-Что ж вы так?- не удержавшись, упрекнула она его. -Да вот! сокрушился он.- Бутылкой поманили! Знают слабину!..- Теперь он и до себя добрался - не до себя, а до своего пристрастия к вину, будто оно существовало помимо него и подлежало отдельному осуждению.- Тебе и транспорт дадут, если попросишь, и Матвей Исаич тебя послушает... Послушает он меня!..- и фельдшер беззвучно забранился. Ирине Сергеевне показалось, что он успел выпить после Торцовых, но с Семеном Петровичем этого никогда нельзя было знать в точности: он и трезвый был нехорош, и выпивший не слишком весел. Он угадал ее сомнения и постарался их рассеять: -Бруцеллез, может?-тем самым всеведущим профессорским тоном предположил он, уходя от прежнего разговора.- Я уже думал об этом! -Не похоже. -Но не туберкулез же?!- почти театрально воскликнул он, выдавая себя: нетрезвый, он давал себе волю и начинал один и тот же любительский спектакль - отсюда и шла похвальба и неосторожные замечания, которыми ему потом кололи глаза пившие с ним односельчане; фельдшера часто стремятся стать на одну ногу с врачами: благо те иной раз недалеко от них ушли, или, если хотите, фельдшера не слишком от них отстали... -Не знаю. Ничего сказать не могу... Давайте пока никому не говорить об этом.- Семену Петровичу только это и нужно было, но он не слишком обрадовался - будто знал наперед, о чем она спросит дальше.- Чья это корова была?.. Мне там детей посмотреть надо... Ей надо было детей смотреть, а для него это был вопрос жизни или смерти. Он замер. -Я не скажу никому,-пообещала она.- Там дети есть?.. Всякий, кто занимается медицинской практикой, рано или поздно сталкивается с необходимостью стать, пусть на время, винтиком государственной машины - малым, но послушным доносчиком и оповестителем. Медицина не только гуманнейшая из наук, но еще и полицейская дисциплина: хирурги обязаны извещать правоохранительные органы о ранениях, попадающих в их поле зрения, а эпидемиологи, венерологи, психиатры - те просто напрочь с ними повязаны. Семен Петрович знал правила игры и сопротивлялся недолго: -Шашуриных... Не выдавайте только!..- унизительно попросил он и лицо его окаменело: прося ее, он представил себе, что будет, если она проболтается.- И так!..- и махнул рукой, показывая этим всю глубину здешней трясины и своего в ней увязания... Шашурины не пожелали с ней разговаривать и к приходу ее отнеслись в высшей степени подозрительно. Встретил ее вышедший на порог хозяин: отстраненная им от переговоров жена только показывалась в дверях и исчезала, подтверждая кивками его суждения и словно боясь произнести собственные. -И отчего это вы именно к нам пришли?-допытывался он.- Мы вас к себе не звали. -Иду и смотрю всех подряд,-терпеливо врала она: научилась уже лгать во спасение. -А почему с нас начали? После Семена Петровича?.. Мы ж знаем все: вы сначала у Торцовых были: вас туда вызвали, потом к фельдшеру пошли!..- Деревенский телеграф работал безотказно, и он, уличая ее в неправоте, делался все неприступней и несговорчивее. -С начала улицы пошла. Я у вас всех подряд смотреть буду. -Нет у нас никакой улицы - дома одни стоят. И детей у нас нет: к бабке отправили... Теперь говорил неправду он: подходя к дому, она успела разглядеть в окне двух сорванцов, и то, что их держали взаперти в эту пору, показалось ей подозрительным. Она не выдержала, пригрозила: -В следующий раз с милицией приду. -Это зачем же?!- Шашурин ожесточился, но не в такой мере, как если бы был кругом прав. -Потому что речь идет об инфекции. -Нет у нас никаких инфекций! Это вам фельдшер раззвонил?! Семен Петрович?!.- и по тому, как было произнесено это имя, можно было составить себе представление о судьбе тарасовского фельдшера. Его здесь не любили: за то, что он вечерами пил наравне со всеми, а днем становился возле шкафа с медикаментами и изображал из себя профессора. На селе не любят двойственности и от представителя гуманных профессий требуют полного, безусловного и главное бескорыстного служения и самопожертвования. Она вернулась к Торцовым. Ребенок лежал в горнице завернутый в одеяла и готовый к отправке в дальние странствия. Алексея в избе не было, хозяин тоже исчез. В ответ на ее расспросы хозяйка пренебрежительно бросила: -Во дворе ваш доктор. Спит, как боров на лужайке. Храпит - кур перепугал: завтра нестись не будут... Она, видно, относилась без почтения к лечебному сословию, и новое знакомство ей его не прибавило. Со двора слышался храп, оправдывающий любые сравнения. Алексей Григорьевич валялся на земле, раскидав руки и ноги - лишь голова покоилась на плашке, заботливо подложенной хозяином. Вокруг расхаживали куры: они, вопреки опасениям хозяйки, нисколько не боялись спящего, а норовили клюнуть его в белые зубы, обнажавшиеся при каждом дыхании, но храп отпугивал их, и они в последнюю минуту отклоняли клювы в сторону. Ирина Сергеевна насилу растолкала своего спутника. Он сел на землю, растер глаза и огляделся. -Где это я приземлился?..