Досрочное закрытие Назарета виновато…
…потеряла так много крови, что она…
…пропустил три последних амбулаторных приема…
Лоуренс сэкономил на безопасности заброшенной территории.
Часовые мучения Джулии.
Заприте его в Броадмур!
Гостиничный комплекс – дальнейший удар по местному рынку труда!
Ребенок был найден на расстоянии полумили в подлеске, вцепившимся в тело собаки. Физически он не пострадал, но стал свидетелем…
…худшее для работников больницы: «Мы же вам говорили!»
Корали вернулась с кофе и чаем на подносе. Хелен вглядывалась в его содержимое, будто играла в игру на внимательность: фестончатый чайный сервиз, тарелка с кексами и заварными пирожными, которые все равно никто не станет есть.
– Приглашай их, – сказала Хелен.
«Не судите нас по злодеянию Канниффи!» – умоляет группа пациентов…
Намокшие глаза Дженни Бишоп и Давины Дебен подчеркивали сухость глаз Хелен. Даже лицо Майкла Стейна выглядело опухшим.
– Пресс-конференция через час, – напомнила Давина Дебен. – Мы анонсируем расследование, но давайте сделаем все возможное для минимизации ущерба сейчас… – Она помахала в воздухе перед своим лицом, словно могла таким образом смахнуть слезы со щек. Это был первый случай на памяти Хелен, когда профессиональное умение Давины владеть собой дало трещину. – Боже, какая трагедия… Какая ужасная кровавая потеря…
Назарет отомстил Хелен, наказав ее за брошенный вызов. Она играла роль Бога, и в отместку заведение забрало чужую жизнь, последнюю душу для своей коллекции, и к тому же ни в чем не виноватую. Это было умно, это выступало чем-то более разрушительным, чем потеря карьеры или репутации.
Дариус Канниффи весил шестнадцать стоунов против восьми Джулии Соломон.
Она не выдержала…
Дженни откашлялась.
– Если я могу вставить свое скромное мнение ценой в два пенса, то этого можно было бы избежать, если бы деятельность больницы сворачивалась за более долгий срок.
Ларри Лоуренс оставляет местных жителей на произвол судьбы…
Майкл Стейн покачал головой:
– Это место было непригодно для своей цели. Простите, Дженни, но я удивлен, что на ваших руках не больше смертей. И чьим решением в конечном счете было выписать пациентов в сообщество?
Дженни покачала головой в ответ:
– Дариус являлся образцовым пациентом. Его рецидива никто не мог предвидеть. Вы читали его записи, Хелен, вы были там целую вечность. – Хелен не решилась заговорить. – Пятнадцать лет без происшествий, – продолжала Дженни. – Но поскольку вы не могли дождаться, когда новый корпус будет готов, я поселила его в сообществе. Я предупреждала вас, что такое резкое закрытие может превратить образцовых пациентов в нестабильных. И мне не доставляет никакого удовольствия произносить: «А я вам говорила!»
…связал ее при помощи…
Хелен откашлялась.
– Я очень опустошена этим и глубоко сожалею. – Такие глупые, неподходящие слова, но что еще можно сказать? «Я не могу есть, я не могу спать, я с удовольствием отдала бы свою жизнь вместо ее»? – Это, несомненно, ужасная трагедия, и я не могу выбросить мысль о страданиях женщины – и ее сына – из головы. – Голос Хелен дрогнул: она сделала глубокий вдох. – Тем не менее я закрыла эту больницу из благих побуждений и после консультации с экспертами. Я знаю, что вы делали все возможное, Дженни, но вы не смогли изменить культуру нерадивости и лени. Это неприятная правда. Я не думаю, что там можно было чего-то добиться, просто указывая пальцем на недостатки.
Вдовец: она была замечательной женой, замечательной матерью…
Майкл Стейн повернулся к Хелен. Она знала, что именно он собирается сказать.
– Хелен, эта трагедия была разовой, и ее нельзя рассматривать как подрыв кампании по закрытию. Вы всегда были одним из наших величайших борцов, и департамент ценит вашу работу больше, чем я могу выразить. Но… – Майкл поерзал на своем стуле. Давина смотрела в окно. – Как вы знаете, ваша роль отчасти в том, чтобы поглощать удар от подобных трагедий. – Она понимала, что топор приближается, однако это не притупляло боль. – Это являлось в конечном счете вашим выбором и вашей ответственностью. Выплата будет скромной, по всей видимости, но достаточной, учитывая тот факт, что вам придется приложить все силы, чтобы найти работу в схожем секторе хотя бы в течение нескольких месяцев.
Давина наставляла ее на ступеньках:
– Держите лицо, Хелен. Просто делайте заявление, не попадайтесь на их уловки. Вы способны на это. Вы не совершили ничего плохого.
