На следующий день я перебрался через небольшую каменную насыпь за садом и спустился в лесистую долину. Ещё десять минут ходьбы, и я вышел на поляну.
Напротив меня стояла фигура – статуя красивой девочки. Её лицо было белым, как снег, но больше всего меня привлекли её глаза. Что-то в них было такое, от чего у меня мурашки побежали по коже. Она держала перед собой книгу, на обложке которой был высечен любопытный символ – очень похожий на букву еврейского алфавита. Я не поверил своим глазам. Неужели то, что мне удалось узнать в Румынии, было правдой, и это буква Хет? Наклонившись, я различил вырезанные на пьедестале изображения жутких созданий. Мои пока ещё смутные подозрения начали обретать форму. Совсем как привидения вокруг меня.
Мне почудилось, что кто-то нашёптывает мне на ухо неразборчивые слова, но я списал это на разыгравшееся воображение. Но чем дольше я смотрел на статую, тем они становились чётче. В мой мозг хлынули знания, ранее мне недоступные. Я оказался перед лицом чего-то значительного. Все доказательства были налицо. Статуя, книга в её руках, символ на обложке, образы извивающихся в чудовищном танце существ на частично утопленном в землю пьедестале. В голове повторялись слова «оракул», «хендж» и «монолит». Эти места существовали на самом деле, всё, как было описано в «Мифе о Каменных детях». Но моё рациональное мышление не давало мне поверить в то, что я нашёл обломок стены Эдема.
Хотя это, несомненно, было местом силы. Оно буквально излучало энергию. Но я убедил себя, что этому есть разумное объяснение. Я был уверен, что, если постою тут достаточно долго, ответ отыщется сам собой.
Я вспомнил о привезённом из Румынии серебряном кулоне. Согласно всем трудам, что мне удалось найти и прочесть, архангельский ключ должен был привести своего владельца к местам, куда упали обломки Эдемской стены. Что, если в этом и было всё дело? Тогда мой друг ошибался: кулон не был подделкой. Это был не просто оригинальный сувенир. Я смотрел в глаза каменному ребёнку, и меня затопило осознание, что ключ, когда-то открывавший Врата Эдема, сейчас лежал на дне моего ящика с носками! Казалось, девочка говорит со мной без слов. И чем дольше я смотрел на неё, тем яснее понимал, что мне нужно делать.
Я вернулся домой, поднялся в спальню и достал из комода серебряный кулон. От него словно исходили волны холодного жара. Меня охватило чувство великого предназначения. С самого момента, когда мне в руки попал этот кулон, моя судьба была предрешена: мне предстояло приехать в Гейтсвид и найти статую в лесу. Но оставалось ещё что-то, какое-то последнее задание, и мне необходимо было его выполнить.
Я сел за стол, открыл тетрадь на чистой странице и, поддавшись порыву, прижал к листу кончик кулона. К моему изумлению, на бумаге появилась чёрная линия, как от чернил. И затем по неясной мне причине я нарисовал символ с обложки каменной девочки.
Оглядываясь назад, сейчас я понимаю, что в тот момент начал проделывать опасную дыру в тонкой материи, ограждающей наш мир от других реальностей. И я всё бы отдал, чтобы повернуть время вспять и это предотвратить.
– С ума сойти, – сказал Эдди.
– Думаете, это правда? – спросила Мэгги. – Что, если он всё выдумал?
– После всего, что мы видели? – отозвался Харрис. – Мне кажется, у нас есть все основания ему верить.
Небо за окном почернело. Мэгги, читавшая последний отрывок, откашлялась и потёрла глаза. С другой стороны парка донёсся автомобильный гудок – первое за весь вечер напоминание о существовании внешнего мира.
– Хочешь воды? – предложил Харрис.
– Нет, всё нормально, – отказалась Мэгги. – Я уже так поднаторела в шифре, что могу читать его и без перевода.
– Как думаете, что с ним случилось? – спросил Эдди.
Харрис зажмурился, будто надеялся тем самым оградить себя от неизбежного вывода.
Мэгги покачала головой.
– У меня есть идея, но я не хочу говорить заранее. – И она вернулась к чтению.
Натаниэль продолжил записывать кулоном приходящие ему в голову образы и идеи – тёмные подземелья, спрятанные ключи к потайным дверям, статуи, привидения и демонические собаки. Постепенно из этих текстовых обрывков начала складываться история.
Спустя почти месяц после обнаружения статуи в лесу он приступил к созданию рукописи, что впоследствии стала его дебютным романом – «Слух о привидении в женском монастыре». Натаниэль перепечатал готовую рукопись на машинке и отправил копии агентам и в издательства. К его удивлению, одно из них откликнулось, и вскоре книга вышла в свет. Он был вне себя от восторга, что его истории наконец-то кто-то прочтёт.
Все свои книги он написал с помощью кулона, и работа над каждой начиналась одинаково: на титульной странице он писал название и имя, а под ними рисовал еврейскую букву. Если бы кто-то спросил его, почему так, он бы не смог внятно ответить. Он просто чувствовал такую необходимость, будто сам кулон, или статуя в лесу, или что-то ещё подсознательно его направляло. Но главное, что с кулоном в руке он не испытывал проблем с вдохновением. И боялся, что этому придёт конец, если он начнёт задаваться вопросами, поэтому отогнал сомнения на самый край сознания. На какое-то время.
