бесстыдством я наложила бы несмываемое пятно на всю императорскую семью.
Орлов презрительно присвистнул.
— Сами-то они…
— Они сами обладают властью, — поправила его Екатерина. — Их никто не посмеет осудить. Боже, ведь это Парас! — Женщина указала пальцем вниз.
Во двор под конвоем двух полицейских выплыла графиня Брюс в редиготовом белье, гордо развевавшемся на ночном ветру. Плененная дама вскинула голову и царственным жестом оттолкнув квартального, без его помощи влезла в крытую телегу, где уже теснилось не менее двух десятков «дрезденских» девиц.
— Куда их повезут? — В ужасе спросила Екатерина.
— Сначала на Сенную, — беспечно ответил Григорий. — выдерут хорошенько, а потом в Калинную слободу за городом. Там работная деревня для гулящих баб. Ткут, прядут, ну не знаю, что еще, белье стирают. Под полицейским присмотром.
— Бедная Парас! — Ахнула великая княгиня. — Неужели ее будут бить?
Гришан только заржал.
— Ей не повредит, — но поняв, что Екатерина не на шутку расстроена, добавил: — Не бойтесь, она выкрутится. Ей ведь не в первый раз попадаться.
Спутница подняла на Орлова удивленный взгляд. Тот кивнул.
— Месяца два назад Прасковью застукали с арапом. Так полицейские настолько были поражены, что выдрали ее где-то по дороге, не доводя до участка и приговаривая: «Нет, чтоб с русским блудить! Нет, чтоб с русским блудить!»
Екатерина чуть не подавилась семечками от смеха. Ей было жаль подругу, но случившееся казалось настолько в характере Брюс, что великая княгиня не могла не прыснуть.
Наконец, во двор вывели Дрезденшу. Содержательница заведения, как настоящий капитан, покидала свой тонущий корабль последней.
— Без рук! — Рявкнула она на квартального, пытавшегося подсадить ее за грузный зад в позорную колымагу. — Мы еще посмотрим, кто здесь кого накажет! Месяца не пройдет, вы ко мне притащитесь с просьбами сбросить на товар полтинничек!
— Наше дело — служба, — замямлили полицейские. — Извиняй, матушка. Не своей волей!
— Дурачье! — Фыркнула Дрезденша и, обернувшись к своим прелестницам, бодро прикрикнула: — Девки! Запевай! С песнями по улицам поедем, пусть весь город знает, что полиция лишает столицу приличного заведения, обрекая горожан на опасные услуги уличных женщин.
— Тихо! Тихо вы! Мешки на голову натянем! — Заорали на своих неугомонных арестанток квартальные.
И телега, колыхаясь из стороны в сторону, выехала со двора, под одобрительные крики проснувшихся жителей соседних домов:
«Поделом вам, распутницы! Поделом, окаянные! Ни днем, ни ночью от вас покоя нет!» «Зажжем бусурманское гнездо?» «Черт тебя что ли за руку тянет? Сами погорим!»
— Может, слезем? — Предложила Екатерина.
— Погодим маленько, — остановил ее Орлов. — Пусть соседи опять улягутся. Да мало ли что? Сидите.
Като вздохнула. Спектакль окончился, но ей и не хотелось покидать свою «ложу». Бок Григория был теплым, а тяжелая рука на плече надежной. Он наклонился к ней и осторожно, боясь потерять равновесие, поцеловал в губы.
— Вы очень смелая.
— Вы тоже. — Като вздохнула и снова впилась в его дразнящий, капризный, как у большого ребенка, рот. — Почему вы не хотели поцеловать меня там, в комнате?
Григорий на мгновение оторвался от ее губ и мотнул головой.
— Мы всегда встречались там с Брюс. Простите, Ваше высочество, но вы для этого не годитесь.
— Не гожусь? — Засмеялась Като, сбрасывая плечом его кафтан и обхватив обнаженными руками Орлова за шею. — Значит мой возвышенный образ в вашем воображении не вяжется с заведением Дрезденши?
Григорий ухватился за трубу, чтобы ненароком не съехать вниз.
— А почему он должен вязаться? — Раздраженно спросил гвардеец.
— Молодой человек, — наставительно заявила Като, снизу вверх глядя в его красивое наклоненное лицо, — У меня есть муж и было два любовника.
— Ну вашему мужу, мадам, не грешно и шею свернуть, — хмыкнул Григорий. — А что касается первого любовника, то весь Петербург знает, кто и зачем вам его привел. У папаши деревенька была под Москвой, так вот, нашей корове тоже быка для приплода водили и развратницей ее никто не считал.
«Грубо, но точно», — усмехнулась Екатерина. Она предпочла бы, чтоб он этого не говорил, но знала, что сама вызвала своего нового возлюбленного на откровенность.
— Что же до второго, — голос Орлова снова зазвучал хрипло, — То ничего не могу о нем сказать ни хорошего ни плохого, потому как не встречал, но ежели встречу, — Григорий облизнул неожиданно пересохшие губы, — не обессудьте, ребра ему пересчитаю.
Като сдвинула брови к переносице.
— Я оставила его, — твердо сказала она, беря Григория за руку. — И он этого не стоит. Но, если пересчитаешь, буду благодарна. — великая княгиня укуталась в его кафтан и положила подбородок на свои колени. Ей было уютно и тепло.
