— Айталина! — громко крикнул Дахча, и девушка, стоящая на берегу, не опуская лука, повернулась к реке. Она громко свистнула, и тут же три громадных лохматых пса оказались у ее ног.
Дахча пристал к берегу и медленно стал подниматься на угор, неся перед собой сломанную стрелу Катугааса. Собаки грозно зарычали, когда Дахча оказался перед их хозяйкой. Молодой человек не решался поднять глаза, не решался отдать обломок стрелы. Он чего-то ждал. Густой, как песня, голос вывел его из забытья, он поднял глаза и застыл в изумлении. Девушка действительно была похожа на стройную лиственницу, распустившую по весне свои мягкие зеленые иглы. Глаза Айталины были большими, почти круглыми. Дахча видел только их на чуть продолговатом лице. Девушка удивленно глядела на пришельца. Дахча положил к ее ногам обломок стрелы, мешочек с бисером и зеленую ткань. Нет, Катугаас, не обманул его. Девушки прекрасней нет на земле, и это его, Дахчи, невеста.
Дахча плохо помнил, что произошло в те три дня, когда он наслаждался радостью видеть Айталину с утра до позднего вечера. По обычаю телесцев жених не входит в жилище невесты на ночь, пока она не позовет его, что означает ее согласие быть женой сватающегося. Дахча ночевал в лесу. И каждую ночь чья-то тень мелькала между деревьями, настороженно и злобно лаяли собаки. Вечером третьего дня открылся вход в аил Айталины, и она позвала Дахчу. Она протянула ему чашу с чаем, она дала ему выпить крепкой араки. На ней было зеленое шелковое платье, украшенное бисером на груди, рукавах и по подолу...
В доме завозились собаки: видимо, опять кто-то чужой подошел близко. Айталина подбежала к двери и распахнула ее. Три верных пса первыми выбежали на лесную опушку. Вдруг серый пес жалобно заскулил и как-то неуклюже сел на землю, остальные подняли лай. Айталина опередила Дахчу и подбежала к собаке, в спине которой торчала стрела с орлиным оперением. И в этот миг стрела впилась в грудь Айталины.
Дахча стремглав бросился в чащу без ножа и лука. От деревьев отделилась черная тень. Дахча узнал Бюльдана, и в этот миг стрела впилась ему в руку. Дахча рванул ее и устремился к Бюльдану. А тот бросил лук и помчался к реке — там осталась лодка Дахчи.
— Остановись! — крикнул Дахча. И в этот момент Бюльдан споткнулся и полетел с крутизны в воду.
Через пятнадцать дней Дахча вернулся в свой аил. В лодке лежало тело Айталины и ее серого пса. Две другие собаки охраняли хозяйку.
Каракас обещал юноше: когда смерть настигнет Дахчу, его похоронят рядом с Айталиной...
* * *
Правый берег Оби очень низкий. В половодье вода легко перекатывается через дюны, смещая их и меняя всю топографию местности. Вода и ветер рушат песчаные стенки холмов, обнажая древние погребения. Иногда ручьи талых вод вымывают на дорогу кости умерших, и нередко пустыми глазницами череп смотрит на высокий левый берег реки. Местные жители, которых из-за постоянных разливов реки все меньше остается на правом берегу, обходят стороной так неожиданно открывшееся кладбище.
На высоком берегу, первоначально вдоль небольшой протоки, а затем все вверх и вверх от века к веку разрасталось село Вяткино. Сюда в пределы степного Алтая двести-триста лет назад переселялись из Вятской и Костромской губерний русские крестьяне в поисках привольных и свободных земель.
Первые русские поселенцы не встретили коренных жителей края. Нет никаких ощутимых влияний культуры алтайцев в быту и промыслах русских села Вяткино, как обычно бывает в тех местах, где пришлое крестьянство соприкасалось с прежними и первыми поселенцами. Заманчивая задача — выяснить: кто же жил в этих местах? Кто оставил могилы, ежегодно вскрываемые весенним паводком?
Небольшой отряд ленинградских этнографов вместе с косарями каждое утро переезжал из Вяткино на ту сторону Оби. У дюн их дороги расходились. Вечером, когда сенокосная бригада возвращалась домой, этнографы возвращались тоже. Стояли жаркие дни середины июля. С полудня до трех часов дня работать нельзя — солнцепек. Перерывы долгие. Но ни песен, ни шуток не слышно от дюн. Уже пятый день раскопки древних могил, которые, по рассказам старожилов, так щедро показываются случайному путнику по весне, не давали успеха. Их просто не было — этих древних могил. Уже обрушены стенки трех самых больших дюн. Найден явно захороненный череп коня (а коня всегда хоронили и древние скифы и древние алтайцы вместе с погибшим или умершим хозяином), но самих могил, останков тех, кто жил в этих затопляемых местах почти девятьсот лет назад, нет. Ребятам наскучило тщательно расчищать каждое темное или ржавое пятно — признак органического разложения либо кострища. Такой след может оставить и случайная ветка, и корень дерева.
На шестой день Дмитрий — начальник отряда, перепоручив дела студенческого коллектива второкурснику Володе, пошел обследовать "огромное", как говорили вяткинцы, кладбище у Клепиково. Поздно вечером он вернулся. На том месте искать нечего. Кладбище двухвековой давности, русское, видимо, старообрядческое. Старообрядцы давно уже ушли из этих мест на восток.
