И тут раздался душераздирающий скрип, словно от несмазанных петель гигантских открываемых ворот. Удар пожарной лестницы, рухнувшей на землю снаружи, сотряс башню, и очередной лист стекла вывалился из металлического кольца часов. Мы все трое крепко зажмурились, чтобы осколки не попали в глаза, и открыли их, когда хруст стекла под ногами Клея подсказал нам, что он снова вернулся на площадку. Облегчение на его лице оттого, что он жив, быстро сменилось гневом.
– Ты хотел меня подставить, маленький засранец?
Я не могла поверить своим ушам от такого нахальства.
– Ты сам выследил нас! – возмутилась я. – И он пытался тебя предупредить!
Джесс ухватился за возможность вернуть контроль над ситуацией:
– Давай спокойно спустимся обратно вниз в целости и сохранности, и просто выйдем отсюда. Хорошо? – Он сбросил ногой самые крупные осколки в центральную шахту. – У нас нет другого пути в самом прямом смысле слова.
Мы на мгновение замерли, стоя спиной к разбитому циферблату, в состоянии, самом близком к тишине за весь сегодняшний вечер. Возможно, мы стояли так секунду, а возможно, и десять. Я знаю только одно – когда я протянула руку к сумке, все вокруг резко пришло в движение. И вот мы все четверо уже дрались в темноте, и мечущиеся лучи наших фонарей выхватывали из нее недостающие кирпичи, скользкие плитки черепицы, кованые цифры циферблата и изредка – перекошенные от страха лица, как в фильме ужасов. В одном кадре я видела собственные руки, вцепившиеся в черную кожанку, за мгновение до того, как ободрала костяшки пальцев о грубую каменную стену. В другом – маленькие ладошки Гринлоу, боровшиеся с Джессом – или то был Клей? – за сумку. Я нащупала кольцо с ключом на поясе Клея и изо всех сил рванула. Раздался звон металла о камень. Когда я наклонилась, чтобы поднять его, кто-то наступил на мою правую руку с силой упавшего пушечного ядра, и от боли перехватило дыхание, но пальцами левой я накрыла холодный металл, и ключ наконец-то оказался у меня.
В следующем кадре Клей ухватил Джесса за воротник и перегнул через край перил. Хелен повисла на спине Клея – то ли спасая Джесса, то ли подталкивая его – я не могла сказать.
– Отпусти его! – заорала я. Я рванулась вперед, и Клей вскинулся, стряхивая с себя Хелен. Его локоть вошел в мои ребра, а колено – в мое бедро.
И в этот момент древесина перил треснула, открыв путь в пустоту.
Всякое сопротивление мгновенно исчезло: Гринлоу, Джесс и я лупили теперь темный воздух. Мы с Джессом повернули головы в шахту. Два наших луча сомкнулись, сопровождая размытым световым пятном падение Клея. Было три отдельных удара: первый, с хрустом брызнувший красным на белые кафельные плитки, вывернувший его шею под жутким углом. Второй, позвоночником о железную распорку на пути дальше вниз, огромное изломанное тело на секунду зависло в невозможном положении, будто пытаясь исполнить гимнастический «мостик».
И третий – всплеск.
А после этого – ничего, кроме нашего дыхания и барабанной дроби дождя.
Глава 34
– Нет! – выкрикнул Джесс в лестничную шахту. Кафельные стены внизу отражали свет: все, что мы могли видеть из разбитого тела Клея, – это его бледное лицо, напоминавшее кусок бумаги среди чернил, приостановившееся на несколько секунд на поверхности, а затем погрузившееся в воду без пузырей.
– Я спущусь к подвалу, посмотрю, можно ли туда как-нибудь попасть.
Я попыталась взять его за руку, но его кожа была такой же влажной и холодной, как моя, и мои пальцы соскользнули с его запястья.
– Джесс, он затоплен. Это самоубийство.
– Он мой брат, – сказал Джесс. У него пропал весь румянец на щеках, глаза и губы потеряли яркость звезды немого кино.
Гринлоу встала перед ним, положив маленькую ладонь ему на грудь. Он вздрогнул от ее прикосновения, однако единственным способом избежать этого было бы сбросить ее с лестницы.
– Его больше нет. – Ее официальный тон сделал случившееся еще более достоверным.
Джесс соскользнул вниз по стене, оставив вертикальное пятно на грязных плитках. Я раскрыла ладонь, показав ключи Клея – здоровенный ключ от двери Назарета, плоский английский ключ и ключ от «Харлея», нанизанные на кожано-металлический брелок, – и отдала их Джессу. Он повертел их в руках, безучастно глядя темными глазами на часовой механизм, словно желая, чтобы тот сорвался и упал на нас.
– Что нам делать? – спросила я у Гринлоу. Я была ребенком, отчаянно нуждающимся в помощи взрослого.
Она сцепила пальцы и задумчиво приложила их ко лбу.
– Очевидно, наша незамедлительная забота должна состоять в том, чтобы переместиться в безопасное место.
– Что-что?
Она едва могла скрыть свое раздражение моим идиотизмом.
– Нам нужно спуститься вниз по лестнице.
Я присела на корточки перед Джессом.
– Ты слышал? Мы сейчас вернемся вниз, а затем найдем способ все исправить. Хорошо? Пойдем!
На этот раз он взял мою руку.
