ласкал глазами, как сделал бы это руками.
Пришел, потому что хотел узнать, какая опасность ему грозит?
Или взять то, что я ему пообещала?
За дверью послышался шум, и мы замерли. Прислушались. Но вскоре все звуки стихли, я снова смогла дышать, а сердце запустило сумасшедший бег. Остатки сна слетели, как дым, и я, наконец, вспомнив о приличиях, стянула с кресла шаль и накинула на плечи.
– Ты хотела поговорить?
От этого низкого мужественного голоса меня ударило в жар, и по рукам побежали мурашки. Все слова разом выветрились из головы, будто подхваченные ворвавшимся в окно ветром. Показались неважными, кощунственными, пошлыми. Как во сне я потянулась к нему и прижалась щекой к широкой груди, покрытой кожаной безрукавкой.
Реннейр вздрогнул, как будто я сделала ему больно, а потом заключил в кольцо рук.
Лестриец пах осенью. Влажным предрассветным лесом, терпким вином со специями и горькой полынью. А еще мужчиной. Опьяненная, я впилась пальцами в ткань его вымокшей под дождем рубашки и зажмурилась сильно-сильно, не зная, как начать разговор. И молясь, чтобы этот волшебный момент тянулся как можно дольше.
– Рамона… – выдохнул мне в ухо, а потом быстрым и точным жестом отстегнул меч, бросил на столик у окна. Подхватил меня под колени и сел в кресло.
Я спрятала озябшие ноги под подолом сорочки, а лестриец гладил мои волосы, зарывался в них пальцами, посылая по всему телу сладкие волны. В этом было что-то глубоко личное, более интимное, чем поцелуи – здесь нежность плелась кончиками пальцев и дрожала, как паутина или капельки росы.
Я должна сказать ему, должна… сейчас… еще немного подожду, иначе этот миг перестанет казаться таким прекрасным.
– Кто тебе та женщина? – быстро выпалила, отстранившись, и прикусила свой болтливый язык. Он иногда жил своей жизнью и не считался с головой. Вот же!.. И ведь знала, что это глупо, нелепо, но сегодня за ужином, когда подавальщица так нахально взгромоздилась на Ренна, мне захотелось расколотить тарелку, а следом и чью-нибудь голову. В грудь будто вонзилась зазубренная сталь, причиняя невообразимую боль. И чувствовала же, что между ним и раскрашенной девицей ничего серьезного, но ревность затуманила разум.
Они все вели себя развязно, давали себя хватать и лапать, садились на колени, а я скрипела зубами от досады, что не могу даже подойти и заговорить с Ренном. Но это все тогда, а сейчас я собиралась позволить себе гораздо больше.
На лице его промелькнул проблеск вины, а потом Ренн тихо усмехнулся и поцеловал кончики моих пальцев.
– Никто. Совсем никто.
– Она вела себя так, будто вы давно знакомы, – я не хотела требовать отчета и вести себя так, словно он моя собственность, но остановиться уже не могла.
Реннейр перехватил подбородок, заставив посмотреть в глаза. В них было что-то, что заставляло поверить – сейчас он говорит с открытым сердцем и ни за что не станет лгать.
– Всех их больше нет. Уже нет.
Эти слова прозвучали из его уст самой долгожданной песней. Слушать бы бесконечно, наслаждаясь глубокими вибрациями и бархатистыми нотками. Руки сами скользнули Ренну под рубашку, влажную от дождя и нагретую телом. Кончики пальцев пробежались по жесткому животу, по груди. Кожа его покрылась мурашками. Ладонь замерла напротив сердца, содрогаясь от глухих толчков, застыла, будто примагниченная.
Замереть бы вот так, глаза в глаза, кожа к коже, сердце к сердцу, сплестись корнями – чтобы две жизни в одну. И чтобы видеть звезды – вместе, слушать легкое, как ветер, дыхание степи и гулкое молчание гор – тоже вместе.
Внутри разгорался огонь, в котором ветхими листьями сгорали и ревность, и боль, и сомнения, приправленные страхом.
Он – мой. Только мой. С самого первого взгляда, с первого слова, с первой улыбки – ошибки быть не может. Будто судьба моя с рождения была отдана в руки этого человека, а все пройденные дороги упрямо вели лишь к нему.
– А теперь потрудись объяснить, дорогая моя жрица, что все это значит, – раздался чуть охрипший голос.
– М-м? – я нехотя отстранилась, заглядывая ему в глаза.
– Да-да, не думай, что я совсем разомлел. Я пока еще держу себя в руках и готов слушать.
Матерь Гор, как говорить, если в горле застыл ком, а язык прилип к нёбу? Но, если я не скажу ему правду, потом может быть поздно.
– Обещай, что не будешь смотреть на меня, как на сумасшедшую.
– Обещаю, – Ренн кивнул, укладывая тяжелую ладонь мне на бедро и сминая белую ткань, а я, набрав побольше воздуха, выпалила:
– Реннейр, ты и есть ребенок из пророчества!
Мне показалось, что сейчас он меня сбросит – так напряглось его тело.
– Что? – переспросил, изумленно вскинув брови. А потом с силой вытолкнул из груди воздух и помотал головой. – О чем ты говоришь? Я…
– Кем была твоя мать, Ренн? Твоя. Настоящая. Мать. – Меня вдруг начало колотить, а пальцы, которыми я цеплялась за его рубашку, свело судорогой.
– Я никогда ее не знал. Но скажи мне ради всех богов, как тебе в голову вообще пришли такие мысли?