Его книги пользовались успехом, но затем ему начали попадаться в местной газете сообщения о странных инцидентах. Несколько домашних питомцев пропали при загадочных обстоятельствах. Группа детей утверждала, будто видели в лесу рядом с подъездной дорогой к дому Натаниэля невиданных зверей. Нашлись взрослые, клявшиеся, что эти звери на них напали. Двенадцатилетний мальчик по имени Джереми Квейкерли исчез посреди ночи прямо из своей комнаты. Наконец, в центре кукурузного поля рядом с проселочной дорогой, ведущей к фабрикам, нашли тело пожилой учительницы. Происшествие посчитали несчастным случаем, но по Гейтсвиду гулял слух, будто бы в отчёте патологоанатома причиной смерти значилось падение с большой высоты. Женщина умерла в банном халате.
До Натаниэля доходили разговоры, будто бы эти происшествия напоминали эпизоды из его книг, но он убеждал себя, что это просто совпадения. По крайней мере, пытался. Натаниэль понимал, что у всякого писателя обязательно найдутся критики, и старался не обращать внимания на преследующие его косые взгляды и перешёптывание за спиной.
Иногда он уходил в лес за яблочным садом, прогуливался до поляны с загадочной статуей. Там он размышлял о происходящем. Что, если в слухах была доля правды? Что, если, беря в руки кулон вместо ручки, он не только сочинял, но и влиял на что-то неведомое ему? Что, если легенда об архангельском ключе не была обычным домыслом? Да, кулоном можно было писать, но как насчёт других мистических свойств, приписываемых ему учёными прошлого? Чем он отличался от того же карандаша? В итоге Натаниэль всегда останавливался на краю поляны и сокрушённо тряс головой, говоря себе, что этой тайне суждено остаться неразгаданной. Хотя в глубине души понимал, что хватается за это заключение, как за спасательный круг. Потому что изображать неведение было намного проще.
Всё изменилось, когда несколько лет назад я случайно забрёл к Безымянному озеру. Разумеется, я и раньше там бывал, именно его я описываю в конце «Слуха о женском монастыре с привидением». Но в тот день я впервые решил шагнуть к воде, и от моих ботинок по поверхности пошла рябь. Сразу после этого из озера выскочила небольшая стая собак и погнала меня в лес. Я благополучно добрался до дома, но не знал, что и думать. Я не мог поверить в случившееся. Все эти статьи в газетах, все нераскрытые преступления, от которых я отмахивался… Исчезнувшие питомцы, нападения неизвестных животных, пропавший из собственной спальни ребёнок, смерть учительницы. Всё это нахлынуло на меня. Годами жители Гейтсвида шёпотом обвиняли меня во всех происходящих в городе и его окрестностях странностях, и теперь я будто прозрел и увидел истину. По крайней мере, мои озёрные собаки-чудовища оказались реальны.
Но как такое было возможно? Все мои подозрения насчёт кулона подверглись тщательному пересмотру. Если легенда о ключе была правдивой, возможно ли было такое, что, используя его вместо ручки для написания своих романов, я каким-то образом призвал в лес позади дома озёрных собак? А другие чудовища из моих книг тоже существуют на самом деле? Если каменное дитя действительно отмечало место, где материя между мирами была очень тонкой, то возможно ли, что я её прорвал? Что, если это я был виноват во всём случившемся?
Я немедленно спустился в подвал и спрятал кулон. Мне нужно было ненадолго от него избавиться, перестать писать, взять паузу и всё обдумать.
Несколько дней спустя я дремал на диване после обеда, когда услышал шорох, как от перелистывания бумаг. Кто-то стоял на пороге кухни. В первую секунду я решил, что мне в глаз попала соринка или ресничка, но когда я потёр его, ничего не изменилось. Пространство между печкой и раковиной, полной грязной посуды, всё так же занимало какое-то тёмное пятно. Я сел, и пятно приняло форму старой женщины. Тени окутывали её тело как дым. Скрывающие лицо волосы колыхались, как от лёгкого ветерка. Её рот не двигался, но я отчётливо слышал её голос, древний и неосязаемый, как сам тлен.
Женщина коснулась косяка, и дверь вытянулась, а кухня за ней скрылась в мерцающем зареве невидимого огня. Я больше был не у себя дома. Из теней доносилось хлопанье крыльев и шуршание насекомых. Стены комнаты потемнели и заблестели от влаги.
На месте глаз у Женщины были чёрные провалы, но я чувствовал на себе её пристальный взгляд.
– Кто ты? – спросил я. Она не ответила, но я откуда-то знал ответ и прошептал: – Лилит?
Она улыбнулась, но ничем не подтвердила мою догадку. Однако мне было ясно, чего она от меня хочет: чтобы я освободил её. Как я – снизошло на меня озарение – уже освободил её детей.
– Если я включу тебя в роман, ты тоже появишься здесь, как те собаки, что гнались за мной по лесу? – В моей голове всё смешалось, я боялся услышать ответ. Все эти происшествия… От одной мысли, что это моя вина, пусть я и не хотел ничего подобного, у меня сердце разрывалось. – И к-как все остальные, о которых я писал?