ь книги. Он пролистывал «Естественную историю» Бюффона голыми, покрасневшими от ветра руками, а печатки лежали рядом на лотке. Юноша брал фолиант крепко и вместе с тем осторожно, как живое существо, словно получая физическое удовольствие от прикосновения ладоней к толстой коже переплета.
— Ну, берете? — Недовольно спросил старик-торговец.
— Дороговато, — извиняющимся голосом ответил гвардеец и, взяв перчатки с лотка, повернулся боком к ее окну.
У него было скуластое мальчишеское лицо с несколько крупноватым носом, чрезмерно густые и чрезмерно вьющиеся светло-каштановые волосы и дивные бирюзовые глаза в венце черных ресниц.
«Толстолапый, породистый щенок», — подумала Екатерина.
Молодой человек отошел от лотка, и великая княгиня потеряла его из виду.
Дня через два Екатерина отправилась в библиотеку, расположенную в одном из крыльев дворца. Это была пыльная, тесная от шкафов комната, где книги грудами валялись на полках, а кое-где и прямо на полу. Ею мало кто пользовался, и Като проводила здесь лучшие часы бесконечного дня.
Она только собиралась взять пару томиков Вольтера, как слева за шкафом раздался стук упавшей книжной стопки.
— Кто здесь? — Испугалась великая княгиня.
Из-за шкафа, виновато потупясь, вышел юноша в конногвардейском мундире.
— Что вы здесь делаете? — Строго спросила Като. — Воруете книги? — Но увидев его руки, в которых он держал толстенное издание, сразу вспомнила гвардейца на мосту и устыдилась своего предположения.
Незнакомец меж тем пылал весь, до кончиков ушей, не смея вымолвить ни слова.
— Простите меня, — ласково обратилась к нему великая княгиня. — Я сказала глупость.
По его губам скользнула благодарная улыбка. Като не удержалась и тоже улыбнулась в ответ.
— Как вас сюда занесло? — Спросила она.
— Я беру книги на греческом и латыни, — осмелев, сообщил он. — Здесь никто не бывает, мне показалось, что в этом нет ничего дурного.
— Вы знаете греческий? — усомнилась великая княгиня. Она впервые в жизни видела человека, владевшего двумя мертвыми языками, и говорившего об этом столь естественно, как будто в этом не было ничего удивительного.
Юноша открыл фолиант и начал произносить певучие, легкие слова на незнакомом, но необычайно понравившемся Екатерине языке.
— Какая прелесть! Что это?
— Платон.
— Не то, что рубленный латинский. Вы и его знаете?
Собеседник кивнул.
— Но не люблю. В нем гармонии мало.
Они проговорили два часа с лишним, прежде чем Екатерина спохватилась: «Боже мой! Станислав!» В 5 часов ее ждал Понятовский в Чайном домике за мостом. «Ну и черт с ним!» Время не показалось ей потерянным.
Она мало что поняла из рассуждений нового знакомого о сопоставлении различных языков, но догадалась, что мальчик умен, очень умен, может быть умнее всех, кого ей приходилось до сих пор встречать.
На следующий день великая княгиня поспешила в библиотеку чуть свет и с веселым удовольствием увидела склоненную над столом фигуру вахмистра.
— Bon matine.
Он вздрогнул и вскочил. Его лицо просияло.
— Я видела вас на мосту, — сказала Като, не зная с чего начать разговор. — Вы просматривали «Естественную историю» Бюффона. Если хотите, возьмите здесь. Вон в том шкафу, на средней полке, седьмой том слева.
— Благодарю Вас, я уже прочел, — улыбнулся конногвардеец.
— Но когда? — Поразилась Като.
— Там, на мосту.
— Позвольте вам не поверить, — великая княгиня сама вытащила книгу и наугад раскрыла ее. — О чем, скажем, конец 4-ой главы?
Юноша потер лоб, поморщился и близко к тексту пересказал ей смысл отрывка.
— А здесь? — Като распахнула книгу на новом месте.
И вновь собеседник не ошибся.
Игра продолжалась минут пять, потом великая княгиня извинилась и, взяв первую попавшуюся книгу, не без сожаления покинула библиотеку.
«Больше так рисковать не стоит, — сказала она себе. — Мало ли кто он и кем подослан ко мне? Не глупая ли я рыбешка, чтоб заглатывать любую наживку?»
На другое утро, заметив сквозь стекло в двери конногвардейский мундир, Екатерина не вошла в библиотеку, а вернулась к себе в опасном волнении.
Прошла неделя-другая, прежде чем Като решилась вновь брать книги. Она приблизилась к хранилищу, надеясь не увидеть его там и боясь, что его там не окажется. Комната была пуста. Великая княгиня вздохнула и с грустью принялась за следующий шкаф…
Ее исчезновение больно задело Потемкина. Он сразу понял, что чем-то не угодил прекрасной даме из библиотеки и ему дают понять, что он не ко двору. Мучительно было сознавать, что он, мог показаться навязчив… В первый раз они проговорили очень долго. Кажется, смеялись, спорили. Круг ее познаний потряс Грица, он в жизни не встречал таких умных женщин! Но когда дверь за ней тихо хлопнула, Потемкин запомнил только гладко зачесанные за маленькие уши черные волосы и нежные, ухоженные, как на картинах Ватто пальцы, перелистывавшие тяжелые страницы фолиантов.
