орую летом от дождя покрывали листьями или ветвями.
Неугасимый очаг горел посредине хижины и разделял ее на две половины, предназначенные каждой семье. Мать Куанипа — вторая жена Нана, по возвращении домой с собранными кореньями часто уходила отдыхать к большому межевому камню, что стоял рядом с их хижиной. Он имел одну скошенную книзу сторону, так что получался навес от дождя.
Все кругом завидовали удаче Нана, у которого каменные наконечники стрел самые острые, из редкого для этих мест патагонского камня, а глаз меток и рука тверда. И место для жилища им выбрано удачно. По кругу росли четыре деревца, кроны их срезали, добавили несколько жердей — и получилось удобное жилище. Главным украшением в хижине был лук Нана.
Нана был смелый охотник, и, хотя он был молод, его уважали.
Мало семей жило в этой охотничьей местности. Но мальчики были здоровы и скоро могли стать юношами (их уже брали на охоту), девочки помогали матерям собирать хворост, съедобные коренья, выделывать шкуры. Все могло быть хорошо, но гуанако стало меньше и нередко суровый закон охотников нарушали пришельцы из других родов, охотившихся на чужих землях. Такая охота вела к вражде. Нана не хотел этих столкновений. Нужна ли война его народу, когда самым страшным врагом становился голод?
Что делать, если уйдут гуанако? Об этом говорили все охотники в начале сезона. «Надо объединяться, — думал Нана, — менять территории, идти на север, куда могли уйти гуанако, охотиться всем родом, если не двумя сразу, и делить поровну. Не разрешать охотиться в одиночку». Пожалуй, Нана был прав. Голод мог довести людей до отчаяния, и надо было что-то делать, чтобы спасти их. Постоянная тревога запала в его глубоких черных глазах.
Суровый и мужественный охотник, Нана был ласковым и мягким человеком. Последнее время он часто исполнял женскую работу за жену. Ведь она должна была скоро родить. У него еще не было сыновей, и он ждал сына. Жена уходила отдыхать к большому камню. Там у большого камня и родился сын Нана. Радостный отец посмотрел на малыша и воскликнул:
— Помните, люди, легенду о Куанипе, герое нашего народа? Его матерью была Красная гора, а отцом мыс Кааль. Когда он впервые пришел на землю, его спросили: «Кто ты? Кто породил тебя?» и он ответил: «Я сын камня!» — Нана улыбнулся. — Мой сын родился под большим камнем. Пусть он зовется Куанипом — сыном камня.
Когда Куанипу пошел шестой год, в доме с каждым днем все острее чувствовался голод. Отец ходил хмурым и, отправляясь со всеми мужчинами на охоту, пропадал неделями. Во всех хижинах женщины испуганно переговаривались. Ведь обойти всю территорию можно за два дня, но отсутствовать неделю? «А что если они начали охотиться на чужих землях?» — с ужасом думали оставшиеся дома и со страхом и нетерпением ждали возвращения охотников. Когда мужчины возвращались со скудной добычей, женщины внимательно прислушивались: нет ли погони? Но все было тихо. Проходило два-три дня. Кончались запасы, и мужчины уходили вновь.
В таком напряжении проходили месяцы, и хотя Куанип мало что понимал, общая тревога передавалась и ему. Он знал, что дома есть нечего, и бродил далеко от жилья в поисках съедобных растений. Затем мать сплела ему из трав силки. Он ставил их, надеясь поймать хотя бы какую-нибудь птицу.
Однажды двое охотников не вернулось вместе со всеми. Горе охватило все жилища. Люди ждали, что скажет Нана, и тот поведал обо всем.
Он и старшие охотники уже много дней замечали, что гуанако стало меньше в этих краях. Они решили пойти на север, к тем местам, с которых гуанако приходят на их территорию. Они шли несколько дней, но не обнаружили даже следов животных. На исходе пятого дня они увидели широкое пастбище. Вдали какие-то огромные квадратные хижины и пасущиеся в траве белые гуанако. Да, да, белые гуанако! Нана решил, что им померещилось. Но вот белые гуанако, переходя по траве, приблизились к ним. Нана огляделся. Уже больше десяти лет он не был в этой долине, где никто не имел права охотиться, за исключением особенных случаев, когда охотились мужчины всего племени. Он не узнал долины, и только деревья, камни и скалы напоминали ему, что он не ошибся. Один охотник не выдержал и выстрелил. Стрела сразила белого гуанако, остальные остановились и повернули назад. Тут только охотники увидели людей, совсем непохожих на она, в их руках были палки. Один наклонился над убитой гуанако, поднял стрелу и поднял свою палку. То же сделали другие. Раздался гром, и огонь вылетел из их рук. Охотник, стоявший в кустах рядом с Нана, упал. Его обжег огонь, шкура его накидки задымилась. Нана наклонился над ним, текла кровь. Ему стало жутко, но он не растерялся и спустил тетиву. Он убил человека с белым лицом и палкой.
— Я был прав. Это земля нашего племени. Никто не может охотиться на ней, если не охотится все племя. Они убежали к своим хижинам, но скоро появились снова, их было много. Они что-то кричали и выбрасывали в нас огонь. От нас ушел еще один. Мы побежали обратно, они сидели на каких-то высоких голых гуанако и мчались за нами. Наступила ночь, и мы вернулись. — Нана отдернул свою шкуру и вынул свернутую шкуру овцы. — Вот белая гуанако!
