— Уверена, что да.
— Им не понять, — сказал Саймон. — Они не были там.
— Это правда, — нейтральным тоном произнесла Мария, давая племяннику возможность продолжить.
— Я не хочу, чтобы они знали о тех плохих вещах, которые делала мама, — добавил Саймон. — Потому что они сразу обвинят во всем ее.
— В чем? — спросила Фло.
— Во всем, — ответил Саймон. Несколько секунд он смотрел на сестру. Мария видела, что мальчик пытается разрешить ту же дилемму, с которой она сама столкнулась часом раньше: как объяснить Фло, что надо держать рот на замке. — Ты же не хочешь, чтобы мама навсегда осталась в тюрьме? — спросил он.
Фло ничего не ответила, только серьезно покачала головой.
— Тогда не говори никому о том, что она тебя била, — сказал он.
— А почему вы рассказали об этом мне? — поинтересовалась Мария, усаживаясь на ступеньку между детьми, удивленная, что племянник сам поднял эту тему.
— Потому что ты ее сестра. Ты знаешь, что она совсем не плохой человек, — просто ответил Саймон.
Мария, тронутая его словами, крепко обняла племянника. Она даже не предполагала, что он это понимает.
Эд и Гвен подъехали к дому, но не вышли из машины. Дети сами побежали к ним. Мария смотрела, как они уезжали. Дети махали ей руками, но Эд и Гвен так и не обернулись. Мария проводила машину взглядом, подождала, пока она скроется за поворотом, а потом подошла к почтовому ящику. В нем лежало письмо от Альдо.
Время было неподходящим — Мария не хотела читать письмо, дожидаясь прихода Дункана. Она сунула его в задний карман, обошла дом и поднялась на террасу. Там она уселась в плетеное кресло с металлическими ножками и стала смотреть на острова Духов. Мария не смогла удержаться и распечатала письмо. Ей хотелось узнать, что думает Альдо о ее теории по поводу убитой индианки. Однако тут появился Дункан.
Она услышала стук в заднюю дверь.
— Я здесь, — крикнула Мария, и Дункан направился к ней. Увидев друга после долгой разлуки, — за время которой столько всего случилось, — она не смогла удержаться от слез, но потом смахнула их и улыбнулась ему.
— О, как же я рад тебя видеть, — сказал он, заключая ее в объятия. Футболку с логотипом «ХРАБРЫЙ КАПИТАН», в которой он работал в мастерской, Дункан сменил на красную рубашку-поло; его волосы были мокрыми после душа, однако от него все еще шел легкий запах полироли и машинного масла. Вдыхая этот запах, Мария закрыла глаза, знакомые мужские руки крепко обнимали ее, слегка покачивая.
— Я весь день носилась как сумасшедшая, но думала только о том, что вечером увижу тебя.
— Я принес вина, — сказал Дункан и, слегка отстранившись от нее, протянул коричневый пакет.
— Садись, — произнесла Мария, высвобождаясь из объятий и думая о том, что ему приятно будет после рабочего дня посидеть и полюбоваться на море, — а я открою бутылку.
— Ну уж нет, я пойду с тобой, — возразил Дункан и снова обнял ее. Он поцеловал ее в губы, и женщина почувствовала, как ее переполняет желание. «Только бы не заплакать», — подумала она, стараясь взять себя в руки. Они вошли в дом.
— Значит, здесь ты живешь.
— Трудно поверить, что ты до сих пор здесь не был, — отозвалась Мария.
Поскольку мужчина продолжал обнимать ее и не собирался отпускать, у него не было возможности как следует оглядеться. Однако он успел заметить широкие окна, мебель и фотографии родственников Марии на каминной полке. Мария поставила на стол бокалы, а Дункан освободил одну руку и открыл бутылку белого вина.
— Дункан, ты сказал… — начала Мария, не в силах ждать дальше.
Дункан нахмурился и сжал в пальцах пробку. В его глазах была видна боль.
— Боже, разговор с Джеми — это было ужасно. Алисия заставила меня сказать, что мы разъезжаемся на время, чтобы у сына оставалась надежда, что я еще могу вернуться. Мы сильно поссорились из-за этого — я говорил, надо сказать Джеми правду, что мы подаем на развод. Но она хотела преподнести это ему помягче.
— Может, это Алисия хочет надеяться, что ты еще можешь вернуться? — сказала Мария, глядя Дункану в лицо.
Он кивнул, отведя взгляд:
— Может быть. Когда я уходил, она не выглядела несчастной. Алисия была в кухне, болтала по телефону с подругой. Она мне помахала на прощание рукой, как будто я шел на работу. Но с тех пор она каждый вечер звонит мне.
Мария взяла Дункана за руку:
— Пойдем-ка на улицу, выпьем вина и поговорим о моем муже и твоей жене. Я только что получила письмо от Альдо. — Она старалась говорить непринужденно, хотя на сердце у нее было тяжело.
Они сдвинули два кресла так, чтобы сидеть рядом, касаясь друг друга локтями. Мария была босиком. Дункан сбросил кеды и аккуратно положил свою стопу поверх голых ног Марии. Они смотрели на солнце, ярким оранжево-желтым пятном стоявшее над горизонтом.
— Если бы все можно было изменить, ты бы хотел снова быть с ней вместе? — спросила Мария, страшась услышать откровенный ответ.
