– Этому корпусу еще год до завершения. Где будут мои пациенты до тех пор?
– Они будут во временных домах.
– Мы говорим о наиболее уязвимых членах общества! – вскричала Дженни так, что задрожали чайные чашки. – Миссис Гринлоу. Мои хронические пациенты считают Назарет своим домом. Они не просто госпитализированы; они мучаются ежедневно от пугающих слуховых галлюцинаций. Они не смогут справиться с этим без высокого уровня поддержки. И я не верю, что вы предоставите им такую поддержку. При всем уважении, у вас нет клинического опыта, и это по-человечески очень жестоко – применять бизнес-подход к психически больным. Это недобросовестно.
В душе у Хелен вскипело бешенство, ярость заполнила ее тело и заставила вцепиться в подлокотники стула в попытке остаться сидеть. Неосторожные слова «вы там не были» угрожали сорваться с ее губ. Если бы Дженни – если бы любой, кто сидел за столом – знали, каково это – быть пойманной в ловушку в том чудовищном месте, они опустошили бы его сегодня же вечером. Само здание являлось больным, учреждение было безумнее и бесчеловечнее, чем его узники. Будь на то воля Хелен, она бы сама управляла машиной с шаром, разрушающим здание, она бы…
– Хелен?… – В голосе Давины Дебен слышалось напряжение человека, повторяющего имя второй, третий, четвертый раз. Десяток лиц смотрели на Хелен с каким-то нервным любопытством. Она что-то сказала? Она как-то себя выдала? Давина наклонила голову в тайном предупреждении, которое Хелен не могла перевести. От нее ожидали, что она заговорит? Она пропустила вопрос? Секундная стрелка на часах медленно отсчитывала время ее замешательства, пока Майкл не пришел на помощь.
– Можем ли мы ненадолго просто вернуться к политике? – предложил он.
Пол Ламмис хмыкнул.
– Если под политикой вы подразумеваете идеологическую борьбу на благо государства… – начал он. Последующий двадцатиминутный терминологический матч позволил Хелен собраться с мыслями и вновь присоединиться к совещанию, и в конце концов объявить его закрытым. Дженни и Пол Ламмис покинули зал заседаний вместе, в задумчивости склонив головы. Под конец остались только Хелен, Давина и Майкл.
– Что произошло? – спросила Давина. – С вами все в порядке?
– Все прекрасно, – ответила Хелен, однако Давина сделала пометку в своем блокноте: «продолжить обучение выступлениям». По крайней мере, она прикрыла это от Майкла.
– Вы настаивали на своем, – сказал Майкл. – Мы сейчас находимся в тупике, но мы не пошли ни на какие уступки. – Очевидно, ее панику заметила только Давина. Майкл по-прежнему ее уважал. Хелен выровняла дыхание и вернулась к делу:
– У нас есть два варианта. Мы можем проводить больше собраний, тратить деньги и время и начать вкладываться в передовую практику и администрирование.
– Такое вы мне не продадите, – заявил Майкл. – Каков план «Б»?
– Мы придеремся к самому зданию. Где-то в больнице окажется столь серьезное нарушение правил охраны здоровья и безопасности, что в итоге мы сможем закрыть ее без промедления. – Хелен потерла пальцем царапину на красном дереве. – Сегодня утром я позвоню шефу геодезистов. Мы сможем быть там к концу недели.
Глава 51
Хелен наблюдала, как геодезисты, похожие на жуков в своих блестящих касках, гуськом втягиваются в Назарет. Они справятся с этой работой самостоятельно. Ей не требовалось присутствовать здесь, но она должна была взглянуть старому месту в глаза: лицом к лицу. Девушкой ее поместили туда обманом. Сейчас она делала это сознательно и на своих собственных условиях. Это было для нее важно. Признаться, она едва не вылетела за обочину, когда увидела указатель «Больничная дорога», и после парковки ей понадобилось десять минут, чтобы открыть глаза. Однако после первого взгляда все оказалось не так уж плохо. Помогло то, что здание было запущенным и уже верным путем двигалось к полной заброшенности. Крыша над старым мужским крылом провисала, и половину перламутровых стекол на часовой башне сорвало ветром, что придавало ей вид лица, вырезанного на фонаре из тыквы.
Хелен высморкалась, пригладила волосы, освежила помаду на губах, глядя в зеркало заднего вида, и попыталась поставить себя в положение человека, который приехал сюда впервые. Даже перестроенное в отель, с занавешенными сверкающими окнами, с каменной кладкой, обработанной пескоструйной машиной, и с деревцами в горшках по обе стороны дверей, это место, несомненно, всегда будет выглядеть как тюрьма, чем и является.
Зачем оно понадобилось Ларри Лоуренсу? По виду, навскидку, с тыльной стороны больше чем на две мили тянутся болота, и застроить их невозможно.
Дженни Бишоп стояла перед двойными дверями под руку с мужчиной в ковбойской шляпе. На его плакате была от руки нарисована эмблема КРМУ – Конфедерации работников медицинских учреждений – профсоюза больничных рабочих – и лозунг: «125 ЛЕТ ЗАБОТЫ ПРИНЕСЕНЫ В ЖЕРТВУ ПРИБЫЛИ».