- Не в силах восстановить в памяти все происшедшее разом, он вспоминал его урывками и кусками: начиная с посадки в областном аэропорту. От него разило "сучком", слова же лились рекой, как из рога изобилия:- Не узнаю ничего! На какой я широте? Или, верней, меридиане?.. -Не надо было пить столько,- укорила она его: это был для нее вечер бесцельных упреков и несбыточных пожеланий. -Тут не сколько, а что главное! Ну и напитки у вас! С ног валят! И вы их каждый день употребляете? Где хозяин? Мы с ним охотиться собрались!..- Он поднялся, что далось ему непросто.- Все визиты сделали?.. По пути к медпункт он продолжал витийствовать: шатаясь из стороны в сторону и перекидывая с плеча на плечо узелок с вещами больного, которого несла на руках Ирина Сергеевна. Мать отказалась сопровождать их: сказала, что ей хватает позора с собственным мужем и, если она пойдет рядом с таким же доктором, ее засмеют окончательно. Алексей Григорьевич, не теряя времени даром и вытанцовывая цветистые кренделя, объяснялся в любви к Ирине Сергеевне. -Ирен!- Почему-то именно здесь, на тарасовском проселке, он полюбил это имя.- Вы здесь как свет в окошке! На вас молиться скоро начнут! Вы ось здешнего вращения! -Кто вокруг меня вращаться должен?- Она невольно следила за кружевами, которые он вышивал и расписывал рядом с нею. -Все!- воскликнул он.- Больше не вокруг кого! Не выговоришь! Я, например, не гожусь для этого. Жидковат, против вас, буду. Мне хозяин это сказал - ввек ему не забуду! Оно, может, и так, но зачем глаза колоть? Ирен! Вы двигатель, а я простая шестеренка! Мне передача нужна и вал карданный. А где их взять? Когда запасных частей нету?..-Редкие встречные, завидев его, останавливались или сворачивали в сторону - не столько от него самого: Тарасовку трудно было удивить пьяным прохожим сколько от его речей, непонятных и произносимых всенародно и с воодушевлением: к этому здесь совсем уже не привыкли. -У вас учиться можно! Вы хоть это знаете? У вас свой рисунок! Это мало кому дается! Вы только в избу входите, а они на вас равняются! Подпадают под ваше очарование! Выпить с вами хотят! -Если бы,- возразила она, памятуя недавнее столкновение с Шашуриным. Он в пьяном прозрении словно угадал это. -Ну и что же! Осечки могут быть у каждого. Но у других только они и есть, промах на промахе, а у вас они как на солнце пятна!.. Профессора входят и выходят, а внимания к ним не больше, чем к вокзальным носильщикам. Все ж обесценилось... Ирен! Отчего вы такая магнетическая? И почему такая меланхолическая? Потому, наверно, и магнетическая, что меланхолическая?!. Опять я в иностранных словах запутался! -Смотрите под ноги лучше. Сейчас колдобины пойдут. -Все-то вы знаете. Но почему только о колдобинах думаете? Почему не о скамейке под тополем? Под березкой, на худой конец? -Втроем будем сидеть? -А почему нет? Раз у вас такое приданое? Ирен, я в вас влюбился! Делаю официальное предупреждение! И предложение тоже! Могу справку дать соответствующую!.. Они свернули с проселка и пошли целиной по взрытому тракторами пустырю к стоящему в стороне медпункту. -Когда ж это вы влюбиться успели? -Думаете, для этого много времени надо?.. Я же говорил. Когда вы ребенка смотрели. Как мадонна у Рубенса. -Вы говорили, у Рембрандта,- уточнила она. -Правда?.. Точно! Вечно я их путаю... Но все равно! Тишина, сумрак, лампочка в пятнадцать свечей и женщина с ребенком. В землянке вверх ногами! Я, Ирен, не такой дурак, каким кажусь поначалу. Я вступительные экзамены на пятерки сдал. А сегодня сам вывих вправил!.. Или это вчера было?.. -Про вывих я уже слышала... Пришли. Осторожней на ступеньках...- но он, отдав по дороге слишком много сил словам и мыслям, в них заключенным, споткнулся-таки на пороге, и она вошла в дом, оставив его внизу: штурмовать крылечные высоты... Семен Петрович дожидался ее: как они и условились. Он хотел выведать, чем закончилось ее посещение Шашуриных, но боялся задать этот вопрос: чтоб не услышать подтверждения худших опасений и еще потому, что после этого ему бы пришлось уйти восвояси, а он, по известным причинам, тосковал и маялся и уберечь его от окончательного падения могло в подобных случаях только приличное общество... -А его куда?- спросил он, имея в виду Алексея. Вопрос его прозвучал двусмысленно, и Ирина Сергеевна, с некоторых пор относившаяся чувствительно ко всем явным и тайным интонациям речи, отплати