И все же на седьмой день работы были перенесены на небольшой выступ в протоке Оби у деревни Камышенки.
— Ура! Череп! — закричала Валя. Пронзительный крик долетел до лагеря. Дмитрий с ребятами побежали к раскопу. Под тонким слоем забуревшей от времени бересты (берестой обычно покрывали или заворачивали в нее умершего) угадывался четкий абрис черепа.
Кричала Валя, обычно спокойная и неразговорчивая, шумно радовалась своей удаче. Ее можно было понять — почти полмесяца ребята на жаре всаживали лопаты в легкий песчаный грунт и, углубляясь до материковой стерильной почвы, где нет никаких следов жизни или смерти человека, выкидывали на поверхность из раскопа многие кубометры земли. Грунт легкий, песчаный, но зато его легко развевает ветер, песчинки лезут в глаза, они всегда на зубах, их полно в пахнущем дымом чае, и в похлебке из консервов, и в традиционной гречневой каше. Полмесяца не дали практически никаких находок и превратили ежедневный землекопный труд в обязательный, но безрадостный урок, и в маленьком отряде кое-кто у вечернего костра часто теперь предавался унынию.
Ребята-этнографы участвовали в первой в своей жизни экспедиции, проходили первую археолого-этнографическую практику, далеко от дома, в непривычных условиях быта, и жили той работой, которую многие воспринимают как удачный романтический поиск золотых диадем, серебряных кубков, мраморных изваяний или пергаментов с таинственными письменами. Будни намного тяжелей и приземленней. Бывает, что за весь сезон археологи так ничего и не найдут путного, хотя и перекопают горы земли. И все-таки поиск не кончается, поиск прошлой истории, умерших жизней и судеб. Дмитрий — начальник отряда, единственный, кто точно знал, чего следует ждать от могильных холмов у Обской протоки, и то ходил понурив голову, и поэтому лицо становилось не просто озабоченным, но и хмурым. Дмитрий ждал, что оружие или орудия труда, одежда или конская сбруя, скрытые под земляной толщей, расскажут о неизвестном еще историкам-этнографам периоде жизни древних алтайцев, отстоящем от наших дней на восемь-девять веков. О предмонгольском времени степного Алтая.
Ребята поначалу жадно ловили рассказы Дмитрия, слушали его предположения и усердно старались найти хоть что-нибудь, что помогло бы раскрыть вековую тайну. Но шли дни, и просто изнурительный труд, просто усталость приводили к тому, что обычно у вечернего костра сидел один Дмитрий. Иногда к нему подсаживался Большой Володя — рослый белобрысый юноша. Володю звали Большим, так как в отряде был еще один Володя — чуть пониже ростом, в очках, с темными аккуратно подстриженными волосами, с выражением злого упорства на лице, которое особенно проявлялось в тот момент, когда он бросал трехсотую лопату земли из своего идеально расчищенного, но, увы, пустого раскопа. Володя-маленький считал число лопат или вслух, или про себя. Он был аккуратным, но в тот год ему явно не везло. Валя копала совсем рядом, и у нее оказалась первая находка.
Весь отряд собрался у раскопа, в яме которого, опустившись на колени, Дмитрий ножом осторожно расчищал захоронение. Под берестяной покрышкой лежал желтый скелет воина. Нож, наконечники стрел и копий были погребены рядом с ним. Валина находка подняла настроение, и, хотя следующий день не принес успеха, ребята работали с азартом. Дмитрий задумчиво ходил по раскопу, надеясь определить возможное размещение могил. Прошел еще день. Утро семнадцатого июля — день рождения великого русского этнографа Миклухо-Маклая, ставший днем этнографа, — должно было быть утром выходного дня, но ребята отказались от отдыха и ушли после завтрака на раскоп. К полудню трое наткнулись на захоронения. Через неделю было раскопано и расчищено более двух десятков могил воинов, причем некоторые из них были захоронены вместе с конем.
При раскопах уже были обнаружены стремена и седла, конская сбруя, украшенная металлическими бляшками, кое-где сохранилась деревянная утварь. Были найдены остатки лука, колчана и даже верхней одежды. Некоторые могилы, подобные обнаруженной в первый день, перекрывали древнейшие захоронения бронзового века с богатым бронзовым инвентарем — оружием и орудиями труда.
От расспросов ребят никуда не деться. Нужно как-то осмыслить собранный материал и рассказать студентам о своих предположениях. Дмитрию еще многое было неясно, кроме одного, — могильник дает материал по этнической истории самого «темного периода» в истории алтайских народов, периода, непосредственно предшествующего монгольскому завоеванию этих просторов. Сопроводительный инвентарь — то есть то, что было положено в могилу с умершим, — несомненно, представлял культуру прямых предков современных телеутов, одного из племенных подразделений алтайцев. Захоронения бронзового века свидетельствовали о длительном обитании здесь человека. Соображения очевидные, но как объяснишь, что в одной из телеутских могил лежит довольно хорошо сохранившийся лук, но не тюркского, а монгольского типа? Монгольский тип в домонгольский период? Было над чем поломать голову.