Минутная стрелка перескочила на деление на моих поддельных швейцарских часах. Если я побегу, то могу все-таки успеть на автобус.
– Еще раз спасибо, мисс Харкер. Будет лучше, если я потороплюсь.
Прощальные слова я бросила уже через плечо, мои шаги эхом отдавались в коридоре. Длинные ноги не делали меня элегантным бегуном, юбка задралась, и сумка стучала по бедрам. Все эти усилия пропали впустую: я выбежала на парковку, когда автобус уже уехал.
Я смирилась с предстоящим сорокаминутным ожиданием общественного автобуса и последующей прогулкой по извилистой проселочной дороге до Настеда. И попыталась увидеть в этом хорошую сторону: мама сегодня дома, так что Колетта под присмотром. Это передышка от школьного автобуса, от внешне нейтральных разговорчиков, несущих в себе издевательский подтекст. Здесь светло, чтобы почитать, и – самое главное – погода сегодня сухая. Вечная лужа напротив автобусной остановки всякий раз, когда шел дождь, превращалась в озеро с четырехфутовыми волнами, и на каждого водителя, который перед ней притормаживал, приходилось двое, которые прибавляли скорость и смеялись. У меня было время обдумать слова мисс Харкер. Я разрывалась между польстившим моему самолюбию уважением и, смею надеяться, признанием, которые она выказала мне – и дискомфортом от того, как она отвергла Джесса, только сейчас осознав, что речь шла о чем-то более тонком, чем оценки.
Джесс, должно быть, провел свой байк через парковку на руках, потому что я не слышала его, пока он не оказался прямо передо мной. Он заметил, как я разглядываю его красный мопед с лакировкой, покрытой ржавчиной, и неправильно истолковал мои мысли.
– Я катаюсь на настоящем байке, когда выхожу из дома погулять, – произнес он. – А этот просто для школы. – Он пару раз открыл и закрыл рот, как золотая рыбка, что показалось бы забавным, не будь его глаза так серьезны. – Пожалуйста, не говори никому, что я воспользовался этой благотворительностью. Мой отец ни в чем не виноват, понятно?
– Ну разумеется, я никому не скажу. – Наступило неловкое молчание, вызванное неожиданной уязвимостью Джесса. Я перефразировала то, что услышала от Марка на последней из бесполезных демонстраций, и сказала – не потому, что сама особенно в это верила, а потому, что хотела снова увидеть, как губы Джесса расслабятся: – Никто из нас ничего не может с этим поделать, верно? Никто в Настеде не заставлял больницу закрываться. – Это было сказано к месту: он кивнул, задумался на секунду, а затем протянул мне шлем, который нес на руке.
– Надень это. Я подвезу тебя до дома.
Я понимала, на что это рассчитано. Услуга за услугу; поездка на скутере крутого парня, чтобы купить мое молчание. Я также знала, что, скорее всего, другой такой возможности не представится.
– А ты как же? – спросила я, указывая на его голову.
– А, ерунда, со мной все будет в порядке. – Джесс расчесал руками свои густые волосы. – Я катаюсь с двенадцати лет, ясно? Погнали.
Внутри шлема пахло мужским дезодорантом. Я попыталась ухватиться за край сиденья.
– Не стесняйся, – он взял мои руки и крепко обвил их вокруг своей талии.
Я не хотела, чтобы эта поездка заканчивалась. Я прижалась к лопаткам Джесса, ветер свистел в моей одежде, и знакомая саффолкская местность выглядела очаровательной иной страной – римским летом или парижской весной. Мы проехали Стрейдбрук и прогрохотали через переезд в Хоксне. Джесс выбирал проселочные дороги, по которым автобус не мог проехать. Старая больница, казалось, следовала за нами, башня с часами чудилась шипом, вокруг которого вращается горизонт. Когда мы обогнали школьный автобус, я понадеялась, что девчонки увидели на моей спине бесформенную сумку и узнали в ней ту самую, над которой каждый день смеялись. Настед и парковка перед «Короной» показались слишком быстро. Когда я сняла шлем, то ощутила легкость в голове, будто ее наполнили гелием, а бедра дрожали. В груди вскипел восторженный смех – и вырвался наружу прежде, чем я смогла его удержать.
– Это было великолепно, – сказала я, отдышавшись. И моя пылкость, видимо, стала заразительной: на лице Джесса отражались все те же чувства.
– Ты выглядишь совсем другим человеком!
Я и ощущала себя совсем по-другому, но не собиралась говорить ему об этом. Я кивнула на свою входную дверь, в двадцати ярдах через улицу:
– Я, наверно, смогу проделать остаток пути сама. Спасибо большое, что подвез.
– Тебе спасибо за… ну, ты поняла. – Джесс изобразил на губах застегнутую «молнию». Это был наш первый секрет, и в его глазах читалось доверие, когда мы встретились взглядами.
– Не стоит благодарности. – Я перекинула сумку через плечо и одернула юбку, притворяясь, что проверяю дорогу на предмет приближающихся машин, хотя на самом деле меня интересовало – могу ли я растянуть этот момент, пока мимо нас не проедет школьный автобус и все меня не увидят.
Джесс откашлялся:
– Хочешь, сходим прогуляться куда-нибудь попозже?
