Мужчина проигнорировал отца. Гвин предпочла сделать то же самое.
Оборотень извлек из нижнего сундука ларчик поменьше. Берестяной короб с узорчатой крышкой. Он принес его к столу и поставил перед Гвин.
– Вот, глянь. Может, что сгодится. – Иврос снял крышку.
Пахнуло лавочкой аптекаря.
Ларчик оказался доверху набит пузырьками, свертками, засохшими корешками и пучками трав. Большая часть явно перележала и пришла в негодность. Но попытаться стоило.
– Спасибо. – Гвин принялась осторожно перебирать пузырьки и разглядывать их содержимое на свет.
– Не за что. – Иврос плюхнулся на стул напротив.
Он налил в кружки молока и придвинул одну гостье.
– Могу я узнать, к чему такая забота? – Адептка откупорила пробку на одном из пузырьков и тотчас поспешила закрыть ее назад. Вырвавшийся наружу запах напоминал об уксусе и раздавленных клопах. – Этот выдохся. Можно выбрасывать.
– Скажем так. – Иврос задумчиво взъерошил мокрые волосы. Точно подбирал подходящие слова: – Я увидел в тебе нужный потенциал.
– Потенциал он в ней увидел, – усмехнулся лесник, который все так же возился с тыквой.
Гвин откупорила еще один пузырек. Настойка внутри пахла спиртом и ромашкой. Его адептка отставила в сторону.
– Дай угадаю. – Она принялась шарить на дне ларца, где лежали мелкие разноцветные камушки или что-то очень на них похожее. – Хочешь, чтобы я убила ведьму?
– Хочу, чтобы ты ее упокоила, – поправил Иврос.
– Вставай в очередь.
Женщина выбрала обломок рыхлого желтоватого минерала. Понюхала его. Лизнула. Поморщилась. И принялась крошить прямо в пузырек с ромашковой настойкой. Она не успокоилась, пока весь кусочек не оказался внутри.
– Ты не понимаешь. – Оборотень с интересом наблюдал за ее действиями. – В отличие от Мейхартов, я пойду с тобой. Тебе не придется рисковать в одиночку. Я помогу.
– Поможет он, – проворчал старик, перекладывая тыкву в большой глиняный горшок, – помощник. Никому еще не помог. И себе самому.
Иврос сжал губы. Гвин заметила, как заходили желваки на его скулах. Как руки на столе сжались в кулаки.
Адептка закупорила флакончик и принялась энергично трясти его, чтобы хорошенько взболтать содержимое. Получилась желтая мазь с травяным запахом.
– Если мертвецы тебя боятся, это не значит, что и Пастырь испугается, – заметила она и принялась аккуратно втирать загустевшее содержимое в раны. – Либо, напротив, мы не сможем ее выманить в твоем присутствии.
– Ведьма меня не трогает – это правда. – Иврос кивнул. – Но я не могу сидеть сложа руки и смотреть, как Нордвуд умирает под ее проклятием. Я должен что-то сделать. Проклятие нужно снять. И ты…
– С себя проклятие сними, вот тогда и поговорим. – Сархис Норлан засунул горшок в печь и резким движением захлопнул заслонку. Так сильно, что металл жалобно звякнул.
– Замолчи уже, старик, – процедил Иврос, не оборачиваясь. – Мое проклятие тебя не касается. Поэтому не встревай, когда не спрашивают.
– Твое проклятие… – начал лесник, который уже воинственно повернулся к столу и вытирал руки о штаны.
– Ваш сын не проклят, – перебила его Гвин.
Адептка закончила наносить липкую мазь и теперь заматывала руку чистым концом старой перевязи.
– Почем тебе знать, рыжая девка? – Сархис сделал к ней шаг. – Он проклят.
– Он не проклят, – бесцветным тоном повторила Гвин. – Я знаю о проклятиях практически все. И это явно не одно из них.
– Уймись, старик. – Иврос поднялся с места и загородил собой гостью.
– Что можешь знать ты, глупая девка? – Лесник язвительно фыркнул. – Мой сын проклят. С детства. За грехи его матери расплачивается. Блудная бабенка была.
– Я сказал, хватит! – рявкнул оборотень.
Но его отец даже бровью не повел. Будто ему нравилось подначивать сына.
Гвин почувствовала, как волоски на коже встают дыбом.
В загустевшем воздухе звучала магия. Напряжение нарастало. Чары дергали за струны, отчаянно и зло. Бесконтрольные дикие чары, эпицентром которых оказался молодой оборотень.
Адептка смерила взглядом широкую спину перед собой.
– Спасибо за помощь, Иврос, – она спешно сложила все в ларец и закрыла крышку, – но мне пора.
– Куда ты собралась? Ты ранена. На дворе ночь, а в лесу гуляет нежить. – Оборотень даже не обернулся.
– Ничего, я справлюсь. – Она взяла все еще сырой плащ и накинула на плечи.
– Я пойду с тобой, – неожиданно заявил мужчина.
Он взял со стола хлеб и крынку с молоком. Подошел к выходу и плечом открыл тяжелую дверь.
– Иди-иди, помощничек. – Старик ехидно улыбался. – Закончишь, как твоя маменька.
Гвин вовремя оказалась между двумя Норланами. Или, напротив, крайне не вовремя.
Краем глаза она уловила ядовитую усмешку на лице лесника. Чистейшая провокация озлобленного пожилого человека.
Но внимание привлек не он, а его сын.
Губы сжаты. В глазах огонь. Мышцы ходят под кожей.
А воздух! Воздух готов заискрить от бурлящей магии. Неужели они не замечают этого?
