Тут дверь открывается, и на веранду входит моя старая знакомая и наша – в этом сне – дачная соседка Катя Алексеева.
– Катя, – говорю я. – Помоги мне выгнать эту аферистку.
– Неужели никто меня не узнал? – несколько театрально восклицает женщина.
– А кто вы? Скажите, кто вы? – спрашиваю я.
– Ха-ха-ха! – еще театральнее смеется она.
Садится и снимает разношенные туфли. У нее отекшие ноги, сильно скошенные наружу пальцы и выпирающие покрасневшие косточки. Она растирает их руками.
– Катя, – говорю я. – Помоги мне!
Катя Алексеева, заложив за уши свои роскошные черные волосы, нагибается к этой женщине, что-то ей шепчет. Женщина снова надевает туфли, встает и уходит, сопровождаемая Катей, не глядя на нас. Усаживается в машину. Вой стартера, стук и тарахтенье старого мотора, лязг коробки передач. Машина задним ходом выезжает с нашего участка. Катя Алексеева закрывает ворота, возвращается.
– Она сказала, что она твоя мама, – говорит Катя.
– Папа! – кричу я. – Папа! Это правда мама была?
Но папа только посвистывает в ответ, глядя в телевизор, в старый-престарый «КВН» с большой водяной линзой перед крошечным экраном. Там поет хор Пятницкого.
Paul et Pauline
«Дай-ка я тебя искупаю», – сказал профессор Павел Сергеевич студентке Поле. Он привел ее к себе в номер, дело было на конференции, аспиранты и студенты тоже были, и одна девочка так беззаветно смотрела на него из первого ряда, что он сначала позвал ее выпить кофе, потом погулять по темнеющему городу, потом поужинать, а ресторан был как раз в гостинице, ну а там она сама пошла не к выходу, а к лифту.
«Я хочу тебя искупать», – промурлыкал Павел Сергеевич, снимая с худеньких плеч Поли тонкий свитер, расстегивая ее лифчик и подталкивая к двери ванной, отворяя воду, налаживая душ и искоса глядя в зеркало, как она, присев на краешек унитаза, стаскивает с себя узкие, в облипочку, джинсы. Павел Сергеевич специально затеял это купание, чтобы себя немного раскочегарить, как он произнес в уме, – потому что он за целый день устал, в ресторане объелся, выпил два бокала сухого вина, и вообще был немолод.
А Поля была неприлично молода, лет двадцати. Павел Сергеевич мылил ее гостиничным шампунем, скользил по ней пальцами, буравил душем все места, а она жмурилась и подставлялась. По ходу дела он сам почти разделся, остался только в белых трусах с какой-то модной маркой, но насчет раскочегариться дело шло небыстро, и поэтому он слегка промокнул Полю махровой простынкой, отвел в комнату, положил на широченную кровать и принялся везде расцеловывать и причинять ей всякие утонченные ласки. В дело пошли даже бутылочки из минибара – круглые, плоские, квадратные и треугольные, и ей это очень нравилось. Но наконец все встало на свои места, и он начал ею, как говорится, обладать.
О, это было прекрасно, она наслаждалась изо всех сил, и давала наслаждаться ему, выгибалась дугой, мостиком, прямо-таки летала в постели, да, да, он вдруг увидел, что между ней и ним – она была сверху – два вершка воздуха и никакого касания, она висела над ним, сотрясаясь от страсти, и капли сладкого пота летели ему в губы с ее груди – но вот она упала на него, скатилась налево и легла рядом, переводя дыхание.
– У меня никогда не было такого секса, – сказала она через полминуты. – Можно я буду на «ты»?
Он кивнул и хотел добавить: «И не будет!» – но потом решил, что это пошлое самохвальство, и только вздохнул в ответ.
Но она сама сказала:
– У меня ни с кем не будет такого секса, как с тобой.
– Ну, что ты… – улыбнулся Павел Сергеевич. – Конечно, будет. Будет у тебя любимый человек, и не один, наверное, а потом у тебя будет молодой прекрасный муж, и секс у тебя будет ой-ой-ой, страшное дело, куда уж нам, старикам. Вспомнишь про меня и посмеешься.
– Нет, – упрямо и отчасти даже зло сказала она. – У меня такого секса, как с тобой, ни с кем не будет.
– И что поэтому? – встревожился Павел Сергеевич.
– Поэтому я хочу за тебя замуж.
– Господи! Я женат.
– Разведешься, – сказала она.
– Лихо, – засмеялся он. – А зачем тебе?
Она встала, взяла мобильник из кармана его брюк, и стала искать в списке номеров. «Ага, – бормотала она. – Андреев, Антонов, Арзамасцева, Артемьев, нет… Ага! Вот! Дом. Дом капслоками. Оно…»
– «Дом» капслоками, оно? – спросила она. – Как жену зовут? Ну, неважно. – И она нажала клавишу. – Я ей все объясню.
Павел Сергеевич вскочил, вырвал у Поли телефон, кинул его в угол комнаты.
– Пустое, – сказала Поля. – Я запомнила номер, я все равно сделаю, как решила.
– Но зачем?! – воскликнул Павел Сергеевич.
– Для секса. – И она голая прижалась к нему; он был тоже голый, но оттолкнул ее.
