И не нужна мне зарплата, как у деловых женщин! Я вообще не хочу работать. Я просто хочу жить: гулять по большой квартире, ездить на дачу, путешествовать, и чтоб было время на пожрать мясо и на посмотреть в окно. У меня смуглая кожа, голубые глаза и мягкий характер. Я сделан для любви, для женщины! Мне не надо бороться, самоутверждаться, учиться, расталкивать кого-то локтями, стремиться вперед и вверх. Не хочу!
Я лучше пойду и лягу на диван. Наброшу на себя плед и высуну из-под него свою красивую ногу 44 размера, с отпедикюренными ногтями и отшлифованными пятками. А потом поцелую женщину. И не просто поцелую, а и все остальное тоже. Могу также погладить по головке ребенка и спросить: “Сынуля, у тебя все о’кей?”
Не желаю бороться за место под солнцем! Я хочу кататься на горных лыжах, и на скейтборде, и на квадроцикле тоже. Загорать на пляже. Нырять. Забрасывать спиннинг с яхты. Обедать и ужинать в хороших ресторанах.
Учиться? Зачем мне надо столько всего знать, чтобы жить?!! Разве недостаточно талантливо целоваться, обниматься, ласкаться, шептать опьяняющие слова, уметь любить, быть тем твердым, что так хорошо входит в мягкое? Просто быть.
И не нужно мне продвижение, мне нужен новый “Порше”, низенький, но на толстеньких колесиках. И трусы “Армани”. Я умею быть роскошным любовником, а если очень хорошо заплатят, то и верным мужем. Я честен и не буду лазать в кошелек жены сверх положенного.
Для счастья мне достаточно, чтобы меня любили страстно и бескорыстно – так, как только и может любить богатая и успешная женщина. А спать по ночам она будет в той выемке, которая у меня на плече…»
Железная поступь кризиса
Недавно журнал TimeOut сообщил нам, от чего отказывается московский средний класс по причине растущей дороговизны.
В основном это пока чепуха, дающая повод пошутить любителям всего исконного и кондового. Типа «отказался от рибая» (от песто, от артишоков и т.п.).
Ах, бедняжечка! Ну, не пожрешь рибая – пожуешь антрекота.
Но вот это – серьезно:
«Выгнала неработающего мужа, стало реально дорого его содержать».
(Полина, 41 год, промоутер.)
Ай да Поля! Экономная какая!
Правда, не совсем понятно, что такое «промоутер». Человек, который превращает начинающих певцов в звезд шоу-бизнеса, – промоутер. Но и человек, который заступает тебе дорогу на улице и уговаривает купить набор кухонных ножей – тоже помоутер, вот ведь какая штука.
Наверное, Полина-промоутер – это пролетарий XXI века.
А жизнь пролетариев, особенно на заре капитализма, всегда была очень жестока:
«Везде варварское равнодушие, беспощадный эгоизм, с одной стороны, и неописуемая нищета – с другой, везде социальная война, дом каждого в осадном положении, везде взаимный грабеж под охраной закона, и всё это делается с такой бесстыдной откровенностью, что приходишь в ужас…»
© Ф. Энгельс, «Положение рабочего класса в Англии», 1845.
Но ведь, с другой-то стороны, в наше время неработающий муж может принести семье не меньше пользы, чем неработающая (на производстве) жена, всецело занятая домашним хозяйством, что на самом-то деле – ой-ой-ой какая работа! Неработающий муж может ходить за продуктами, готовить, убирать, стирать и гладить, встречать детей из школы и помогать им с уроками… Да куча дел!
Так что непонятно, в чем проблема.
Может, просто муж – бездельник? Тогда надо прямо говорить: «Был у меня законно оформленный альфонс, валялся на диване, пил-ел-одевался на мои деньги… ну, услаждал меня, конечно, но теперь всё, no budget…»
Это уже совсем другой разворот сюжета.
Бедные люди
Я тут прочитал недавно, что у одного человека умер любимый кот.
Он нанял таксидермиста и механика. И получилось радиоуправляемое летучее чучело кота. Кот-вертолет.
Фото было в Интернете. Многие видели. Довольно веселый вид. Хотя некоторые осуждают.
Я вспомнил, что лет сорок пять назад у меня была одна знакомая девушка.
Она была очень бедная. В смысле, из очень бедной семьи. И вот ей решили справить зимнее пальто. Потому что она была уже студентка второго курса. А прежнее она носила чуть ли не с восьмого класса, оно совсем какое-то детское было.
Пошили драповое пальто. На ватине. А на меховую оторочку пошел кот.
Потому что больше меха взять было неоткуда.
Денег совсем нет, ну совсем, вы понимаете?
А без хоть какого-то меха – никакого вида. Непонятно, что это зимнее пальто. Как будто девушка зимой в осеннем ходит, от людей стыдно.
Так что кот пошел на оторочку.