И я пересказала ему наш разговор с матушкой Этерой, призвав на помощь всю искренность, все красноречие. Он смотрел на меня внимательно, почти не мигая и не шевелясь, впитывая каждое слово. А в конце произнес:
– Если бы это было так, если бы я действительно был ребенком из пророчества, то мой отец… – и вдруг его как в грудь ударили – Ренн схватился за ворот рубашки, оттягивая его. Мне показалось, что он начал задыхаться.
– Что с тобой? Ох, Матерь Гор, я сейчас…
Я до смерти перепугалась, бросилась к сумке с амулетами, чтобы хоть как-то помочь. Чуть не запуталась в сорочке и не распласталась на полу, но Реннейр остановил меня:
– Со мной все в порядке.
Он выглядел нездоровым: стоял, держась за грудь и пошатываясь, а взгляд блуждал, как у слепого.
– А мне так не кажется.
– Все в порядке, – спокойно повторил он, протягивая ладонь. Странная слабость начала покидать его, голос зазвучал уверенней, и уже через несколько мгновений передо мной стоял все тот же Ренн.
Я потеряла нить разговора, колени дрожали после пережитого. Надо же было так меня напугать, я чуть заикаться не стала! Но чуть позже я обязательно выясню, что за жуть приключилась с моим лестрийцем, а пока в голове билась лишь одна мысль:
– Они убьют тебя, понимаешь? – испуг и, как следствие, злость захлестнули с головой, я с трудом поборола порыв как следует встряхнуть этого вредину, потому что чувствовала – он мне не поверил. – Как только поймут, что это ты. Ты для них – ходячая угроза!
– Хочешь сказать, что моя мать была Каменной жрицей? Тогда почему я не чувствую в себе ни крупицы Дара?
Мы стояли друг напротив друга, напряженные, как противники перед поединком. Только я хотела не победить его, а спасти.
– Я не знаю! Но подумай, ты выжил в Ущелье Забытых, прошел со мной сквозь врата в нашу первую встречу, изменив маршрут силой желания, и ты… – я приложила дрожащие пальцы к губам. – …да, это все-таки ты вырастил ту стену, что закрыла меня от Красного Топора. В миг сильной опасности иногда случаются неконтролируемые выбросы силы! Твоя мать – Ледара из Синего камня!
Показалось, еще чуть-чуть, и он громко рассмеется. Но Ренн резким движением запустил пальцы в волосы и сжал кулаки так, будто у него раскалывалась голова. Я не видела его лица, потому что на несколько мгновений в комнате воцарилась непроглядная мгла.
– Моя мать была гулящей женщиной из веселого квартала, – произнес глухо и безжизненно. – Ты ошибаешься, Рамона.
Этот голос меня будто в пропасть толкнул – сердце упало на самое дно и разлетелось вдребезги. Этот упрямец не верит мне! Не верит!
– Не ошибаюсь! – я подлетела к нему и толкнула в грудь, но он даже не шелохнулся. – Что мне сделать, чтобы ты поверил?
Реннейр перехватил запястья и вздернул к своим плечам – шаль, которой я прикрывалась, соскользнула вниз и растеклась бордовой лужицей у ног. Мы замерли, прижатые друг к другу, и взгляд напротив стал вконец пьяным, темным.
Темнее ночи.
Своими словами я причинила ему боль, но что мне было делать? Знаю, ему неприятно говорить о семье, но этот гнойник надо выпустить, чтобы прекратил отравлять кровь.
– Просто не трогай больше эту тему, – выдохнул в губы и судорожно втянул воздух. – И потрудись рассказать, зачем ты на самом деле позвала меня сюда? Зачем решила измучить?
В ответ на последние слова щеки вспыхнули, и я едва не задохнулась от накатившего смущения, а потом задергалась, пытаясь высвободить руки. Но лестриец держал крепко и не сводил с моего лица пристального взгляда.
– Ты хочешь использовать меня для каких-то своих целей, которые мне пока непонятны.
– Может, я просто… просто хочу! – злость так и кипела во мне. – А ты разве меня не хочешь? Говорил, что нравлюсь, я это вижу… и ощущаю…
– Я не животное, живущее только инстинктами, – зло произнес Ренн. – И не мальчишка, который кидается на женщину, истекая слюной и не думая о последствиях. А ты… Неужели ты хочешь так просто разрушить свое будущее? Тебя ведь хотят сделать Верховной жрицей, как ты будешь служить своей богине, если твое тело…
– Если я пройду посвящение, пути назад не будет, я потеряю все, что любила! Потеряю свою душу, сердце – все, что делает меня живой и способной на настоящие чувства. Потеряю тебя, понимаешь?
Пока не успела передумать, высвободила руки из плена его пальцев и потянулась к завязкам сорочки – дернула тонкие ленты и спустила ее вниз по плечам, оставшись обнаженной до пояса. Под оглушительный грохот сердца ступила назад, перехватывая его взгляд, давая осмотреть себя целиком, и тогда дернула снова, полностью избавляясь от одежды.
Сорочка с тихим шелестом упала на пол, и я поджала озябшие пальцы на ногах – осталась полностью нагой и беззащитной. Я чувствовала себя до одури смелой и в то же время невероятно трусливой. И от смеси этих чувств колотило, как в лихорадке.
– Ну что ты молчишь? – спросила, избегая его взгляда и борясь с желанием прикрыться руками. Чувствуя, как взгляд этот, тяжелый и алчущий, исследует мое тело. – Скажи хоть что-нибудь… – облизнула пересохшие губы кончиком языка. – Скажи, что я красивая…