Все с каким-то ужасом смотрели то на шкуру, то на Нана. Им изредка попадались гуанако с белой шерстью, и тогда эта шерсть шла на шапку шамана. Но говорят, там белых гуанако много. Нана расправил шкуру и задумчиво произнес:
— Эти белые гуанако не похожи на наших, их пригнали люди, пришедшие на землю племени. Они выгнали с пастбища наших гуанако. Надо известить все роды.
Вероятно, уже тогда Нана ощутил особую тревогу. Гуанако, за которыми они охотились, исчезли с этих пастбищ, охотиться на белых гуанако — значит воевать с пришельцами, но у них огненные палки. Необходимо быть осторожным...
— Куанип! — позвал Нана сына, которого еще не видел с тех пор, как вернулся с охоты. Но никто не ответил.
Со своего места поднялась жена и с дрожью в голосе сказала, что Куанип с утра пошел проверять силки и не вернулся. Уже наступила ночь, и над Млечным Путем висели недвижные Магеллановы облака.
Примерно в то же время с фермы Джулио Поппера в миссию прискакал гонец. Хозяин фермы просил срочной медицинской помощи.
Я еще новичок в здешних местах, но уже многое слышал о Поппере. Он прибыл на остров более пяти лет назад. Откупив у аргентинского правительства обширные участки пастбищ, которые не принадлежали правительству, а были собственностью племени о́на, он завел овцеводческую ферму.
По слухам, доходившим в миссию, Поппер расширил свои владения, сгоняя огнеземельцев, уничтожая их, как «воров его стада» — так он объяснял властям. Он держал целый отряд карабинеров. За пять лет они успели не только разогнать, но и уничтожить многие стада гуанако, находившие приют зимой в долине.
Карабинеры постоянно сопровождали пастухов с отарами, имея приказ хозяина стрелять в каждого туземца без предупреждения.
Когда патер предложил мне поехать к нему, я быстро собрался, не думая тогда о слухах, помня лишь одно — что там больные.
Ферма находилась сравнительно близко от миссии. Через несколько часов я вместе с сопровождающим приехал на ферму. Угрюмое двухэтажное бревенчатое здание располагалось за высоким забором. От него отходили разные подсобные пристройки. В толстом заборе были прорезаны отверстия наподобие бойниц. Двор меня поразил сходством с военным лагерем. По нему расхаживали вооруженные люди, в противоположных углах горели костры, ружья стояли в козлах.
Сопровождающий провел меня наверх, в комнату, где я увидел человека, лежащего в постели. Грудь его была небрежно забинтована. Навстречу мне поднялся высокий с пышными усами черноволосый мужчина. Римский нос выдавал в нем итальянца, в то же время в нем чувствовалась какая-то примесь германских черт... Голосом, привыкшим отдавать команду, он произнес:
— Доктор, Джулио Поппер, будем знакомы! Мой брат ранен стрелой туземца. Прошло три дня, рана гноится. Мы беспокоимся, не отравлены ли стрелы?
Я не подал ему руки, кивнул головой и начал осмотр. Как я и думал, отравления не было, просто грязная тряпка, служившая бинтом, способствовала загноению раны. Окончив перевязку, я с усмешкой задал вопрос хозяину:
— Господин Поппер, почему у вас такая военная охрана?
Хозяин оживился.
— А как же, доктор! Мы живем, как на вулкане. Туземцы каждый день готовы напасть на нас. Вот и третьего дня. Мои люди пасли овец, а они открыли по ним стрельбу из луков. Недаром я дал приказ моим парням стрелять без предупреждения. Вы человек новый, но что ни говорите, а правительство правильно поступает, разрешая отстрел этих туземцев!
Да, я не ошибся, он так и употребил этот термин охотников «отстрел». Меня передернуло.
— А вы знаете, что у этого народа, кроме луков и стрел, которые они редко пускают в ход в битвах между собой, нет никакого другого оружия? Ни ямана, ни алакалуф не изобрели его. Им оно не нужно. У них есть только охотничьи предметы!
— Тем лучше! — Джулио обратился к брату: — Я тебе говорил, какие дикари эти туземцы! Тем лучше для нас.
Он самодовольно улыбнулся. Я тут же хотел сказать что-то резкое, но крик, донесшийся со двора, со стороны сарая, отвлек меня.
— Что это?
— Не волнуйтесь, доктор! Там умирает чернокожий от тифа!
Джулио встал, вероятно рассчитывая пригласить меня к столу, который накрывали в соседней комнате. Но я уже бежал по лестнице вниз. Моя обязанность лечить людей. К сожалению, я уже был не нужен. Этот крик был последним.
Наступила ночь, и мне пришлось остаться здесь. Я плохо спал. Мне не верилось, что индейцы напали сами. Они никогда этого не делали. Вероятно, они пошли охотиться. Что же им делать, если гуанако разогнаны, а есть нечего. Они убивали овец, думая, что это гуанако, не спрашивая у их хозяев, хорошо это или нет. Ведь никто не спросил индейцев, когда их земли продавали или отдавали колонистам.
Утром я встал с желанием высказать все, что я думал, хозяину фермы. Но мне пришлось сказать больше. Я вошел в комнату в момент разговора хозяина с братом.