– Это публичное выступление? – спросила Хелен, внезапно пожалев, что не привезла с собой Давину.
– Мне не нужно вам рассказывать, как быстро бьют барабаны в джунглях профсоюзов, – ответила Дженни. – Мои сотрудники волнуются за свои рабочие места. Они имеют право на протест. Марк, держите это ровнее! Миссис Гринлоу, прошу вас внутрь.
Двойные двери со скрипом отворились. За прошедшую четверть века атриум выкрасили в небесно-голубой цвет, и рожки газовых светильников пропали. Но изменилось и нечто более фундаментальное, нечто, лежавшее глубже, чем слой краски.
Хелен смотрела на портреты, перила и двери, гадая, какую же важную архитектурную деталь она упустила из виду, прежде чем поняла, что это запах. Та отвратительная паральдегидная вонь исчезла, уступив место синтетическому альпийскому аромату освежителя воздуха. Она задумалась: ценили ли нынешние пациенты то, что одним из многих чудес современной фармакологии стало избавление от вони? Быстрый взгляд в общую комнату не убедил, что эти пациенты сильно признательны. Они выглядели бесформенными в спортивных костюмах, сгорбившись перед телевизором за просмотром дневных передач. Большинство из них были женщины, и их средний возраст колебался примерно в районе шестидесяти. Хелен сделала мысленную пометку – обеспечить общие помещения централизованным отоплением. Старые кирпичи и старые кости казались мрачным сочетанием.
– Вы можете побеседовать с любой из них, – предложила Дженни.
– Меня интересует ваша бухгалтерия, а не данные пациентов, – сказала Хелен. Она без спросу толкнула дверь с табличкой «ФИЗИОТЕРАПИЯ». Комната оказалась пуста, и на изношенных тренажерах через прокладки прорывался поролон. Половина окон была заколочена. Они даже это сделали неправильно. Кто захотел бы упражняться на велотренажере в такой темнице? Хелен обязательно проследит, чтобы в новом корпусе весь гимнастический зал был залит светом.
– Могу я взглянуть на административный блок? – Она шагнула на лестницу прежде, чем поняла, что Дженни еще не указала ей путь. Из часовой башни донесся голос:
– Господи Боже! Стиви, подойди и взгляни на это!
Дженни поморщилась.
Все те же старые ступени скрипели под ногами. Кабинет Дженни был частью прежнего помещения доктора Буреса, где вместо галереи его «преступников» теперь висели плакаты о здоровье и безопасности и календарь двухлетней давности. Достопочтенный Бурес оказался дискредитирован, или, вернее, дискредитировал сам себя. Бурес признался в том, что он гей, в начале семидесятых и до самой своей недавней смерти публиковал мемуары о том, насколько варварскими были его методы.
Хелен повесила портфель и пальто на стойку для шляп и попросила посмотреть больничные книги.
С пустыми руками она проследовала за Дженни через дверь в стенной панели, которую не заметила, когда была здесь девушкой. На поясе Дженни позвякивали ключи. Хелен подумала, что они могут находиться сейчас над танцевальным залом.
– Шаг во внутреннее святилище. – Дженни открыла очередную дверь – в огромную библиотеку; нет, не в библиотеку. На многих ярдах полок здесь хранились не книги, а коробки и папки. Одно окно было разбито и заколочено поверх дыры, но через щель сиял свет, и оттуда доносилось пение толпы людей. Дженни показала на стол, заваленный перфорированными распечатками, рядом с башней из коричневых папок.
– Это ваши счета?
– Нет. – Дженни покраснела. – Это записи о пациентах. Я умоляю вас, Хелен, перед тем как начать работу с цифрами, посмотрите на все это с человеческой стороны. – Хелен взглянула в глубину уходящих вдаль полок, и осознание отстало на несколько секунд от тревожного еканья в ее животе.
– Но это невероятное количество документов для нескольких сотен пациентов.
– Попробуйте сказать «десятки тысяч пациентов», и вы будете близки к истине, – пояснила Дженни. – Вы смотрите на истории болезни всех, кто когда-либо здесь лечился. Некоторые из этих записей по дате совпадают с появлением самой Государственной службы здравоохранения. Они все разложены по годам, согласно распорядку. Боюсь, что записи, сделанные в мрачные дни администрации Керси, велись слегка небрежно, но уверяю вас, что со времени моего пребывания в должности все в порядке. Это, разумеется, касается только бумаг современных пациентов, которые имеют значение сегодня.
Хелен боролась с тошнотой, подкатившей от мысли, что она, возможно, находится в нескольких ярдах от информации, которая в неправильных руках может перечеркнуть все плоды ее работы.
– Я предполагала, что такие записи должны быть где-то централизованы, – произнесла она.
– Они и централизованы. Мы и есть центральное хранилище. С шестидесятых годов.
Дженни говорила так, будто и не слышала, как ее слова высверливают дыру в сердце Хелен.
– Как бы то ни было, вернемся к нашим многолетним пациентам. – Она подцепила верхнюю дюжину страниц со своей бумажной кучи. – Я выбрала пару случайных исследований, которые, как надеюсь, изменят ваше мнение. Я действительно думаю, что это повлияет на ваше решение, если только вы увидите…