— Семечки кончились, — сказал через минуту Григорий, скомкал кулек и метким движением послал его в ближайшую водосточную трубу. — Пошли что ли?
Они спустились вниз через чердачное окно, выходившее прямо на крышу. В комнатах заведения все было перевернуто вверх дном. Екатерина забрала свой плащ и вуаль в той самой «отдельной камер», которая так не нравилась ее спутнику, а затем прошествовала на второй этаж, где невесть почему застрял Григорий.
Найдя здоровенную корзину с изящной тонкой ручкой, специально стоявшую на окне с декоративными цветами, он вытряхнул из нее пыльные шелковые розы и принялся укладывать на дно оставшиеся после полицейского погрома бутылки с венгерским и красным итальянским алиатико, фрукты и эклеры, разложенные в плетеных из серебряной проволоки вазочках и расставленные на маленьких круглых столиках у диванов и кресел.
— Что ты делаешь? — Озадаченно спросила великая княгиня.
— Я заплатил, — мрачно ответил он, уталкивая в корзинку легкие закуски, предварительно завернутые им в хрустящую белую бумагу, которой продавцы цветов обычно гофрировали свой товар. — Я не во дворце живу, чтобы харчами пробрасываться…
Като ахнула. Никто из ее знакомых не позволил бы себе подобной выходки. Тем более в присутствии дамы. «Кажется, Парас права: у него действительно не все в порядке с головой!»
— И после этого вы отказываетесь взять деньги? — С тихой злобой в голосе процедила она.
— Мадам, — Григорий на мгновение прервал увлекательный процесс запихивания и перестал пыхтеть, — Возможно, я странный человек, но я человек с принципами. Если вам угодно впредь знаться со мной, извольте их уважать. Идемте, мне еще до Летнего вас тащить. Ума не приложу, как мы пройдем через караулы. Сегодня измайловцы дежурят.
С этими словами Орлов взял ее за руку и, перехватив другой рукой корзинку, двинулся по направлению к выходу.
На улице было еще довольно темно, хотя небо на востоке начинало сереть. Кареты графини Брюс, которая привезла Екатерину на окраину города, уже давно не было. Кучер, испугавшись полицейского налета, предпочел вернуться домой. Идти через весь город пешком оказалось не столько далеко, сколько страшновато. Бесконечные дыры дворов, черные подворотни, в которых маячили какие-то тени, не внушавшие великой княгине никакого доверия. Она шагала, крепко вцепившись в руку своего спутника, который казался ей сейчас единственной в мире защитой.
Пару раз на них из-за углов выскальзывали какие-то бесформенные силуэты, но оценив издалека угрожающую фигуру прохожего, предпочитали также беззвучно исчезнуть, не приближаясь.
Хуже дело оказалось с будочниками. Эти ночные стражи порядка, хоть и не рисковали далеко отходить от своих деревянных скворечников, раскрашенных в черно-белую полосу, но на родной территории чувствовали себя хозяевами. Дважды Григорию и его спутнице даже угрожали задержанием и препровождением в участок за нарушение распоряжения генерал-губернатора об «обязательном хожении по городу в темное время с фонарем».
— Я с фонарем, — неизменно отвечал Орлов, показывая издалека бесформенный силуэт корзинки. — Только он у меня потух, вишь ты. А огнива нет, — и дергал великую княгиню за руку, заставляя бежать от будочника, как можно быстрее.
Несколько раз его узнавали и благодушно пропускали со словами:
— Тише! Это же Гришан Орлов со своей бабенкой идет. Расступитесь ребята.
На перекрестки Лиговки и Сенного спутник Като вдруг разозлился и ответил, что фонарь у него под глазом, а если будочник любопытствует, то он легко может и ему сделать такой же. Страж разразился бранью, начал свистеть в свисток и трещать трещоткой, призывая к себе товарищей, так что великая княгиня и ее ночной защитник насилу унесли ноги от разгневанных блюстителей городского спокойствия.
Отдышавшись, они пошли тише, и Екатерина вдруг ощутила, что после испуга ее захлестывает азартное веселье. Она ни разу в жизни не видела Петербурга таким. Казалось, ночной город полон совей необычной, притягательной, но скрытой от обычных людей жизни. В погребах, чьи низкие оконца выходили на улицу, слышались голоса и смех, а иногда и бражные песни. Вверху над головами то стукала ставня, то раздавался плач разбуженного ребенка, то за неплотно задернутой занавеской склонялись друг к другу чьи-то силуэты в слабом колыхании свечки. Остальной город спал, и на фоне его сна эти звуки особенно остро волновали Екатерину.
— Чему вы смеетесь, сударыня? — Сердито спросил Орлов, которому изрядно надоело тащить спутницу, отстававшую от него на каждом шагу.
— Я никогда не была в борделях, никогда не гуляла по крышам, и никогда не шаталась по Петербургу в такой час, — ответила она. — Чего же вы хотите от дикаря, впервые увидевшего большой корабль?
— Я хочу поскорее доставить вас домой. Без приключений, — вздохнул Гришан, — Хотя, видит Бог, мадам, — смягчившись добавил он, — ничего на свете я не желал бы сейчас сильнее, чем показать вам наши пиратский бриг.
На подступах к Летнему дворцу Орлов повел Като какими-то невообразимыми зигзагами, прокладывая маршрут так, чтоб обогнуть расставленные на ночь караулы.