Управление здравоохранения поспешило с закрытием психиатрической больницы…
Хелен прошла за Давиной и Майклом через вращающуюся дверь: они встали рядом с ней на крыльце. Из-за полицейского оцепления взревела разъяренная толпа. Поблизости была и стая журналистов. Хелен увидела свое отражение во множестве линз – крошечная куколка напротив сетки из стали и стекла. Громкие вопросы прокатились через нее, как приливная волна:
– Что вы чувствуете по поводу того, что трехлетний мальчик остался без матери?
Пора заново открыть приюты?
– Разве это не вас следует вывести из эксплуатации, Хелен?
Инициативные группы предупреждают, что это первый из множества подобных…
Нет. Хелен представила заголовки уменьшающимися, слова – улетающими куда-то вдаль. Она не могла позволить себе на них отвлекаться. На вдохе она вообразила, что ее позвоночник выкован из стали.
– Я была полностью опустошена, услышав об убийстве на территории старой Назаретской больницы. Мы выражаем глубокие соболезнования Адаму и Джейкобу Соломонам. Я не могу представить себе масштаб их потери. Мое сердце открыто для них. Я приняла решение закрыть Назарет из лучших побуждений и лично скорблю, что система не просто упустила этого пациента, но и разрушила жизнь невинной семьи. Управление находится в тесном контакте со старшим следователем, и все необходимые вопросы будут заданы. Расследование уже началось… – Хелен слышала свой голос в отрыве от смысла произносимых слов, как нерадивый школьник, читающий вслух в классе. «Я теряю их внимание», – подумала она, когда заканчивала речь словами: – …Что они приняли мою отставку с немедленным вступлением в силу.
– Вы не выглядите особенно обеспокоенной, – заметила журналистка из первого ряда.
О, на этот раз Хелен была способна выдавить из себя слезы. Она так упорно работала над самоконтролем, что полностью усвоила весь процесс. Но журналистам нужны факты, действия, справедливость, а не бессмысленные звуковые фрагменты или банальности.
И вопреки инструкциям Давины Хелен ответила:
– Я закрыла это место из лучших побуждений, – повторила она. – Как у представителя общественной власти, у меня есть долг перед общественным кошельком.
И поняла, что совершила ошибку, еще до того, как снова вдохнула. Те репортеры, которые не выглядели шокированными, улыбались в блокноты, понимая, что они получили свой звуковой фрагмент. Давина двигалась к ней через толпу – персонифицированное воплощение минимизации ущерба.
– Неужели вы думаете, что Адама Соломона заботит общественный кошелек? – донесся голос из толпы прессы.
– Сегодня мы не будем отвечать на вопросы, – заявила Давина. Хелен замерла на ступеньках. Навязчивое состояние вновь овладело ею. «Я могла бы признаться прямо сейчас, – пришла ей в голову дикая мысль. – Я могла бы рассказать, чем именно является их любимое учреждение, о всей его гнилости я могла бы поведать из первых рук, я могла бы быть на каждой передовице каждой газеты в течение нескольких недель, если бы выступила с этим публично». Она почти раздвинула губы, чтобы признаться.
– Хелен?… – Предупреждающий взгляд Давины вернул Хелен в чувство. Разоблачение ее истории не вернет к жизни Джулию Соломон и не утешит вдовца. Чего она этим добьется, кроме того, что перебьет собственной историей нападение на Джулию и переведет стрелки на плохие старые времена?
Робин – муж, от которого она снова стала финансово зависимой – ждал ее в «Ягуаре». Хелен предпочла выключить радио вместо того, чтобы рискнуть услышать свой голос в новостных сводках.
Они молчали, когда город за окнами сменился сельской местностью. Стоял поздний август, и поля были такими же, как в лето их знакомства, – акры пшеницы волновались золотым морем по обе стороны дороги.
– Это могло бы пройти и получше, – наконец произнес Робин.
Хелен прижала голову к окну, ощущая лбом вибрацию.
– Никто никогда не наймет меня снова. – Ее слова расцвели лепестками пара на стекле.
Робин на мгновение снял ладонь с рукоятки передач, чтобы погладить жену по колену.
– Так ли это плохо, а? Просто вынужденный отпуск, который позволит тебе восстановиться?
Хелен знала, что последует дальше.
– Мне очень жаль, что потребовалась трагедия, чтобы ты это увидела, но врачи с самого начала были правы, дорогая. Тебе не следовало перенапрягаться и тянуться так высоко. Позволь мне быть твоим мужем. Позволь мне сейчас о тебе позаботиться, прежде, чем кто-нибудь еще пострадает.
Глава 55
– Среди жизни мы смертны.
Не было ветра, чтобы унести слова викария. Едва стих ураган, как его начали называть Великим Штормом. Конечно, по стандартам некоторых других стран это можно назвать просто сильным бризом, но Англия не знала ничего подобного на памяти живущих. Целое графство было разрушено, линия горизонта резко выделялась, и огромная равнина обнажилась до такой степени, что казалось, только искривление Земли мешает увидеть всю дорогу до Лондона. Ветром повалило вековые деревья; самый большой дуб в поместье упал, перегородив дорогу в Гринлоу-Холл и помешав проехать машине «Скорой помощи», когда артерии Робина сжались до толщины булавочных уколов.