льника до тесноты в классе и детских шалостей. Привыкла, что Ноэми все равно позаботится и о ней, и о сыне. Тут сестра заливается слезами и не знает, чем утереться, потому что носового платка у нее, как всегда, нет, и говорит, что Ноэми права, что лучше бы ей умереть, а то она так всем надоела. Тогда Ноэми протягивает ей платок и говорит, что, чем хныкать, пора б ей научиться за себя постоять, не давать себя в обиду. В жизни ничего так просто не дается, за все надо бороться. А сама графиня никакая не добрая, а просто лентяйка.
Правда, для Элиаса Ноэми ничего не жалко, она даже подарила ему фамильную мебель для его деревенского домика — точнее, комнаты, потому что большую часть дома занимает брат с семьей.
Элиас и Ноэми приглядываются друг к другу, словно люди разной породы, но сестры уверены, что всё у них получится.
Сестрам, правда, не нравится, что Элиас ухаживает за Ноэми только у них дома, когда их никто не видит, а стоит им вместе куда-то пойти — держится на расстоянии, созванивается с разными людьми по мобильному, договаривается о встречах, а заодно упоминает, что сейчас вот гуляет с одной приятельницей, она судья и графиня.
Но в семье его уже полюбили. Терпят и джинсы на бедрах, и джемпера в обтяжку — может, в молодости не успел оторваться, ведь жизнь в пастушеской семье нелегка. Терпят, что ухаживает за Ноэми только у них дома. И бог с тем, что он принял в подарок комод и кровать с тумбочками и теперь Ноэми тоже, как младшая графиня, спит на матрасе, а ночник ставит на пол.
Конечно, замечательно, что Ноэми наконец-то, впервые в жизни, поддалась чувству. Она даже попросила Маддалену сшить ей новые, яркие платья и терпеливо сносила изнурительные примерки, во время которых младшие сестры с торжественным видом ее изучали, а Маддалена все яснее понимала, что надо не только сменить гардероб, но и поправить пинцетом брови, закрасить седину и сделать чистку лица, чтобы кожа засияла. И о нижнем белье тоже стоит подумать. Предстать перед Элиасом в таком виде просто невозможно.
Пока сестры колдовали над Ноэми, та стояла навытяжку, как солдат по стойке «смирно», в ожидании приказов командования, в смётанном на живую нитку платье, а на лице — всевозможные маски вроде яичного белка с огурцами и тому подобного.
В конце концов с преображением Ноэми было покончено. Помолодевшая и улыбающаяся, она никак не могла оторваться от зеркала и без конца оборачивалась к сестрам и нянюшке: «Да неужели это я?»
С тех пор как Ноэми стала почти красавицей, в деревне они с Элиасом занимаются любовью день и ночь. Но по возвращении, у входа в дом, она обнимает всю семью и говорит громко, так, чтобы все слышали: «Наконец-то я дома. Вырвалась из этой вонючей глуши. Там прямо гробовая тишина. Кошмар».
По мнению тетушки, Элиасу нравятся женщины, но на бурные чувства он не способен и, например, страдать по Ноэми не станет. Ему куда лучше без всяких там переживаний, и когда Ноэми начинает жаловаться, что он не очень-то ее любит, он чувствует, что его загоняют в угол.
— Мы расстанемся, — говорит Элиас.
— Почему?
— Не будет же это длиться вечно. Ничто не вечно.
Когда Элиас ночует у Ноэми, рано утром он завтракает в «Кафе Де Кандия», но сначала обязательно проходит по улице Фоссарио и любуется Кальяри. И думает, что жизнь прекрасна, и ему бы хотелось, чтобы так было всегда. Может, он и согласен с Ноэми, что даже у тайного романа есть, в конце концов, свои законы, предсказуемость и рутина, но тут ничего не поделаешь. Пусть уж лучше их отношения так и останутся негласными, какой смысл следовать общим правилам.
Он вполне счастлив у себя, в далекой деревне, но ему приятно думать, что до города и Ноэми, если что — всего два часа на внедорожнике.
И было бы просто великолепно, если бы все притворялись, что ничего не замечают.
Но тетушка не может скрыть своей радости, словно Элиас — крепостной крестьянин, завоевавший благосклонность своей госпожи. И каждый раз, когда он уходит рано утром или приходит поздно вечером, как делают все любовники, скрывающие свой роман, она выглядывает на лестницу и приглашает его зайти к ней, скажем, рано утром и позавтракать гренками из пышного хлеба moddizzosu или сардским печеньем с кофе. Но Элиасу больше нравится завтрак в «Кафе Де Кандия».
В детстве он мечтал жениться на одной из маленьких графинь, у которых работала его тетушка. Они иногда приезжали в деревню с отцом и няней. А вот мать их никто никогда не видел.
Потом он встретил их уже взрослыми барышнями на тетушкиной свадьбе, но почти не обратил на них внимания — так поразил его их свадебный подарок, серебряный кофейный сервиз: поднос, кофейник, молочник, сахарница и чашки с блюдцами — золотистые, серебристые, сверкающие, покрытые лазурью, как на покровах Девы Марии с полотен пятнадцатого века.
9
А Карлино, хоть он и косит и носит смешные очки, как у водолаза, вовсе не урод. И, хоть и коверкает слова и порой лепечет не пойми что, вовсе не дурачок. С тех пор как он обнаружил, что одна из голов волшебного дракона живет рядом, за стеной, он то и дело забирается на кирпичную лесенку, перевешивается через стену и зовет соседа:
— Дракон! Дракон! Ыди сюда!