– Ну допустим, – сказал он, снова улегшись на кровать. – Допустим, ты рассоришь меня с женой. Допустим, мы с ней разойдемся. Допустим, я на тебе женюсь. Но мне пятьдесят шесть, а тебе сколько? Двадцать? Что будет дальше? Когда я стану совсем старый?
– Девятнадцать, – сказала она. – Дальше? Дальше, если я тебя полюблю, то буду лелеять твою старость до самой смерти, дай бог тебе прожить сто лет. А если не полюблю – брошу, когда секс кончится. И ты вернешься к своей жене. Видишь, я тебе все честно сказала.
– Вон отсюда, – сказал Павел Сергеевич. – Одевайся, и вон!
– Напрасно-с, – сказала Поля. – Была бы честь предложена.
Она взяла с кресла одежду. Натянула чулки, надела панталоны до середины бедра, застегнула пояс вокруг талии, прикрепила чулки подвязками, зашнуровала ботиночки, потом надела корсаж, застегнула все крючки, влезла в узкую длинную юбку, надела белую блузку, повязала бархатный шнурок под воротник, потом – жакет и шляпку с цветами.
Павел Сергеевич глядел на нее, открыв рот.
С улицы через раскрытое окно пахнуло сеном, прелым листом и навозом; раздалось лошадиное ржание.
– Павлуша, – сказала она, махнув рукой в перчатке. – Пора запрягать!
– Так точно, Полина Трофимовна! – сказал Павлуша, вскочил с кровати, прыгнул в порты, ловко замотал онучи, надел лапти, косоворотку, накинул сверху суконный кафтан и побежал к двери. – Сию минуточку-с!
Он прожил у нее в имении два года. Потом однажды забрался в товарный вагон только что открытой Московско-Казанской чугунки и вернулся домой.
Жене сказал, что его держали в СИЗО и не давали позвонить домой. Жена поверила, потому что у нее уже был другой человек, тоже профессор и даже завкафедрой.
Тогда Павел Сергеевич написал воспоминания о своей жизни в русском пореформенном поместье. Чистый нон-фикшн. Но ему не поверили, хотя там было много драгоценных точнейших деталей. Ну, подумаешь, читал Терпигорева-Атаву, Энгельгардта и вообще всех этих народников…
«Девчонки! Тут вот какое дело»
«Мы с моим молодым человеком давно встречаемся и даже живем вместе.
То есть сначала мы просто встречались так, уси-пуси, кафе-цветочки, кино-прогулки. Мы были осмотрительны в личной жизни, потому что мы уже не дети, нам было уже к тридцати, и мы успели получить тяжелые разочарования.
Потом стали уже встречаться серьезно – ну, вы сами понимаете! И все было очень хорошо, мне понравилось, и ему, кажется, тоже.
Потом он стал у меня жить, потому что у меня была квартира от покойной бабушки, но потом бабушкина сестра вдруг оказалась жива и сволочь, так что нам с ним пришлось съезжать, я обратно переехала к маме с папой, а он тоже к своим родителям, но потом они все-таки умерли, и я смогла переехать к нему, и мы стали жить опять вместе, вести общее хозяйство, и у нас был секс примерно два-три раза в неделю, потому что он много работал и очень уставал, а я проявляла понимание и особо не требовала ничего, ни секса через силу, ни каких-нибудь подарков и украшений, хотя он мне дарил на день рождения и другие праздники всякое, в том числе и довольно дорогое, когда стал прилично зарабатывать.
Но мы пока не женились, потому что хотели проверить чувства, и с чувствами все было в порядке, я на сторону не глядела, и он тоже, кажется, мне не изменял, и вот так мы с моим молодым человеком прожили вместе уже тридцать восемь лет, и все было хорошо, а теперь он всё время бурчит что-то под нос, всё время выходит во двор посидеть на лавочке один, а когда я ему говорю: “Давай вместе посидим!” – отвечает: “Оставь меня в покое!”
Девчонки, посоветуйте, что делать, когда твой молодой человек, с которым ты уже так давно встречаешься, вдруг теряет к тебе интерес?»
Хеппенинг, то есть случай
Уже потом служащая нижегородской гостиницы «Азимут» сказала мне, что четвертый этаж, где я жил, – единственный, где нет вентиляции. Кажется, ее просто забыли сделать.
Но это я узнал потом, когда уезжал.
А тут проснулся ровно в четыре утра – от духоты.
Номер был маленький, а оставить окно открытым было невозможно, потому что внизу веселились разные молодые люди. Нет, они не пели песен, не орали и не скандалили – они просто разговаривали и смеялись, но довольно громко.
Это была широкая терраса, даже скорее площадка с низкой каменной оградой, на высоте, на стрелке Оки и Волги, на окской высокой стороне. Внизу текла медленная река; старый грузовой порт, вид на Канавинскую сторону; вдали была видна чуть обмелевшая, с торчащими длинными островками Волга; парадно подсвеченные церкви были на той и на этой стороне; автомобильный мост, по которому двигались желтые и красные огоньки – ко мне и от меня.
А на площадке стояли лавочки – большая часть спиной к реке, но несколько – лицом, в таких специальных выступах ограды. Для любования пейзажем.
Там тихо – но довольно громко – веселилась молодежь. Какие-то разворотливые люди пригнали сюда машину с кофе, такую, что ли, кофе-станцию на колесах, а другие привезли фургончик с кальянами. Сладкий дым долетал до моего четвертого этажа – тем более надо было закрывать окно.