Я поморщился. Эти воспоминания всегда приносили только боль и непонимание. Годами я пытался забыть их, стереть, потому что проще было вообще ни о чем не думать.
Старик упрямо помотал головой.
– Ты не выжил бы, тебе помог Дар. Ты его использовал, обошел силу печати. Стихийно, неконтролируемо. Осталось лишь вспомнить.
– Мне казалось, что это ты должен мне объяснить. Кто здесь у нас всемогущий жрец Отца Равнин?
Последнюю фразу я произнес со злой иронией, но Леймах сделал вид, что ничего не заметил.
– Если не ты, то кто должен мне все объяснить? Кто?!
– Твой меч, – он кивнул на оружие, а я замер в недоумении. – У тебя есть меч, он служил тебе долгие годы, спасал жизнь, он твой верный друг и спутник. Он поможет тебе. Неужели прежде ты не замечал ничего странного?
Я нахмурился, пытаясь понять, что несет старикан. И вдруг…
– Золотые линии – как будто прорехи. И искры в воздухе.
В Лествирском лесу я, обезумевший от картин прошлого, до одурения махал мечом, представляя, что рублю незримого противника. Я описал Леймаху то, что видел, умолчав лишь о срубе и кровавом камне.
– Сам того не понимая, ты рассекал пространство, – произнес старик с воодушевлением. – Будь ты чуть внимательней и старательней, то еще тогда мог бы открыть заветную дверь и создать портал для перемещения.
Я пытался осмыслить слова старика. Но знания были такими ошеломляющими, что никак не желали строиться в ряд.
– Ты ведь уже многое знаешь, о многом догадываешься, но твое упрямство сильнее веры. А без нее ничего не получится. Вера должна быть столь пламенной, чтобы с ее помощью можно было растопить даже камни, – Леймах приложил сухой кулак к груди и постучал по ребрам. – Она вот здесь, в сердце. И без нее тебе не спасти девочку.
– Ты болтай поменьше, старик. У меня очень мало времени.
Ему известно о Рамоне, и это плохо. Что если Леймах успел проболтаться о ней отцу?
А старикан вздохнул и, подойдя к одному из камней, любовно погладил поросший клочьями мха бок одного из камней. Я мог поклясться, что тот довольно заурчал!
– Вы, молодые, вечно куда-то торопитесь, бежите, не замечая, как прекрасны закаты и рассветы, не слыша пения птиц, не понимая слов ветра и шепота звезд. А ведь они могут дать ответы на многие вопросы.
– Все вы любите загадки, иносказания, глупые пророчества. А я их терпеть не могу!
Я привалился к камню плечом. Этот день высосал все силы, хотелось все бросить и нестись сломя голову. Но я понимал, что ничем не помогу Рамоне, потому что без Дара врата Антрима никогда мне не откроются. А то, что несколько раз у меня случались спонтанные выплески сил, еще ни о чем не говорит.
– Древние арнерианцы умели повелевать ветром и создавать проходы в пространстве. Их молитвы спасали землю от неурожая и засухи, а скот – от болезней.
– Это я знаю.
– Так попробуй! Обнажи меч и впусти в сердце веру.
Сказать легче, чем сделать. Но я все же послушал совета, и вскоре воздух наполнил свист стали. Клинок рассекал ночной воздух – еще и еще, раз за разом. Я улыбнулся и прикрыл глаза, чувствуя, как радуются мышцы.
– Ты должен представлять дверь и место, в которое хочешь попасть.
Место? Проблема в том, что я не знаю, где сейчас находится Мона. Она может быть в любой точке Антрима!
– А если представить человека?
– Ну попробуй.
И как у меня получилось в прошлый раз?
Я был на грани – отчаявшийся, пылающий гневом и ненавистью. И совсем не помню, как сумел это сделать.
Я представлял лицо Рамоны. Смеющееся, залитое слезами, напоенное дыханием страсти, и думал о том, как сильно хочу ее спасти.
Она жива. Точно жива, я знаю. Иначе зачем продолжаю дышать?
Дар плескался в крови, впивался в кожу тысячами тонких игл – жаждал, требовал освобождения. Он так долго жил в клетке, что теперь всеми силами рвался на волю, готовый смять и своего носителя.
Меч пел в руках, запястье сводило от усилий.
Ну же, если ты так хочешь, если мы заодно, то приведи меня к ней, открой эту проклятую дверь! Мне нужно, во что бы то ни стало нужно ее найти!
Вложив всю надежду, все свое дурное отчаянье, я в очередной раз рассек воздух и – ничего.
Устав глядеть на мои бесплодные попытки, Леймах сел, скрестив ноги, привалился спиной к одному из Пальцев Первобога. Зашарил в котомке и, достав сухую лепешку, вгрызся в нее редкими зубами.
– Я думал, тебе не нужна еда, – я опустил руку и помассировал кисть. В боку, там, где еще недавно была рана, снова тянуло.
– Мы, жрецы, тоже люди, – глубокомысленно изрек старикан и продолжил уничтожать хлеб.
Я усмехнулся и с утроенным рвением продолжил рубить воздух, будто он скрывал в себе добрую сотню врагов. Как там говорит Леймах, впустить в сердце веру? Очень хочу, но мешает что-то внутри. Происходящее кажется бредом.
А старый жрец осмелел и начал комментировать мои действия:
– Ты просто неумелый мальчишка! Тебе далеко до магов древности!
– Заткнись! – размахнувшись, я полоснул по воздуху, представляя, что разрубаю нити в прошлое. Крошу канаты, которые там держали. – Отвратный из тебя учитель!