Он нес сумку, я – большой фонарь. Гринлоу держалась прямо, как балерина. Мы опирались руками на старую кирпичную кладку для равновесия. Какое-то чудо, что мы все вообще поднялись на башню: лестница была очень крутой и узкой. Спуск занял у нас в два, если не в три раза больше времени, чем подъем. Один неверный шаг, и мы все полетели бы вниз. Удерживая себя от вскрикиваний, я считала шаги. Десять, одиннадцать – мимо кровавых брызг в том месте, где голова Клея ударилась о плитку. Двадцать, двадцать один – мимо балки, которая сломала ему позвоночник. Тридцать два, тридцать три – каждый шаг приближал нас к тому моменту, когда она скажет, что мы должны позвонить в полицию. В ее «Ягуаре», вероятно, установлен автомобильный телефон.
Тридцать девять, сорок. Я снова прокрутила в голове мгновения перед падением Клея. Мне показалось, что после начала схватки все как-то реагировали на Клея и его бурлящую ярость. Я вспомнила свои руки на его воротнике, когда пыталась оторвать Клея от Джесса. Каждый раз, когда я видела Гринлоу, она либо прикрывалась, либо тянулась к сумке. Сорок семь, сорок восемь, сорок девять – и мы наконец снова оказались в атриуме.
Мы смотрели друг на друга – три стороны квадрата. В наши с Джессом руки въелась грязь, ее контуры чернели на наших костяшках и ногтях. Гринлоу оставалась безупречной.
– Кто из нас… – начала Гринлоу. Ее незаконченный вопрос являлся ответом сам по себе: ее самозащита снизилась, хотя и никуда не пропала. Люди лгут и заметают следы все время, но после пережитого настоящего ужаса есть «окно» – длящееся считаные минуты, даже секунды, – когда шок изгоняет лицемерие, и остается место только для своего рода опустошающей честности.
– Я не думаю… – Я не смогла закончить фразу, как и она. – Кто… – попыталась я снова. Я должна была знать, даже если бы выяснилось, что это сделала я.
– Я не знаю, – признался Джесс. – Я просто отбивался. Вы обе тоже были там. Я не знаю, был ли это я.
– Я тоже, – сказала я. – Но это означает, что это могла быть как я, так и не я, понимаешь?
Мы передавали свой ужас друг другу, обмениваясь испуганными взглядами. Я верю, что в тот момент мы все были готовы как взять вину на себя, так и возложить ее на кого-то другого. Какая разница? Мы трое оказались повязаны.
Ледяная вода стекала с моих волос по спине кожаной куртки. Волосы Джесса были покрыты каменной крошкой и пылью. Гринлоу подняла руки к своей свалявшейся от дождя прическе и зачесала волосы назад; скользкие пряди свисали с ее висков. Это небольшое движение вернуло ей самообладание.
– Это чрезвычайная ситуация, – согласилась она. – Я бы предположила, что перила сломались под его собственным весом, он был крупным мужчиной. Но я не могу в этом поклясться. Это мог сделать любой из нас. Это вполне могла быть и я.
Гринлоу пожала плечами, словно произнесла нечто вроде «да, возможно, это я использовала остатки молока». Это было не из-за того, что она лгала: ее попросту не волновало, кто виноват. Это не имело значения. Клей уже стал обычной проблемой, которую надо решить.
И ее жестокосердие являлось нашей единственной надеждой.
– Так что нам теперь делать? – Я обращалась к ним обоим, однако ответа ожидала от нее. – Серьезно, что делать-то? – Мои зубы начали стучать на последней фразе, и я произнесла ее почти по слогам. Гринлоу прикрыла глаза и в раздумьях прижала кончики пальцев к переносице. Я собиралась с духом, готовясь услышать от нее, что мы все в некотором смысле невиновны, что в полиции поймут и закон нас поддержит. Кто бы ни был причастен к смерти Клея, мы с Джессом все равно несли ответственность за шантаж. Она могла сдать нас с потрохами копам, и знала это.
Затем я снова взглянула на ее лицо, и оно изменилось. Гринлоу стала своей собственной копией, выполненной мелками: пепельно-белая кожа, черты, словно нарисованные углем, и меня озарило, что единственным местом, кроме парламента, из которого можно увидеть такие рисунки-репортажи, был суд. Мое воображение быстро нарисовало нас с Джессом на скамье подсудимых.
– Как скоро его хватятся? – спросила она.
Это оказалось таким далеким от того, что я ожидала, – что я неправильно поняла смысл.
Джесс наклонился вперед, как будто его вот-вот стошнит, а затем опустился на четвереньки и уставился в темный угол. Я сомневалась, что он вообще понимал сейчас, где мы находимся.
– Кажется, Джесс уже скучает по брату, – сказала я. Хелен оставалась бесстрастной, в то время как меня настигало понимание. По моей коже пробежал мороз – и пробрал меня до костей. Теперь я видела, каким хладнокровием она должна была обладать, чтобы обеспечить свое освобождение и свои решения после смерти Джулии Соломон. В ней была бесчеловечность, которую мы должны поставить себе на службу. Но если мы с ней согласимся, то станем ничем не лучше ее. Мы окажемся даже хуже, потому что именно мы запустили все события сегодняшней ночи.
Я повернулась к ней и понизила голос:
– Его могут не хватиться какое-то время. Он приходит и уходит. Могут пройти месяцы. Его родители не знают, что он освободился.