Хелен преподнесла ему свою угрозу на блюде – и не прикрытую гарниром. Если Робин собирался противостоять, лучше ему сделать это сейчас и по-английски честно. В детстве она видела, как другие дети играют в гляделки; она знала теперь, что чувствовали игроки, и когда Робин отвел взгляд, ощутила приятный вкус победы.
– А если я попрошу тебя не делать этого? – сказал он.
– Робин, я приняла решение.
– А если я запрещу тебе? – спросил он, но ему не хватило даже воздуха для этих слов, не говоря уж об уверенности.
– Ты можешь выбрать одно из двух – принять минимальный риск, что может выясниться, что твоя жена провела какое-то время в дурдоме; либо помешать мне работать, и тогда я точно попаду туда опять, – произнесла она.
– Значит, на самом деле у меня нет выбора, верно? – Робин пригладил покрывало на кровати Дэмиана, чтобы избавиться от вмятин, затем второй раз, чтобы избавиться от складок, а затем снова и снова, как Сьюзен со своей щеткой для волос, пока у Хелен не лопнуло терпение и она не схватила его за руки.
– Тебе никогда не придется говорить: «А я предупреждал», – сказала она. – Если ты об этом беспокоишься.
– О Боже, Хелен, я надеюсь, что нет, потому что если это скверно обернется… – Робин высвободился из ее хватки, выпрямился и взбил подушку. – Я кое-что понял о тебе, когда собирал вещи на поезд, – продолжил он. – За все эти годы – даже когда твои родители умерли, да упокоятся они с миром – я никогда не видел, чтобы ты плакала.
Это было правдой. Назарет выжег ей слезные протоки. И Хелен не могла понять по тону Робина – восхищается ли он ее силой или указывает на ее слабость.
Глава 50
Спортивный костюм Хелен – бледно-розовый с серыми вставками, головная лента в тон и гетры – висел в гардеробе ее углового кабинета. Штаб-квартира недавно созданного Восточно-Английского регионального управления здравоохранения выглядела как набор для уроков геометрии – квадратные фронтоны и полукруглые окна из стекла и хрома, похожие на транспортиры. Земли ипсвичских доков постепенно застраивались. На участках, по которым Хелен совершала утренние пробежки, вскоре появится то, что газеты называли «квартирами для яппи». Станут ли они достаточно живописны? Сентиментальные чувства к викторианской архитектуре – вот одна из причин, по которым терпели такую адскую дыру, как Назарет.
На столе Хелен зажужжал телефон.
– Пол Ламмис здесь, – сказала Корали. – Это касается всех.
Хелен наклонилась к микрофону.
– Спасибо, Корали. Приглашай их.
Стол в зале заседаний представлял собой старомодный овал красного дерева. Его закругленные края подразумевали, что все сидящие равны, однако Хелен не отказалась бы от своего места во главе. Майкл Стейн, министр здравоохранения, по должности был самым старшим из посетителей, но Хелен, как председатель управления, всю свою карьеру ждала такой встречи и не хотела, чтобы у кого-нибудь оставались сомнения в том, кто стоит у руля всего этого.
Делегация зашла внутрь: Майкл Стейн первым, возглавляя процессию безликих госслужащих, затем Давина Дебен – сотрудник Управления по связям с прессой. Давина за последние два года научила Хелен, как выступать публично, как правильно говорить и глубоко дышать, чтобы преодолеть панику и эмоции. Следом за Давиной – Пол Ламмис, местный депутат-левак и гордый настедский парень, который уселся, широко раздвинув ноги.
Но главную роль в сегодняшней пьесе предстоит играть лишь двоим.
По правую руку Хелен, в ярко-синем юбочном костюме и с взъерошенными светлыми волосами, стянутыми бантом, сидела Дженни Бишоп, новый генеральный менеджер, которой была поручена невыполнимая задача – управление Назаретом, приходящим в упадок. Дженни являлась квалифицированным психиатром с кровоточащим либеральным сердцем, стремилась творить добро и совсем не подходила для подобной работы. Пресса возмущалась, что к управлению больницами приходят такие люди, как Хелен, с деловым опытом вместо клинической работы и медицинского образования, однако Дженни Бишоп принимала все слишком близко к сердцу, чтобы работать эффективно. Какой смысл знать своих пациентов по именам, если вы не можете их накормить?
– Спасибо всем, что пришли сегодня. – Голос Хелен был тверд. – Как вы все знаете, мы собрались здесь для того, чтобы обсудить будущее Назаретской больницы. Как и со всеми прочими психиатрическими больницами, закрытие намечено в течение десятилетия, но новый план состоит в том, чтобы ускорить этот процесс. Сейчас там у нас чуть менее девятисот пациентов, однако оттого, что старое мужское крыло теперь закрыто, по-прежнему большой проблемой является переполненность.
Дженни откашлялась:
– Я понимаю, что время поджимает, но вы пытаетесь ускорить то, что нужно выполнять в течение гораздо более длительного периода.