Заклинательница сочла, что мужчина готов взорваться в любую секунду. Сделаться медведем, разнести дом и разорвать глупого отца. А возможно, и ее саму, не уберись она с дороги немедля.
Здоровой рукой Гвин коснулась груди Ивроса в районе солнечного сплетения. Опустила голову так, чтобы волосы упали на лицо, скрыв побелевшие глаза. Губы прошептали фразу.
Гнев. Горечь. Боль. Обида.
Все это жгло его изнутри.
Все это потекло к ее пальцам, собираясь в ладони невидимым скользким клубком.
Оборотень задышал ровнее. Его взгляд смягчился.
Женщина же развернулась вполоборота к старому леснику. Протянула руку. И раскрыла ладонь.
Пульсирующая сила волнами накрыла старика так неожиданно, что тот шагнул назад, пошатнулся и полетел на пол. Сархис Норлан схватился за край стола. Опрокинул на пол блюдо с тыквенными семечками. Глина разлетелась на множество черепков с печальным звоном. А старик поднял растерянный взгляд на адептку. Его лицо перекосило от ярости.
– Ведьма, – зашипел он, брызжа слюной. – Проклятая ведьма со своей нечистой силой!
– Это сила твоего сына, – холодно произнесла Гвин в ответ. – Моя не оставила бы от тебя мокрого места. Следи за языком, лесник. И гордись своим ребенком. Иначе в другой раз защитить тебя будет некому.
Она подтолкнула Ивроса к выходу.
Когда адептка плотно закрыла за ними входную дверь, они оказались посреди осенней ночи под мелким моросящим дождем. Мужчина кивнул в сторону тонувших в темноте хозяйственных построек.
– Пойдем, посидим там. – Он пошел первым. – Мне жаль, что тебе пришлось это видеть. Отец любит меня изводить. И обожает поносить маму. Никого не стесняется. Спасибо, что сдержала.
– Мы квиты? – Она примирительно усмехнулась. – Ты спас меня от мертвых, а я тебя – от живого.
– Так, значит, все-таки спас? – Иврос обернулся через плечо.
– Не начинай. – Она толкнула его в спину. – А куда мы теперь идем?
– В медвежью берлогу.
Берлогой оказался большой навес позади амбара. Навес выходил в лес открытой стороной. Добротную крышу устилал густой мох, а с боков от ветра укрывали стены. Внутри, у самой амбарной стены, лежали в ряд толстые бревна, сверху которых навалили солому и звериные шкуры. А в центре «берлоги» была вырыта яма, вокруг которой лежали камни. Место для костра, судя по углям внутри.
– Устраивайся. – Иврос вручил Гвин все еще теплый хлеб, а крынку с молоком поставил прямо на землю между лежанкой и ямой.
Затем он ушел.
Гвин села на шкуры. Здесь было холодно, но сухо. И, вне всяких сомнений, пахло медведем.
Она закуталась в волглый плащ. Поежилась. Отщипнула кусочек хлеба и отправила в рот хрустящую ароматную корочку. Такую вкусную, что на миг она позабыла о том, что только что произошло. Сархис Норлан был великолепным пекарем. Вне всяких сомнений.
Вернулся Иврос с дровами и сухим хворостом. Он заботливо уложил все в яму.
Гвин полезла в кармашек на поясе и молча протянула оборотню огниво, которое до сих пор лежало там.
– Спасибо. – Он ударил. Раз. Другой. Пламя занялось быстро. – Держи.
Их пальцы соприкоснулись. Лишь на миг. Его – грубые и горячие. Ее – прохладные и мягкие. Каждый ощутил ожог. Легкую искру. Крошечную молнию. Как от прикосновения к кошачьей шерсти в сухой полдень. Отчетливое, острое ощущение.
Иврос сделал вид, что не заметил. Гвин же невольно раздула ноздри. Она отчетливо понимала: стоит ей войти в транс, и она наверняка увидит, как чары клубятся вокруг мужчины красивыми разноцветными завихрениями. Удивительный дар. Из него бы вышел восхитительный Паук. Несомненно.
Адептка спрятала потеплевший предмет обратно в карман. И вновь отщипнула от хлеба. Только на этот раз кусочек чуть не застрял в горле, когда она перевела взгляд с Ивроса на огромную лежанку из бревен, соломы и шкур. На ней действительно мог разместиться медведь.
– Тьма тебя раздери! Ты что, правда здесь живешь?
– А ты что, канцлер по жилищным вопросам? – с усмешкой ответил он, копируя интонацию Гвин.
Мужчина плюхнулся возле нее. Он взял крынку и сделал глоток молока.
Адептка все еще молча сидела с куском хлеба за щекой.
– Ешь, пока теплый, – велел Иврос, а затем спокойно произнес: – Да, я охотнее сплю тут, нежели под одной крышей с родителем. Здесь тихо и тепло. Зимой, конечно, приходится проводить ночи в медвежьей шкуре, но это терпимо.
Заклинательница наконец смогла прожевать хлеб. От едких замечаний она предпочла на сей раз воздержаться.
– Ты обещал ответить на все мои вопросы, не забыл? – напомнила адептка.
– Спрашивай. – Он пожал плечами, вновь делая глоток. – Мне скрывать нечего.
Гвин придвинулась поближе к огню, чтобы согреться.
– Расскажи мне про проклятие в Нордвуде, – попросила она. – Все, что знаешь, пожалуйста. Расскажи, почему нежить здесь поселилась? И откуда вообще взялся Пастырь Проклятых?
Оборотень повернулся к ней. В свете пляшущего пламени его суровые карие глаза показались Гвин нереально золотыми.