Удивительно, но выплеск злости придал сил. Показалось, что от Пальцев Первобога в мою сторону под землей протянулись цепи, проросли, точно корни древних деревьев.
И тогда я увидел их.
Нас окружала ночь, я не мог ошибиться – это были тонкие золотые полосы, похожие на нити. Их оставляли в воздухе взмахи меча. Такие яркие, огненные, золотисто-рыжие. Они казались маяками во мраке.
Или не нити, а прорехи на туго натянутом темно-синем бархате мироздания.
Одни золотые полосы, дрожа и колеблясь, бледнели и таяли в воздухе, другие наливались таким ярким светом, что от них рябило в глазах. И тогда я протянул руку и, шипя от боли, ухватил за край и потянул вниз, представляя, что это лоскут невидимого полотна.
Воздух задрожал, зарябил, и все растаяло.
– Старайся! – проскрежетал Леймах. – В тебе мало веры!
И я продолжил. Снова и снова, готовый идти до конца.
До рассвета удалось создать еще несколько недопорталов. Каждый раз они, дразнясь, растворялись в воздухе. Такие заманчивые, близкие, но по-прежнему недосягаемые.
– Теперь ты понял свою силу, полукровка? – поинтересовался Леймах, наматывая на кулак бусы. Он только и делал, что крутил их, вертел да бесконечно бормотал. – И это только часть того, чем одарили тебя боги. Остальное ты должен узнать сам…
– Лорд ждет от тебя отчета? – прервал его я.
После ночи, проведенной с мечом в руках, тело ощущалось чужим, рубашка пропиталась потом, а голову вело. Еще чуть-чуть, еще немного, и у меня получится!
Сухой смешок сорвался с губ и повис в стылом воздухе.
– Теперь, когда я до конца освою способность создания порталов, я смогу проводить через них армию, как один из древних королей? – Если честно, такое представлялось с трудом, но все же… – И сделать все, что захочет мой лорд? Завоевывать для него крепости, города, страны?
Леймах стоял, запрокинув лицо к небу, и будто меня не слышал. Молился беззвучно. Не дрогнул даже, когда я сделал шаг. Трава пружинила под ногами, но казалось, что я иду по раскаленным лезвиям.
Клинок лег в руку так привычно.
– Побежишь докладывать ему все, как верный пес?
Конечно, прозорливый старикан уловил мою связь с Рамоной. О ней тоже расскажет? Если еще не рассказал.
Жрец заговорил так внезапно, что от неожиданности я замер.
– Я знал, что этот день придет сегодня. Я слишком долго живу, поэтому смерть меня не пугает. А вот ты… – он окинул меня бесконечно печальным взглядом, – тебе будет тяжело лишить жизни меня или кого-то другого. Природа искателя просыпается и требует своего.
– О чем ты? – спросил, подозревая, что он ответит.
– Уважение к чужой жизни, сопротивление собственной природы убийствам…
– Я убивал много раз и ничего не чувствовал!
– А теперь груз отнятых жизней навалится на тебя и погребет под собой. Каждое новое убийство будет ломать тебя.
– Ты пытаешься меня запугать, чтобы выторговать жизнь, Леймах. У меня нет ни единого повода тебя щадить.
И это верно. Лишние свидетели ни к чему, я буду настоящим глупцом, если отпущу его. Но почему тогда внутри так паршиво?
Вместо ответа старик раскинул руки, как крылья, показывая – вот он я, перед тобой. Чего же ты медлишь?
– Скажи, ты знаешь, как умерла моя мать? И не вздумай лгать, от ответа зависит твоя жизнь.
Когда вокруг стало тихо, я вытер влажные ладони о рубаху и вновь вооружился.
Край небосвода мазнуло золотом. Светает.
Сейчас я как никогда почувствовал единство с этим местом. Стоя в кругу зачарованных камней, утопая ногами в увядающей траве, врастая корнями так глубоко, как это делают лишь самые старые деревья.
Ветер принес влажный аромат подземных озер и глины, которых здесь просто не могло быть. Я закрыл глаза на несколько мгновений, давая запаху окутать меня целиком, проникнуть в каждую пору.
С именем Моны на губах взмахнул рукой… И затаил дыхание, когда в предрассветном мареве повис мерцающий разрез. Пока тот не успел растаять, я ухватился за край, рванул…
Сначала поддавалось неохотно, но вдруг что-то переломилось и дальше пошло как по маслу. Пот лился по лбу и выедал глаза, в висках колотилась кровь. Передо мной открывался проем – дверь, из которой хлестали огненные лучи.
В тебе мало веры!
Нет. Веры у меня теперь предостаточно.
Вдохнув как можно глубже, я зажмурился и шагнул в этот обжигающий свет. Растворился в нем.
Глава 28. Посвящение
Рамона
Бессонница стала мне подругой. Я была готова биться головой о стены, чтобы потерять сознание и провалиться в забытье, лишь бы не глазеть часами во тьму узилища. При мысли о том, что уже через несколько часов, когда над вершинами гор забрезжит рассвет, за мной придут, дыхание замирало.
Одна часть меня твердила: «Смирись, возможно, это станет твоим спасением и действительно излечит душу. Ты испортила судьбу не только себе. Твой эгоизм и слабости погубили брата и мужчину, который был тебе дорог. Если твоего лестрийца больше нет, зачем бороться? Даже если он жив, вряд ли теперь сунется в горы. Ты ему не нужна. Он ненавидит тебя».