, что потертая ткань приобрела желтый оттенок. Это от табачного дыма. Раньше они были белыми. Однако не имеет значения, каким что-то было раньше, главное, чтобы оно продолжало выполнять свое предназначение. И вещи не обязательно должны быть красивыми, чтобы служить какой-то цели. Робин, может, не настолько привлекательна, как прежде, но у нее есть полное право находиться здесь.
В отличие от них.
В детстве, когда ей становилось страшно, Робин нередко сидела в темноте совсем как сейчас. Это было довольно частым явлением. Чтобы попытаться успокоиться, она делает то же, что и тогда: скрещивает ноги, закрывает глаза, затем сосредоточивается на своем дыхании. Медленные, глубокие вдохи.
Вдох… и… выход. Вдох… и… выход. По крайней мере, ее видел только он, и это радует.
Задумавшись, она осознаёт очевидное — конечно, эти двое должны были прийти сюда в поисках помощи — она просто раздражена тем, что им удалось застать ее врасплох.
Робин становится интересно, о чем они сейчас думают.
Вряд ли это нормальная ситуация для них обоих. Отнюдь. И она ожидает, что стресс и страх должны бы начать сказываться. Супружеские пары всегда думают, что знают своих партнеров лучше, чем кто-либо другой, особенно когда у них за плечами пара лет, но это не обязательно правда. У Робин есть такая информация о каждом из них, которая, она уверена, им друг о друге неизвестна.
Она видела, как он смотрит на кролика у нее на коленях со смесью ужаса и отвращения на лице. Но кролик Оскар — ее единственный компаньон в эти дни. Как и его хозяйка, он раб привычки и всегда стремится вскочить в кресло после завтрака, состоящего из травы, свежих овощей или — когда идет снег — консервированного детского питания. По крайней мере он настоящий, в отличие от персонажей, которых Адам Райт придумывает в своей голове и с которыми проводит все свое время. Мистер Райт иногда ошибается. Не этим людям осуждать Робин.
Она ползет к передней части коттеджа на четвереньках, избегая окон. Ей нужно знать, ушли ли гости. Так много необходимо сделать и так мало времени! Но они продолжают стоять снаружи. Поэтому она опускается на пол и садится возле двери, прижавшись ухом к запечатанной щели для почты, снова взяв кролика и поглаживая его по шерстке. Кажется нереальным слышать, как они говорят о ней по ту сторону двери. Возможно, они и не представляют, кто она, но Робин точно знает, кто эти двое. В конце концов именно она пригласила их сюда, даже если они еще этого не осознают.
Достаточно скоро они всё поймут.
Амелия
— Мы должны попробовать постучать еще раз, — настаиваю я.
— Не думаю, что это хорошая идея, — качает головой Адам. — Она выглядела как сумасшедшая.
— Тс-с! Она наверняка тебя слышит — здесь нет двойного остекления. С чего ты взял, что это женщина?
Он пожимает плечами.
— У нее длинные волосы.
Иногда неспособность Адама распознавать черты лица раздражает очень сильно.
— Если это действительно женщина, — говорю я, — тогда, наверное, мне стоит попробовать поговорить с ней. Я не вижу поблизости никаких других зданий — что, если она единственная, кто может нам помочь?
— Что, если она не захочет нам помогать? — шепчет Адам.
Я уже замерзаю, но мне становится намного холоднее, когда он это произносит. Я вспоминаю о газетных вырезках с Октобер О’Брайен, которые он нашел в одном из кухонных ящиков, и меня тошнит. Прошло так много времени! Адам работал с актрисой до того, как случилось то, что случилось, и я все еще удивляюсь порой…
— Как думаешь, не ее ли ты видела за окном прошлой ночью? — продолжает шептать он.
Я пожимаю плечами, хотя больше похоже на то, что я ежусь. Впрочем, я испытываю и некоторое облегчение: теперь он как минимум верит мне.
— Не знаю. А ты?
— Откуда мне знать? Я не видел того, что видела ты, и мы оба понимаем, что я не смог бы узнать ее снова, даже если бы рассмотрел.
— А человек, которого ты только что обнаружил, толстый или худой? Старый или молодой?
— Полагаю, среднего телосложения, и у нее были длинные седые волосы.
— Значит, старый?
— Возможно.
— Интересно, это может быть тот самый человек, что приглядывает за часовней? Ну, экономка?
— Если и да, то она очень плохо приглядывает.
— Кто-то же писал записки, которые мы находили! — напоминаю я ему.
— Разве экономки не должны убираться? А из того, что я разглядел в окно, можно сделать вывод, что она понятия, как пользоваться метелкой для пыли. У нее, вероятно, есть метла… для ночных полетов…
— Сейчас не время для шуток.
— Кто сказал, что я шучу? Ты не представляешь все это: свечи и белый кролик у нее на коленях… Казалось, она произносит заклинание. У нас сейчас и так достаточно проблем без того, чтобы тревожить местную ведьму.
Иногда сверхактивное воображение — это проклятие. Я достаю свой мобильный и, подняв над головой, убеждаюсь, что сигнала по-прежнему нет. Адам наблюдает, затем делает то же самое.
— Ну что? — спрашиваю я с надеждой, заглядывая ему через плечо. Но он качает головой и кладет телефон обратно в карман, прежде чем мне удается бросить взгляд на экран.
— Ни одного деления. Почему бы нам не подняться на вершину того холма? Мне кажется, я вижу тропинку, — говорит он, указывая на то, что напоминает мне небольшую гору. — Там, наверху, у кого-то из нас может появиться сеть, или, по крайней мере, будет видно всю долину. Если есть какие-то другие дома, или люди, или даже оживленная дорога, где мы могли бы кого-то остановить, мы сможем это увидеть.
Это не совсем безумная идея.
— Ладно. Похоже на хороший план. Но я все равно собираюсь написать короткую записку, на всякий случай.
Я лезу в сумочку за ручкой, достаю старый конверт, чтобы нацарапать на нем несколько строк:
«Извините за беспокойство, мы не хотели вам мешать. Мы остановились в часовне Блэкуотер. Там нет телефона, из-за шторма пропало электричество, из-за замерзших труб отсутствует вода. А еще нет сигнала мобильной связи. Если у вас есть телефон, которым мы могли воспользоваться, мы были бы вам очень признательны! Обещаем возместить стоимость звонка. Мы потеряли нашего пса. Если вдруг вы его увидите, его зовут Боб. Мы предлагаем щедрое вознаграждение, если вы вернете его целым и невредимым.
Большое спасибо,
Амелия»
Я показываю записку Адаму.
— Зачем ты добавила фразу о вознаграждении?
— На тот случай, если она ведьма и захочет превратить Боба в кролика, — шепчу я, прежде чем попытаться засунуть записку в щель для писем. Кажется, она запечатана, поэтому я засовываю листок под дверь. Затем я слышу какой-то звук и делаю быстрый шаг назад. — Давай уже пойдем?
— С чего такая спешка? — интересуется Адам.
Я смотрю, как он отдает честь черной птице — на тот случай, если это сорока. Это одна из его многочисленных суеверных привычек, которые часто заставляют меня любить и ненавидеть его одновременно. Считается, что, если ты не смог отдать честь сороке, тебя за следующим углом подкараулит неприятность. В этот миф я со своим логическим складом ума никогда не верила. А вот Адам верит. Потому что так делала его мать. Учитывая наши нынешние обстоятельства, возможно, мне тоже стоит начать отдавать честь.
— Мне кое-что показалось, — бормочу я, когда мы отходим чуть дальше. — Думаю, что она была по другую сторону двери все время, пока мы стояли и разговаривали. А это значит, что она слышала каждое слово.
Робин
Робин действительно слышала каждое слово.
Она читает записку, которую женщина подсунула под дверь, затем сминает ее в комок, прежде чем бросить в огонь.
Робин не ведьма. Не то чтобы ее волновало, что они думают… Честно говоря, ее называли и гораздо хуже. Ну и что с того, что она не содержит коттедж в безупречной чистоте? Это ее дом, и то, как она живет, — ее дело. Некоторые люди думают, что деньги — это решение всех жизненных проблем, но они ошибаются; порой деньги, наоборот, являются их причиной. Некоторые люди думают, что за деньги можно купить любовь, или счастье, или даже других людей. Но никому не удастся купить Робин. Все, что у нее сейчас есть, принадлежит ей. Она заслужила это, или нашла, или смастерила сама. Ей не требуется и не хочется чужих денег, вещей или мнений. Робин способна позаботиться о себе. Кроме того, пусть этот коттедж и выглядит не очень, но именно сюда она частенько убегала в детстве. Точно так же, как когда-то ее мать. Иногда дом — это скорее воспоминание, чем место.
Комментарии о ее внешности немного ранили — острее, чем следовало бы. Но в наши дни насмешки жалят ее не больше, чем крапива, и первоначальное раздражение вскоре сходит на нет. К тому же то, что он описал ее, как пожилую женщину, в некотором смысле забавно. Седые волосы не означают, что Робин старуха. Она убеждает себя, что он просто не понимает, о чем говорит, этот мужчина, неспособный узнать даже собственное отражение. И пусть она ни капельки не тщеславна, тем не менее не готова сносить оскорбления.
Она немного приводит в порядок себя и свое жилище (потому что ей так хочется, а не из-за того, что он ляпнул!), затем осторожно отодвигает угол занавески, дабы удостовериться, что гости не прячутся снаружи. Она испытывает радость, когда видит, что они уже на пол