– Дженни, я очень вам сочувствую, – ответила Хелен. – Но стоит повторить, даже для тех из вас, кто недавно посещал территорию больницы, как быстро прогрессирует износ здания. Назарет обошелся нам в четыре миллиона фунтов в прошлом году. Это десять процентов от всего бюджета Управления здравоохранения. Стоимость обслуживания только построек – астрономическая. Совершенно несправедливо, что общественные деньги тратятся на содержание устаревшего викторианского здания. И это только на то, чтобы остановить разрушение крыши и привести в порядок проводку. Это даже не начало модернизации. – Хелен глянула на Давину; правильно ли она держится, достаточно ли контролирует голос? Давина сверкнула улыбкой, подсказывая смягчить тон.
– Получается, вы готовы с радостью вышвырнуть пациентов, которые были госпитализированы десятилетиями, в меблированные комнаты?
Хелен почувствовала, как ее сердце учащенно забилось при мысли о том, что даже самым пожилым пациентам будет предоставлено хотя бы несколько лет свободы. Современные квартиры, свои собственные маленькие кухни; кто не предпочел бы это холодному кирпичу и кафельной плитке больницы? Как мог кто-то, говоря по совести, при современных психиатрических услугах, с новыми чудодейственными препаратами, появляющимися каждый месяц, сохранять эту устаревшую модель присмотра за пациентами?
– В управлении этим местом я опираюсь на агентский персонал, нанятый за двойную плату, и группу местных, которые работают там с незапамятных времен, – продолжала Дженни, невольно оказывая Хелен услугу.
– Я знаю, вы сделали все возможное, – произнесла Хелен, и ее голос снова вернулся под контроль. – Однако культура мелкой коррупции внедрилась слишком глубоко. Не могли бы вы напомнить уважаемому собранию, что выявилось при последнем переучете?
Дженни покраснела:
– К сожалению, настоящего учета в Назарете не было более пятнадцати лет, прежде чем я заняла свою должность, но нам удалось изменить это и…
– Извините, но вы все равно не контролируете ситуацию, – сказала Хелен. Она говорила поверх головы Дженни, обращаясь к мужчинам. – Недостача одной только аптеки составила полмиллиона фунтов. Не далее как на прошлой неделе за продажу рецептурных лекарств был арестован санитар больницы.
Давина разместила эту историю в местной прессе; Корали сделала ксерокопии, которые Хелен сейчас распространила по столу. Головы склонились над статьей. Молодой человек имел ряд судимостей и не должен был получить допуск к работе с уязвимыми людьми; его отец устроил его на работу через «черный ход».
– Нет необходимости напоминать вам о давлении со стороны Департамента здравоохранения. Мы можем работать вместе, чтобы сделать закрытие Назарета примером для остальной страны. Стремиться быть первыми представителями власти, добившимися успеха в передаче больных на попечение общества.
– А где оно, это общество? – фыркнула Дженни. – Где это изумительное, толерантное, просвещенное сообщество, полное сострадательных жителей, которые станут приветствовать групповое размещение большого количества психически больных? Многие из которых на самом деле не хотят оставлять то, что годами – а порой и десятилетиями – было для них местом настоящего лечения? Где это находится? Я хотела бы знать.
Пол Ламмис заерзал на своем стуле.
– Мы не можем сделать это, не обсудив вопрос о рабочих местах. – У него был сильный саффолкский акцент и повыше воротничка и галстука – румяное обветренное лицо фермера, которым он когда-то являлся. – Вы говорите, Дженни, что в управлении этим местом опираетесь на костяк персонала, но в Назарете по-прежнему работают более четырехсот рабочих из одного только Настеда. Это огромная доля для городка с пятью тысячами населения. Во многих семьях оба родителя работают в больнице. – Он развел руками. – В этом районе нет другой работы. Это разрушит местную экономику.
– Да-да, черный рынок валиума пересохнет в одночасье, – заметил Майкл Стейн. Хелен решила оставить эту реплику без внимания.
– В краткосрочной перспективе работа будет, и не забывайте о пособии при увольнении, на которое многие из долго проработавших сотрудников смогут иметь право. – Ее голос на мгновение дрогнул; сокращение рабочих мест, как бы это ни было необходимо – всегда ужасно. Робин успокаивал ее снова и снова, говоря: рынок обеспечит то, что государство больше не может. И он нашел, благодаря своим связям в Сити, превосходного застройщика. – В настоящее время у нас есть предложение от отельера Ларри Лоуренса, значительно выше рыночной стоимости, что указывает на то, как быстро он желает приступить.
Хелен снова обрела твердую почву под ногами. Там появится более высокооплачиваемая работа в строительстве для неквалифицированных рабочих-мужчин, и им больше не придется отмываться от грязи протестов и уклоняться от ударов. А медсестры, которые провели на ногах двадцать лет, смогут расслабиться в клиентском сервисе.
– По его расчетам, там будет более чем достаточно рабочих мест сперва в строительстве, а затем при отеле, чтобы компенсировать потери. Но мы тоже должны поторапливаться. Деньги не будут долго лежать на столе. Жестокая правда в том, что если мы станем задумываться, какие деньги хорошие, а какие плохие, и не будем получать прибыль с территории, мы не сможем позволить себе новый корпус.