“А беды никакой и не будет, просто все начнется заново. Нужно, наверное, зайти к Елисео. Впрочем, он же не беспомощный старик. Сам соберется”, – думал Луис. Люди стояли на порогах своих домов.
Почему-то они смотрели на небо, хотя покачнулся камень у них под ногами.
Толчков не было. Луис вернулся в дом. Изабель уже оделась и готовила завтрак. Она разожгла жаровню и поставила кофе. Достала лепешки и порезала холодное мясо.
– Давай поедим, – сказала она. – Я, наверное, схожу к старику
Мануэлю, ему будет трудно собраться.
– Изумруды поможешь унести? – ухмыльнулся Луис.
– Почему бы и нет? – Она пожала плечами.
– Господи, как все буднично! Ведь мир же рушится! – воскликнул мужчина.
– Это рушится не мир, а всего лишь наш маленький мирок. Многое еще впереди.
Женщина была настолько спокойна, что начинала раздражать Луиса.
– Но как же мы жить-то будем?
– Я думаю, что мы потеряем не больше, чем обретем.
Она улыбнусь.
– Да откуда же такая уверенность? – удивился Луис.
– Не знаю, но я чувствую, что всерьез нам ничего не угрожает. Мы успеем уйти, а Мигеля нет.
– Но он же завтра должен приехать!
– Завтра все уже кончится. Я все-таки схожу к Мануэлю.
– Лучше сходи к Елисео.
– Хорошо. Сначала я зайду к нему. А ты начинай собирать то, чем дорожишь.
– А чем дорожишь ты?
Она погладила мужа по щеке.
– Только ты недолго, – попросил Луис. – Я буду волноваться.
Она поцеловала его в голову и вышла из дома.
Идти к Елисео нужно было в Верхний Город. Ее ноги помнили здесь каждую ступеньку, и она прощалась с этими ступеньками, выступами, выбоинами. Она чувствовала их сквозь подошвы сандалий в последний раз.
Луна заливала город. Женщина подумала, что было бы неплохо, если бы голый лунный глаз закрылся. Под его ледяным взглядом делалось зябко.
Женщина встречала знакомых, которые уже начали выносить вещи. Они не спешили, но и не откладывали сборы. Будничность их движений и разговоров только подчеркивала – все кончается. Все кончилось.
Ей встретилась городская стража. Начальник бил в колотушку и громко выкрикивал:
– Городу грозит опасность! Грозит опасность! Гора может рухнуть!
Просыпайтесь! Всем спускаться вниз! Всем выходить за ворота!
В колотушке не было никакого смысла. Все и так все знали. Даже, напротив, от этих выкриков могла заискриться, затлеть и полыхнуть настоящая паника. Но пока все было спокойно.
Жители Верхнего Города уже потянулись вниз. По их разговорам она поняла, что наверху толчки ощущались гораздо сильнее: падала и билась посуда, где-то лопнули стекла и треснули стены. Женщина раскланивалась со знакомыми. Ее спрашивали, почему она идет наверх.
Она говорила, что беспокоится о Елисео. Ей кивали. Наверх никто не поднимался. Все больше людей спускалось ей навстречу. Они несли свой скарб. То, что они уносили, казалось совершенно случайным. Продукты?
Одежда? Да, немного. Как на пикник. Один человек тащил огромный портрет. Ему было очень неудобно. Но человек выбрал именно его.
Больше ничего он не смог захватить или не посмел оставить этот портрет. Может быть, он хотел забрать с собой впитанное холстом время?
Почти все горожане были одеты легко. Это выглядело довольно легкомысленно. Ведь предстояло жить без крыши над головой. Или они продолжали надеяться? Посидим под пальмами, переждем. А потом толчки прекратятся, и мы вернемся, и жизнь восстановится.
Людей становилось все больше. Они выходили на главную лестницу с боковых галерей. Дети постарше шли сами. Младенцев уносили на руках.
Люди либо молчали, либо переговаривались вполголоса. Это было похоже на похороны – похороны города.
Женщина подумала: “Все спасутся. Никто не погибнет”. И тут что-то екнуло у нее в груди, словно кто-то печально ответил ей: “Не все”.
Дверь в лавку Елисео стояла открытой. Женщина спустилась по ступеням, заглянула в темноту и позвала хозяина. Ей никто не ответил. Она вошла, споткнулась, на ощупь нашла стол и упавшую свечу. Фосфорные спички лежали рядом. Свеча долго не загоралась, потрескивала, чадила. Еще до того как пламя окрепло, женщина поняла, что в доме никого нет. На столе стояла недопитая бутылка вина.
Женщина подняла свечу и осветила хорошо ей знакомую лавку.
Книги лежали по полу как груда камней. Особенно сильно пострадали самые дорогие древние фолианты. Они не выдержали падения. Раскрытые, как будто вывернутые наизнанку, с выпавшими страницами и сломанными переплетами. “Неужели здесь толчок был настолько сильным, что сбросил тяжелые книги с полок? – с удивлением подумала женщина. -
Или он сам? Вот так простился с самым дорогим, что было в его жизни?”
Женщина вошла в комнату Елисео. Постель была нетронута. Сегодня хозяин не ложился. Женщина подошла к окну. На черной ленте реки сияла лунная дорожка.