— Я не могу вспомнить, когда мы по-настоящему были вместе, — ответил Дункан. Потом помолчал, сжимая запястье одной руки пальцами другой. — Я не уверен, что мы вообще когда-то были… вместе.
Мария закрыла глаза. «Вместе». Что значит это слово? Она вспомнила про Софи и вздрогнула.
— Как дела у твоей сестры? — поинтересовался Дункан.
Мария попыталась ответить, но в горле у нее застрял комок.
Дункан понял, что этот вопрос оказался для нее слишком сложным, взял ее за руку и спросил по-другому:
— Как ее защита? Когда я ехал сюда, то видел Стива — он как раз выходил из здания тюрьмы.
— Когда я вижу Стива Грюнвальда, сразу вспоминаю его в форме капитана бейсбольной команды, с огромными сумками, полными бит и перчаток, шагающим по школьному коридору. Мне страшно думать, что сейчас он занимается делом Софи.
— Он лучший адвокат в городе после Питера, — сказал Дункан.
— Все равно, — отозвалась Мария. — Может, нам надо было нанять человека, имеющего больший опыт в уголовных делах.
Дункан пожал ее ладонь:
— Стив справится. Он позаботится о ней. Как она справляется со всем этим?
Мария покачала головой:
— Она и не пытается бороться. Я думала, Софи будет рваться домой. Но она даже отказывается подать прошение, чтобы выйти под залог. Ведет себя так, словно ее загипнотизировали.
— Меня это не удивляет, — сказал Дункан. — Наверное, это настоящий ад, когда не можешь видеться с детьми. Я переехал только в понедельник, но я уже… — Он запнулся.
— Скучаешь по Джеми?
Дункан кивнул:
— Ненавижу находиться вдали от него. Это самое худшее. У тебя же нет детей. — Это был не вопрос, а утверждение, но он взглянул на нее, словно ждал ответа.
— Нет. Но когда Саймон и Фло стали жить со мной, я начала задумываться, как Софи… Понимаешь, они такие неугомонные — они все время здесь. — Она остановилась, задумавшись. — А бывает, я читаю Фло сказку, и она засыпает, прижавшись ко мне, словно щеночек. Или вот сегодня — Саймон вышел из кабинета доктора не таким расстроенным, и я почувствовала, что поступила правильно, когда отвела его туда…
— Ты совершенно права, — согласился с ней Дункан. — Они неугомонные. Им так много нужно, и только ты можешь дать им это.
— Или их родители?
— Родители или те, кто заботится о них. Сейчас для Саймона и Фло это ты.
«Это правда», — подумала Мария, но внезапно вспомнила о Хэлли. Когда умер Малькольм, она как будто пропала вместе с ним. Мария была уже достаточно взрослой, чтобы самой позаботиться о себе, но Софи, должно быть, страдала сильнее, чем она думала. Возможно, Софи старалась казаться сильной, чтобы облегчить жизнь матери. Кто знает? Мария поставила бокал на дощатый пол.
— Я разожгу угли, — сказала она, поднимаясь. — У нас сегодня на ужин рыба-меч.
— Я тебе помогу. Я готовлю рыбу-меч почти так же хорошо, как суп из моллюсков.
— Это была лучшая еда из всего, что я пробовала, — заметила Мария, уткнувшись лицом в плечо Дункана. Оба они рассмеялись, вспоминая этот обед на его лодке, когда ни один из них не попробовал ни ложки.
Дожидаясь, пока угли побелеют, влюбленные смотрели, как огненное солнце садится за островом Подзорной трубы.
— Однажды мы с отцом смотрели на такой же закат, — начала Мария, — и он сказал: «Завтра будет жаркий денек». — Воспоминание пришло из ниоткуда. Ей было два года, они ехали на машине домой с пляжа, и она одной рукой обнимала отца за шею. Тем июльским вечером Хэлли, беременная Софи, сказала, что готовить слишком жарко. Мария вспомнила, как она копала яму в песке, собирала топляк для костра, а потом они жарили сосиски на палочках.
— Твой отец умер, когда мы были в старших классах, да? — спросил Дункан.
— В восьмом, — ответила Мария.
— А мой — годом раньше, — сказал Дункан.
— Правда? Я не знала.
— Ну да. Я помню, что очень сочувствовал тебе, когда это случилось. Ты всегда казалась такой счастливой, всегда участвовала во всех школьных мероприятиях, но я знал, что ты на самом деле чувствовала. Ведь то же самое произошло и со мной.
— Не знаю, — произнесла Мария. Она пыталась вспомнить, каково было ждать смерти Малькольма. Как-то ночью она лежала в кровати и в ужасе смотрела в потолок, зная, что скоро — может быть, в этот самый миг — дыхание ее отца остановится. — Он был старый и сильно болел, — сказала Мария. — Когда в конце концов он умер, это было своего рода облегчение. Это плохо, да? Я страшно виню себя за то, что так думала. Особенно с учетом того, что все остальные в нашем доме тяжело переживали его смерть. Моя мать, и брат, и сестра. Правда, я всегда думала, что Софи и Питер отнеслись к этому так же, как я.
— Должно быть, это ужасно — смотреть, как тот, кого ты любишь, медленно умирает, — сказал Дункан.
— А твой отец?..
— Автокатастрофа. Поздно ночью, по дороге домой. Он скончался прямо на месте аварии, мы больше никогда его не видели.
Они стояли на крыльце, погрузившись каждый в свои воспоминания, и смотрели на море. Потом Мария повернулась к Дункану: