Я нажал на панель и, пока дверь откатывалась в стену, всё пытался представить себе, что я увижу за ней.
Комната была небольшой, конечно, не каморка для тех, кто путешествует в замороженном виде, но и отнюдь не апартаменты для высокопоставленных особ. Все предметы обстановки убирались в стены, и теперь комната была абсолютно пуста, видимо Ит убрал все стулья, а также стол, бюро и кровать, оставив совершенно свободным покрытый ковром пол, который освещала единственная лампа, низко висевшая на кронштейне.
Эта лампа ослепительно сияла (я сразу заметил, что она была включена на предельную мощность и непроизвольно прикинул, какую сумму за перерасход энергии могут приплюсовать к нашему счёту). И только привыкнув к яркому свету, я разглядел то, что находилось под лампой, и был совершенно изумлён.
Как и все постоялые дворы при космических портах, наш отель предназначался в основном для туристов и людей, приехавших по делам. В холле находился поражающий воображение астрономическими ценами магазин, где можно было приобрести сувенир для тех, к кому едешь в гости, или, скажем, для кого-нибудь из своих домашних. В основном это были многочисленные творения местных умельцев, должные удостоверить, что купивший их действительно побывал на Фебе, а также всякая дребедень с разных планет для покупателей попроще.
Как водится в таких магазинах, там продавались копии, в основном миниатюрные, разных представителей местной фауны. Иногда это были статуэтки, но чаще — изготовленные из меха или ткани игрушки, очень похожие на оригинал, подчас в натуральную величину, изображающие всяческих мелких зверушек, птичек или кого там ещё.
Так вот, то, что стояло на полу под лампой, было игрушечной пуухой. Пууха — это местный, фебский зверёк. Сегодня утром, несмотря на все свои заботы, я не устоял и заглянул в зоомагазин, где надолго задержался, чтобы полюбоваться на трёх живых пуух. И я вполне понимаю, почему их считают привлекательными. Даже в виде набивной игрушки они выглядят совершенно великолепно.
Пууха не намного крупнее Ита, если он сожмёт своё тонкое длинное тело, но совершенно другой формы. Она упитанная и пухлая, на человеческий взгляд просто прелестная. Её бархатистый мех светлый, зеленовато-серый, в незаметную крапинку, которая придаёт ему сходство с влажной астуридийской парчой. Ступни передних лапок похожи на мягкие круглые подушечки. Когтей нет, хотя есть хорошие зубы, которыми настоящие пуухи пережёвывают свою пищу — тайчевые листья. Голова у зверька круглая, уши незаметны, а там, где им положено быть, растёт пышный жёсткий хохолок, который выглядит очень забавно. Глаза очень большие, зелёного цвета, немного темнее шерсти. Игрушка была в натуральную величину, очень красивая и очень, очень дорогая. Каким образом она попала сюда, я не имел ни малейшего представления.
Я сделал было шаг, чтобы рассмотреть её поближе, но Ит резким мысленным ударом заставил меня остановиться. Это не было каким-то конкретным посланием, а лишь предупреждением, чтобы я не мешал.
Чему не мешал? Я перевёл взгляд с игрушки на своего соседа по комнате. Хоть мы и побывали с ним в самых разных переделках, хоть я и думал, что научился не удивляться тем фокусам, которые вытворял мой инопланетный спутник, но на сей раз ему всё же удалось меня потрясти. Он сидел, сжавшись в комочек, на краю круга света, источаемого лампой, и с таким напряжённым вниманием глядел на игрушку, словно наблюдал за приближением врага. Вот только был он уже не совсем Итом. Его длинное и гибкое тело не только сжалось, но и сделалось, как будто, более округлым и коротким, гротескно повторяя внешний облик пуухи, а его тёмный мех стал светлее и приобрёл зеленоватый оттенок. Совершенно обескураженный, я зачарованно следил, не веря собственным глазам, как Ит превращается в пууху, меняя форму лап, головы, цвет меха и всё остальное. Затем он перебрался в круг света и, сев рядом с игрушкой, уставился на меня.
— Ну?
— Ты — это он, — я указал пальцем, хотя был не очень то в этом уверен.
— Закрой глаза! — приказал он так резко, что я невольно подчинился. Спустя секунду, слегка раздражённый его бесцеремонностью, я снова их открыл, и вновь увидел двух пуух. Ит, вероятно, предлагал мне ещё раз выбрать, кто из них кто. Но даже после внимательного осмотра я не смог обнаружить ни малейшей разницы между игрушкой и безжизненно застывшим Итом. Взяв в руки одну из пуух, я обнаружил, что держу модель. И я почувствовал, что Ит доволен и весел.
— С чего это ты вдруг? — спросил я.
— Я уникален. — Как и обычно, это прозвучало весьма самодовольно. — Меня легко заметить и узнать. Поэтому мне нужно изменить свою внешность.
— Но как ты это сделал?
Он снова сел на задние лапы. Я опустился рядом на колени, чтобы рассмотреть его поближе, опять поставил игрушку рядом с ним и долго рассматривал обоих, безуспешно пытаясь найти отличие.
— Всё дело в силе сознания, — Ит казался слегка раздражённым, — Ты так мало знаешь. Представители твоего вида замкнулись в узком кругу своих ограниченных понятий. И я не вижу усилий с твоей стороны, чтобы разорвать этот круг.
Это, пожалуй, не могло послужить ясным ответом на мой вопрос. Я всё ещё не был готов поверить в то, что Ит, вдобавок ко всему, может усилием мысли превратиться в пууху.
Он с лёгкостью уловил ход моих рассуждений, и поправил меня в своей обычной, на мой взгляд, довольно наглой манере: «Превратиться в галлюцинацию пуухи.»
Галлюцинация. В это я поверить мог. Сам я никогда не видел, чтобы кто-то это делал, да ещё с такой точностью и искусством, но я знал, что существуют чужаки, весьма преуспевшие в создании подобного рода иллюзий, и слышал множество весьма правдоподобных рассказов о них. И я вполне мог представить, что это возможно, и что тот, кто подвергся такому воздействию, может увидеть всё, что угодно. Но было ли то, что я увидел, результатом того, что я так долго общался с Итом и временами находился под его властью, а потому он легко мог обмануть меня? Или иллюзия распространяется и на других?
— На кого угодно, и насколько угодно. — бросил Ит в ответ на мой безмолвный вопрос. — И на ощупь тоже. На, потрогай!
Он протянул мне пушистую лапу, и я дотронулся до неё. Она отличалась от игрушечной только тем, что была живой, а не просто мех поверх опилок.
— Да… — я сел на пол, окончательно во всём убедившись. Ит, как обычно, был прав. Он вообще слишком часто бывал прав, что не могло не бесить менее логичное существо, например меня. Сам по себе, Ит, конечно, выглядел достаточно странно, чтобы обращать на себя внимание даже в космическом порту, где постоянно мелькают чужаки и экзотические животные. А Гильдию и её систему шпионажа недооценивать не стоило.
Но если у них имелись сведения об Ите, то куда более вероятно, что я тоже был запечатлён на их поисковых видеозаписях. Я стал объектом их охоты задолго до того, как встретил Ита, вероятно сразу же после убийства моего отца, — когда кто-то из них догадался, что я забрал из его разгромленного кабинета Камень Предтеч, который не сумели найти их люди. Они подстроили ловушку, погубившую Вондара Астла, но не меня. Тогда они расставили другую западню на корабле вольных торговцев, которую раскрыл Ит, а я сам узнал о ней лишь потом. На планете развалин они держали меня в плену, пока Ит снова не освободил меня. Таким образом, они имели множество возможностей заснять меня. И об этом было страшно даже думать.
«Ты тоже придумаешь себе маску», — ворвался в мои невесёлые мысли хладнокровный приказ Ита.
— Ничего не выйдет. Я же принадлежу к ограниченному виду, — парировал я с тупой злостью, которая поднялась во мне, когда я осознал своё положение.
— У тебя есть лишь те границы, которые ты установил себе сам, — невозмутимо возразил Ит. — Ты только вообрази…
Он проковылял неуклюжей походкой пуухи в противоположный конец комнаты, и, неожиданно опять превратившись в Ита, вытянул своё обычное тело по стене на такую высоту, которая показалась мне немыслимой даже для его эластичных мышц и суставов. Одной из своих не то лап, не то рук он дотянулся до кнопки, и на стене возникла поверхность зеркала. В зеркале я увидел себя.
Мою внешность необычной не назовёшь. Как и у большинства мужчин, родившихся на Земле, у меня тёмно-коричневые волосы. Лицо, широкое в скулах, сужается к подбородку, не слишком красивое, но и не особенно уродливое. Глаза серовато-карие, брови и ресницы чёрные. Как принято у торговцев, много путешествующих по космосу, я всю жизнь брею бороду, которая причиняет много неудобств, если на тебе космический шлем, по этой же причине я коротко стригусь. Рост примерно средний для человека моей расы, а число конечностей и органов у меня вполне соответствует положенному для представителя моего биологического вида.
Меня можно было бы перепутать с кем угодно, если бы система сыска, которую использует Гильдия, не была такой совершенной, а её соглядатаи ограничивались лишь тем, что бегло оглядывали проходящих мимо незнакомцев.
Ит, как обычно, двигаясь стремительно, словно струйка жидкости, промчался через комнату, и совершив один из своих привычно-лёгких прыжков, очутился у меня на плече, после чего уселся позади моей шеи, положив голову мне на макушку и плотно обхватив своими руками-лапами мою голову чуть ниже ушей.
— А теперь, — скомандовал он, — представь себе чужое лицо, всё равно, чьё.
Я попытался выполнить этот приказ и сразу обнаружил, что не могу этого сделать. Я смотрел в зеркало, и видел там только собственное отражение. Я ощущал нетерпение Ита, и оно ещё больше мешало мне сосредоточиться. Потом это нетерпение исчезло — я почувствовал, что Ит подавил его.
— Отвлекись, — теперь тон его был скорее ласковым, чем требовательным, — если нужно, закрой глаза.
Я опустил веки, и попытался вызвать в своём воображении чьё-нибудь лицо. Я не могу сказать, почему я вспомнил Фаскила, но тем не менее противная физиономия моего молочного братца возникла перед моим мысленным взором. Сперва она была туманной, но я напряг память и очертил контур длинного узкого носа, уныло нависающего над редкой растительностью на верхней губе. Фаскил Джорн был настоящим сыном моего отца, а я — лишь приёмным, но по духу истинным сыном Хайвела Джорна был именно я, а Фаскил казался совершенно чужим. Я добавил на лбу Фаскила багровый шрам у кромки волос и завершил картину губами, изогнутыми в брезгливой гримасе, которая в последние годы всегда появлялась на его лице, когда он видел меня.