Из-за шока я чуть было не отказалась:
– Где, здесь? Любое стоящее место стоит денег.
Это был первый раз, когда его улыбка предназначалась именно мне:
– Я могу показать тебе место, куда можно пойти бесплатно.
Глава 22
В семь часов вечера Джесс появился у военного мемориала не на мопеде, а на навороченном «Сузуки», в котором я узнала мотоцикл Марка. По закону Джесс еще не был достаточно взрослым, чтобы на нем ездить. Его запасной шлем пах разными духами: цветочными, женственными. Я постаралась не думать о тех, кто еще носил его.
– Куда ты меня везешь? – спросила я, но мои слова лишь осели паром на прозрачном лицевом щитке. Джесс так быстро вписался в поворот на Больничную дорогу, что моя нога скользнула по земле. Мы петляли по аллее старых кедров, огибая выемки и камни. У меня начало звенеть в ушах. Этот вечер вдруг стал похож на фильмы ужасов: дома с привидениями, обряды посвящения, спиритические доски и вызванные духи. Однако ни в одном из них не было столько волнения и ужаса, как в вечере наедине с Джессом Бреймом. Я решила не подгонять судьбу, но получить все, что он мог мне дать. Я никогда полностью не отдавалась надеждам, поэтому готовилась не к его поцелую, а к тому, что поцелуя не будет.
– Ух ты, – сказала я, когда мы спешились. Больница была невидима за гофрированным забором. Высотой в семь футов, он раскинулся вширь намного больше, чем сама больница, и, вероятно, больше, чем Настед. Земли больницы всегда подавляли своими размерами городок, который ее обслуживал. Знаки, приколоченные через одинаковые промежутки, предупреждали, что «территории патрулируются собаками» и «помещения охраняются круглосуточно».
– Мы не можем сюда лезть, – сказала я, когда Джесс спрятал байк и шлемы в кустах высотой по грудь и достал из багажника старый армейский вещевой мешок.
– Там нет никаких собак. И никогда не было. Эти знаки только для виду. Я никогда не видел здесь охранника. У них имелась охрана до убийства, но не после, что типично для их логики. Отец считает, что Ларри Лоуренс, парень, который это купил, нарочно разрушил это место. Он удивлен, что его не сожгли, чтобы получить страховку. – Джесс потер переносицу. – Похоже, они собираются играть вдолгую.
Забор казался непроницаемым, однако Джесс знал, как быть: один удар ногой в правильном месте, и обнаружилась брешь – целая панель качнулась, словно дверца для кошки.
– Черт побери! – Очертания больницы были мне знакомы по детским воспоминаниям. Большие окна первого этажа оказались заколочены досками, но на верхнем этаже плющ прорастал через выбитые стекла, и буддлея топорщилась на водосточных желобах и дымоходах. Через прорехи в черепице виднелись стойки и стропила, стрелки часов на башне повисли на полшестого. Заходящее солнце светило персиком сквозь кружево из железа и стали. Великая буря в прошлом году, которая ломала огромные древние деревья, как спички, обнажая истинную плоскость ландшафта, – явно тоже здесь поработала.
– Да, выглядит не очень, – кивнул Джесс. – Знаю, она и без того была довольно заброшенной, но говорят, что буря за один день нанесла ущерба, как за пятьдесят лет. На восстановление уйдут миллионы. После закрытия Клей часто брал меня сюда с собой. Это было единственное место, где его когда-либо ценили, понимаешь?
Я кивнула, хотя дело обстояло не совсем так. Клей был санитаром – работа, которую он получил через Марка – и его поймали, когда он продавал половину содержимого больничной аптеки. Сейчас Клей как раз вышел из тюрьмы – это можно было понять, стоило лишь завидеть его кроваво-красный «Харлей-Дэвидсон», припаркованный возле «Короны» либо «Социала».
Мы остановились перед огромными двустворчатыми дверями. Древесина покосилась, так что они больше не вписывались в заостренную каменную арку. Одна из верхних досок провалилась внутрь, обнажив обрубок ржавого болта.
Джесс сунул руку в карман джинсов и вытащил два огромных ключа на кольце.
– Клей сделал мне копию ключа, но, очевидно, заказал ее у приятеля. Вряд ли стоит соваться с этим к местному слесарю, верно? В любом случае, я показываю тебе его, просто чтобы произвести впечатление, на самом-то деле. Клей однажды пробовал им открыть, но это полное дерьмо, с ним возиться целую вечность. Проще обойти вокруг и залезть с другой стороны.
Трепет от езды на заднем сиденье мотоцикла Джесса был пустяком по сравнению с трепетом, который я испытала, когда он взял меня за руку. Каждые несколько шагов он оборачивался и улыбался мне, чтобы убедиться, что я в порядке – и я была в порядке, более чем в порядке, – я внутренне прыгала от восторга. Я лишь ощутила легкое головокружение, когда поняла, что иду по тем местам, где Джулия Соломон сделала свои последние шаги.
– Туда мы никогда не заходим, – сказал Джесс, указывая на невысокие деревенские домики, разбросанные вокруг. Их окна были наглухо закрыты стальными ставнями. – Они нашпигованы асбестом. Да и зачем, они нам не нужны, когда у нас есть вот это.