Если сосед не отвечает, он никак не унимается, и бывает, что жильцы из проданных квартир высовываются из окон, кричат на него и ругают и требуют, чтобы он шел домой и не шумел, да еще грозят вызвать полицию.
И он печальный возвращается домой.
Но когда сосед в саду и слышит его крики, то подходит к стене и разговаривает с Карлино. Стена совсем низкая, чуть выше человеческого роста, но сосед и не пытается через нее перелезть. Графиня как только видит, что сын разговаривает с соседом, первым делом бежит подкраситься и причесаться, а потом появляется у стены под каким-нибудь предлогом — например, развесить высохшее белье или полить уже политые цветы.
Она старается завязать с ним разговор и иногда предлагает ему перелезть через стену и посмотреть на их красивый сад или приглашает зайти в гости, но сосед вечно занят, благодарит и отказывается: «Спасибо, как-нибудь в другой раз». Никто в округе ничего о нем не знает — не человек, а загадка.
Но Карлино, похоже, задает ему кучу вопросов и получает ответы, потому что потом рассказывает, как может, что у соседа есть лодка и он ездит на ней ловить рыбу, а еще он умеет водить самолеты и учит людей летать. Карлино теперь ходит, задрав голову.
— Маса лёт! — ликует он, завидев в небе самолет. — Маса лёт!
А недавно сосед вот что надумал: если наловит много рыбы, то передает с Карлино несколько рыбин — для мамы.
Она чуть сознание не теряет от счастья и тут же бежит к стене, чтобы пригласить его поужинать вместе с ними, но он уже вернулся к себе и графине не докричаться, а если она выходит на улицу, поворачивает за угол и звонит у ворот — не открывает. Она, набравшись смелости, пробирается до самой лестницы, до стеклянной двери, и видит, что у соседа горит свет, слышит, что включен телевизор. Как-то раз она спросила его, почему у него в квартире все время слышны голоса и музыка, даже когда дома никого нет, и сосед ответил, что никогда не выключает ни свет, ни телевизор — оставляет как фон. Потому что очень неприятно, когда дома темно и тихо.
Той женщины, которая жила с соседом, играла на скрипке и выращивала цветы, больше нет. Теперь осень, и цветы поникли и засохли.
10
Элиас пригласил Ноэми сходить поужинать в большой компании — наконец-то все увидят их вместе.
Маддалена счастлива, что у Ноэми наконец сложилась личная жизнь и она уже не синий чулок и хочет устроить праздник. Приготовила клецки с креветочным соусом, потом — икру тунца с мелко нарезанными артишоками, а на гарнир — верхушки спаржи в соусе из анчоусов. Весело напевая, она возилась с клецками и всем остальным, а Сальваторе тем временем подбирал вино.
Бестолковая графиня тоже хотела всех удивить, приготовить что-нибудь необычное и изысканное. Она попросила Анжелику помочь, посоветовать ей из румынской кухни что-нибудь необычное.
— Бифштекс! — предложила Анжелика. — Постный бифштекс!
— Да это же слишком просто, этим никого не удивишь.
— Тогда колбаски!
Так графиня ничего и не приготовила. Как всегда.
Невзирая на протесты Карлино, праздник закончился до полуночи.
Маддалена и Сальваторе погасили свет и оставили окна открытыми, потому что на Сардинии осенью жарко: листья опадают, но еще можно купаться.
Луна, как матовая лампа, освещала стол, посуду все еще не убрали, и в лунном свете она слабо мерцала.
— Разденься и сядь за стол, чтобы на тебя светила луна, — сказал Сальваторе.
Маддалена разделась, и они снова сели за стол. Бокалом с ледяным вином она провела по соскам, чтобы они затвердели. Грудь встала торчком и в лунном свете казалась еще больше.
— Расставь ноги пошире. Смочи свою йони вином и оближи пальцы. Скажи, какой у них вкус.
Он поднялся из-за стола и встал перед ней.
— Теперь расстегни мне ремень и вынь мой лингам. Оближи его хорошенько, как ты умеешь. Скажи, какой у него вкус с вином и запахом твоей йони.
Она обмакивала пальцы в вино и совала их в йони. Лизала лингам и пыталась описать оттенки вкуса. Пока они не кончили вместе, не сдержавшись: он ей в рот, а она себе в руку, и не успели войти друг в друга, а ведь, может, как раз в тот день она смогла бы зачать.
Маддалена чувствует себя несчастной. Потому что не может быть настоящего без будущего. Они так обезумели от желания, что упустили шанс, а вдруг именно сейчас сперматозоиды Сальваторе были сильней, чем обычно, а яйцеклетка Маддалены — гостеприимней.
Потом Сальваторе ушел в спальню и тут же заснул. А Маддалена вышла на балкон в прозрачной ночной рубашке, ей и в голову не пришло, что кто-то может ее увидеть, никогда она об этом не думает, хотя ночь была светлая, нежно-голубая, и все вокруг в огнях: и улица, и море.
Она услышала чьи-то голоса. Это Элиас шел с какой-то очень молодой девчушкой, а за ним небольшой кортеж: еще девушки, и среди них Ноэми. Она была в красном облегающем платье и атласной шали, с жемчужным ожерельем — ни дать ни взять, заботливая матушка ведет домой дочек в мини-юбочках и коротких маечках в обтяжку. Но на самом деле это девушки провожали Ноэми до дома. Расцеловали ее на прощание: «Спокойной ночи. Спокойной ночи». Тогда и Элиас, возглавлявший шествие, на мгновение вернулся к ней и чмокнул ее сначала в одну щеку, а затем в другую. И они двинулись в обратный путь. Чуть слышно, с легким щелчком захлопнулись ворота — Ноэми не хотелось будить близких.