– Он уже старенький был, Барсик наш, – говорила девушка, поглаживая тощую меховую планочку. – Жалко, конечно. А что делать?
– Ну, поймала бы на помойке бездомного кота, если жалко! – говорил я.
– А если жалко, то какая разница? – резонно возражала она.
И в самом деле.
Старинный водевиль
Одного нашего профессора (а тогда он был еще доцент) секретарь парткома зазвал в пустую аудиторию, вытащил из портфеля папку, а из папки бумажку и сказал:
– Прочитай, Исай Михалыч.
Тот прочитал. Это было письмо, осуждающее Синявского и Даниэля, уже с целым столбиком подписей профессоров, доцентов и старших преподавателей.
– Вот, – сказал секретарь парткома. – Каковы гады, а?
– Гады! – воскликнул Исай Михалыч. – Мерзавцы! Двурушники! Негодяи! Подонки! Патентованные подлецы!
– Не части, – сказал секретарь парткома. – Подпиши и забудь.
– Сейчас, – сказал Исай Михалыч и полез в боковой карман. – Вот черт, ручку на кафедре оставил, я сейчас, буквально три секунды…
Вышел из аудитории, быстро дошел до кафедры, забрал портфель, сбежал вниз по лестнице, дошел до метро, доехал до станции «Курская», сел на электричку и поехал на дачу.
Благо была пятница. А следующее занятие у него было во вторник.
Мораль:
в отсутствии мобильных телефонов есть свои плюсы.
Интервью
– Ваша книга чрезвычайно объемиста, в ней огромное множество персонажей, событий, размышлений. Скажите – таков был ваш замысел? Или герои романа в один прекрасный миг зажили своей жизнью?
– Ни то, ни другое. Все было совершенно иначе. Рукопись отвергли во всех журналах и издательствах, хотя роман был весьма складно написан, притом – со счастливым концом, как того требует литературный бонтон.
– Что же было причиной отказа?
– Причины тут политические.
– Там были нападки на правительство?
– Не более чем во всех русских сочинениях. Дело в другом. Мой роман был задуман и написан как аристократический. Речь в нем шла только о министрах, сенаторах, генералах, князьях и графах. Я аристократ и богач, я заявляю об этом прямо, и не нахожу смысла в описаниях будочников, семинаристов и солдат. Я не знаю и не понимаю, что думает мужик, которого гонят на войну – как не понимаю, о чем думает лошадь, которая тянет воз… Надеюсь, я не оскорбил этим ваших демократических чувств. Но я, как аристократ, честен и даже отчасти простодушен – потому и изложил эти свои мысли в предисловии к роману. Чтоб читатель заранее знал, чего ему ждать от книги, и чтоб он не тратил на нее денег и времени, если он демократ по убеждениям.
– Ваша искренность сыграла против вас?
– И да, и нет. Редакторы объяснили мне, что, пока я, сидя безвылазно в своем поместье, писал роман, совершилось освобождение крестьян и настроение читающей публики следом переменилось. А еще ранее господа Григорович и особенно Тургенев учредили моду на изображение ces malodorants moujiks[5]. Михаил Никифорович Катков сказал мне со всею прямотой: “pas de moujiks – pas de roman”[6]. И я взялся его переписывать. Первую версию романа отвергли – зато вторая снискала успех.
– Но в этом не было чего-то, как бы это выразиться, quelque chose du conformisme?[7]
– В Севастополе мне не раз приходилось пригибаться во время обстрела, и я не видел в этом ничего подлого. Приспосабливаться к обстоятельствам иной раз необходимо. Итак, я взялся переписывать роман и решил дать в нем слово мужику и солдату, если публика этого требует. Отсюда такое изобилие действующих лиц – а далее, как вы верно заметили, они пытаются вести себя по-своему. Такое, кажется, было у Пушкина, с замужеством Татьяны. Но со мной эти штуки не проходят! Поэтому мне пришлось убить Андрея Болконского и Анатоля Курагина, а также его сестру Элен, жену Пьера Безухова. Согласитесь, оставить их в живых – при том что Пьер женится на Наташе – это означает вступить в состязание с господином Достоевским, а это никак не входило в мои планы.
– Заключительная часть вашего романа весьма сложна и…
– И неудобочитаема? Да, да, да. Мне хотелось высказать свои мысли об истории и некоторых философских парадоксах ее понимания. Меня утешает одно – мало кто из публики доберется до эпилога и начнет ругать меня за многословные рассуждения.
– Почему вы дали своему роману такое название?
– Дайте лучшее, и я заменю свое на ваше.
– Вы можете одною фразой сообщить главную мысль вашего романа?
– S’il vous plaоt! «Баранам стоит перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели». Но я сильно сомневаюсь, что публика это поймет. Честнее же сказать: не сомневаюсь, что не поймет.
– Вас это огорчает?
– Ничуть. Если бы меня могло огорчить мнение публики, я бы не стал писателем.
– Спасибо, Лев Николаевич.