Кто она? Как ее имя? Он не осмелился спросить, а она не сказала. Вероятно, у нее имелись на это свои причины. Ясно было одно: до нее ему так далеко, как до неба. Но это еще сильнее разжигало воображение. Что-то в ней казалось ему смутно знакомым. Точно он уже где-то видел ее, но моложе. Более худощавую и какую-то вспугнутую, не то что теперь. Доброжелательную, уверенную, мягкую во всех линиях прекрасного, холеного тела.
Она говорила с легким немецким акцентом и в этом была своя прелесть.
Он спал — не спал, ел — не ел, не впопад отвечал Григорию, и тот скалил зубы, толкая друга в плечо: «Чо? Зазнобило? В конец? Гриш, а Гриш, а я тебе говорил: подожди, врежешься еще. Ну расскажи! Расскажи». Потемкин зло отмалчивался.
Однажды ему приснилась его богиня рядом с Орлом, и юноша проснулся в холодном поту, но рассудив здраво, что дамы такой пробы не для его разухабистого дружка успокоился.
На беду днем позже Гришан как всегда начал хвастаться достоинствами великой княгини и довел Потемкина до белого каления.
— Что это за цесаревна, раз с тобой блудит?
— Хочешь посмотреть? — Осклабился Орлов, только что вернувшийся из города. — Она здесь.
— Как? — Обомлел Потемкин.
— Замолчь. — Гришан придвинул к лицу друга здоровенный кулак. — Найди старый Федькин мундир, ну тот, что ему мал, в сундуке. Дай мне и сиди здесь. Понадобишься.
Потрясенный Гриц стал рыться в сундуке у двери, нашел узкий преображенский камзол.
— На возьми. А какого черта? Ты что умом тронулся?
— В «Золотой рог» пойдем.
— С ней? — Потемкин скроил рожу, выражавшую не только крайнее удивление, но и полную невозможность таковых действий.
Орел кивнул.
— Пусть посмотрит, сколько народу за нее горой. Да и нашим тоже на нее полюбоваться не грех. Для скрепления союза.
Гришан взял из рук Потемкина камзол и вышел в соседнюю комнату. Там послышался приглушенный женский голос. Тихий смех, звук стучащей по медным пуговицам ременной пряжки и шорох натягиваемых лосин. Через четверть часа Орлов вернулся.
— Идем. Ее высочество ждет, — он подтолкнул Грица к двери, которая бессмысленно замоталась под тяжелой рукой.
У окна вахмистр увидел великую княгиню. Она была высокая, полная и румяная. И походила не на мальчика, как предполагал Потемкин, а на женщину, переодетую в мужское. Гостья подняла голову, и Гриц едва удержал возглас. Перед ним стояла дама из библиотеки.
Цесаревна улыбнулась ему как старому знакомому.
— Этого юношу я видела во дворце, — сказала она Орлову.
Тот кивнул.
— Всегда можешь к нему обращаться. Он нас не выдаст…
Они шли по темным улицам пешком. Гриц слева, Орлов справа, ее высочество между ними. Потемкин чувствовал, что каждую минуту проваливается под землю. Вскоре спутники свернули в знакомый грязный двор, и вахмистр поразился, как она не боится идти в такие места, опираясь на руку бесшабашного Орла? Как Гришан не боится за нее?
Три крутых ступеньки вниз. Дым, хохот, брань. Потемкин пожимает чьи-то руки, куда-то садится, видя перед собой только истрепанный Федькин мундир. В полутемном углу, за дубовым, свински грязным столом, в окружении сгрудившихся не суть трезвых офицеров, она сидела так свободно и просто, точно и это общество, и чужая форма казались ей привычными и до крайности приятными.
— Ее императорское высочество великая княгиня Екатерина Алексеевна изъявила желание посмотреть на наши беды и поддержать нас в тяжелый час. — Сказал Гришан.
По столам пролетел вздох восхищения.
— Да как же, матушка, ты решилась? Спасибо тебе, душа добрая, и за твои прежние щедроты. — раздались голоса.
— Я слышала о ваших несчастьях, — начала великая княгиня. — И решила сама убедиться, так ли плохи дела?
— Плохи! Плохи! — Полетело со всех сторон. — Кому четвертый год жалования не плачено, кому пятый. Дохнем, матушка. Не обидь, будь заступницей. Доложи государыне. Мы считай жируем, а во флотских экипажах хуже нашего.
— Ты на сапоги-то на наши глянь! — Молоденький подпоручик Баскаков отодвинулся к стене закинул ногу на стол и пошевелил в дыре пальцами. — Зима, матушка. И так почитай у каждого. Сапожнику заплатить нечем.
«Вы бы лучше меньше пили, — подумал Потемкин. — Глядишь, деньги в карманах и удержались бы…»
Но великая княгиня, видимо, не разделяла его скепсиса. Она сделала горькое выражение лица и прослезилась.
— Государыне нашей матушке Елизавете Петровне Господь жизнь часами меряет. От нее доктора не отходят. Все, что могла, она для вас уже сделала, дети. Докладывать ей, только последние силы у нее отнимать.
Гвардейцы опечалились. Многие поникли головами.
«Любят ее. Жалеют. Ни пойми за что», — мелькнуло в голове у Потемкин.
— Так ты скажи мужу своему, пес его дери! — Крикнул кто-то из дальнего угла. — Он хоть немец, а все тоже человек. Не без понятия, небось?
— Скажи, не ровен час перекидываться начнем! — Поддержали многие. — Ведь он государь уже почти. Теперь он заступник.