Вернуться домой? Или идти дальше наверх, к Мануэлю? Она подошла со свечой к упавшим на пол книгам. Елисео собирал их всю жизнь. Ничего дороже у него не было. Кроме Мигеля. Он читал постоянно. Он говорил, что, уходя в пространство вымысла, он отрывается от земли и видит то, о чем люди даже не догадываются. Глядя на разорванные книги, женщина понимала, что здесь разыгралась трагедия.
Изабель не разделяла страсть Елисео. Ей казалось, что Церкви вполне достаточно, чтобы человек не чувствовал себя одиноким и оставленным на этой Земле. Зачем еще что-то выдумывать, если самая прекрасная история уже рассказана? И конец у нее счастливый. И читать эту историю совсем не обязательно. Приди в собор, и слушай, и смотри – и все почувствуешь, и сам станешь участником величайших событий – от
Рождества до Воскресения.
Последний раз Елисео был в храме на панихиде своей жены. Тогда он как обезумевший закричал: “Будь ты проклят!” – и вырвался из храма и никогда больше не вернулся. Женщина знала эту историю по пересказам, но представляла очень живо. И с того самого дня у Елисео началась бесконечная тяжба с Богом. Изабель иногда думала, что такой умный человек должен когда-нибудь все равно прийти в храм. Как умный человек может не верить в Бога?
Но Елисео все продолжал эту тяжбу, мучился сам и мучил других. К ее наивной и ясной вере он относился с иронией. Но ведь сам-то, наверное, верил? Если бы не верил, разве смог бы он так долго ненавидеть Бога? Разве можно целую жизнь ненавидеть пустоту? Когда она так думала, тесть казался ей не умным человеком, каким его считали горожане, а самым настоящим глупцом, упершимся в непреодолимую стену и не желающим сделать шаг назад и оглянуться. Но сейчас это было не важно. Сердце защемило. Что-то случилось. Куда он ушел?
Почему он бросал и рвал книги? Не решился сделать выбор и оставил их все погибать? Мигель так любил сидеть здесь и рассматривать миниатюры. Нужно взять ему какую-нибудь книгу на память.
Женщина подняла тяжелый фолиант. На обложке был изображен длинный, худой рыцарь верхом на коне, отощавшем от голода или иссохшем от старости, а рядом с рыцарем ехал толстый человек на весьма упитанном осле. Они показались ей забавными.
На улице еще раздавались негромкие голоса, но людей становилось все меньше. Почти все жители Верхнего Города уже ушли.
Если взять книгу, то вряд ли удастся подняться к Мануэлю. Ее нужно будет отнести домой. И как там Луис? Надо ведь и ему помочь. Может быть, Елисео уже ушел вниз? Наверняка ушел. Женщина остановилась в нерешительности. Ее сомнения разрешились сами собой. Последовал третий толчок. Это было уже серьезно. Казалось, что кто-то раскачивает язык тяжелого колокола. Сначала он едва коснулся бронзового края, потом ударил сильнее и, наконец, зазвенел. И ему ответили колокола на соборе – сбивчиво и нестройно.
Дрогнули стены. Всю массу горы с прилепившимися на ней домами, лестницами и галереями грубо встряхнули, и она треснула, как погремушка.
Раздался звон лопнувшего стекла. Последние книги начали падать с верхних полок. Женщина едва успела увернуться. Это прозвучало как предупреждение. Медлить было нельзя. Женщина взяла тяжелую книгу и вышла из лавки.
Подняв голову, она увидела то, что ее по-настоящему напугало: покачнулась колокольня, и с нее, как птица, слетел тяжелый крест.
“Бог покидает этот город, – горько подумала женщина. – Не стоит противиться его воле. Жаль, что я не успела подняться к Мануэлю, но теперь уже поздно. Нужно спасать тех, кто без нас не спасется. Бог не оставит старика, который спас Мигеля. Бог его не оставит”.
Женщина окинула взглядом опустевшую лестницу. По ней почему-то вились брошенные листы бумаги. Она по-прежнему была уверена, что никто не погибнет, но понимала, что, если тратить время попусту, можно и не успеть. Если Господь заботится о тебе, его внимание нужно ценить и не следует его без нужды испытывать.
Женщина сбросила сандалии и быстро пошла вниз, прижимая тяжелую книгу к груди.
Уже светало. Город почти опустел.
Горожане уходили из своих домов как будто не всерьез, как будто не навсегда. Они хотели вернуться. Все пройдет. Останется память о пьянящем чувстве опасности. Вот тогда мы устроим карнавал возвращения.
Если бы не эта обманчивая надежда, они бы растерялись, не смогли бы выбрать, что взять с собой, как тот, кто спасал нелепый портрет. Вот он, этот портрет в тяжеленной раме, – аккуратно поставлен лицом к стене, чтобы никто случайно не повредил краски. Значит, и его владелец надеется вернуться.
Откуда же она так твердо знает, что не вернется? Ей трудно было вспомнить, но она вспомнила. Она ухаживала за раненым Мигелем у
Мануэля в доме. Она тогда много плакала, а старик ее успокаивал. Но делал это довольно странным образом. Он говорил ей, что город не вечен, что сроки Сан-Педро подходят к концу, что город исчезнет, но никто не погибнет.