Доктор подался вперед.
– Я могу помочь. Я вижу, что эти видения мучают тебя и провоцируют страхи.
Боль ударила внезапно. Фантомная боль, которая появилась задолго до повторяющихся видений. Она нарастала, и вместе с ней росло ощущение тревоги.
– Что-то беспокоит тебя прямо сейчас, – сказал доктор. – Я вижу. Скажи мне что. Это он, тот, о ком ты говорил?
Дэвид изо всех сил старался сдержать боль.
– Я… я не знаю…
Она пронзила его насквозь. Закрыла ему глаза. Каждая его клеточка напряглась, чтобы удержаться. Голова словно билась о другую голову. Он напряг все оставшиеся силы.
– Ну же, говори. – Доктор Уолстейн снял пиджак, аккуратно расправил его, повесил на спинку кресла и сел рядом Дэвидом. – Что происходит?
Дэвид стиснул зубы.
– Я же говорил. Иногда я сам не все понимаю. – Он посмотрел на доктора. – Но это не я. Вы должны мне поверить. Я ничего этого не делаю.
– Я тебе верю.
Дэвид беспомощно кивнул – сил сопротивляться уже не осталось.
– Я… я вырубаюсь. Это все, что я знаю.
Струйка пота потекла по его щеке.
– Я не сделал ничего плохого. – Он сглотнул. – Видеть всякое – это же не преступление.
– Ты уже второй раз произносишь это слово – «преступление». Ты чувствуешь, что делаешь что-то нехорошее?
– Нет!
– Думаю, что причина этих проблем – твоя совесть. Она гложет тебя изнутри, – мягко сказал Уолстейн. – Нам нужно поговорить об этом еще раз.
На столе у доктора завибрировал сотовый телефон.
– Встретимся завтра. В семь.
Дэвид вышел из клиники опустошенным и разбитым. Дела шли все хуже. Видения становились все более яркими и неуправляемыми. Более того, по словам матери, он, Дэвид, говорил и делал то, чего не мог ни вспомнить, ни понять, ни объяснить. Мать терпеливо ждала в машине, и, глядя на нее, он спросил себя, надолго ли еще его хватит. Сумеет ли он и дальше контролировать себя. Вслед за этой мыслью пришла другая, даже более пугающая: если это не видения, а реальные события, какие еще ужасы могут случиться?
12
По ступенькам Чикагского музея естественной истории Прюсик поднялась торопливо и с некоторым волнением. Пять месяцев назад она серьезно оконфузилась на подиуме во время торжественного мероприятия по случаю завершения реконструкции экспозиции на втором этаже. Даже теперь при воспоминании о том неприятном эпизоде она невольно поежилась. Да, слово «оконфузилась», пожалуй, не вполне точно характеризовало случившееся. Вернее сказать – опозорилась.
Вечер начался вполне гладко. Обычно ей нелегко давались праздные разговоры, общение с людьми, которые, как правило, присутствуют на такого рода мероприятиях, – супербогатыми, разодетыми патронами музеев, – но в тот раз она по какой-то необъяснимой причине не испытывала неловкости и чувствовала себя раскованно. Возможно, дело было в том, что событие назначили на вторник, день, когда публику допускали бесплатно, и среди присутствующих оказалось немало «нормальных» людей, смешавшихся со смокингами и вечерними платьями. А может быть, сыграл свою роль тот факт, что Кристина в кои-то веки сменила брюки и удобные «оксфорды», более подходящие для работы, на туфли на каблуках и чудесное серо-зеленое платье под цвет глаз и чувствовала себя привлекательной. К тому же, помимо всего прочего, она привыкла выступать на публике.
Ей предложили рассказать о том, какое влияние музей оказал на нее как в личном, так и в профессиональном плане, что польстило ее самолюбию, а уж произнести вдохновляющую речь ей не составляло никакого труда. Однако в какой-то момент все пошло не так.
Через тридцать секунд после начала выступления Прюсик повернулась и эффектным жестом указала на выставочную витрину у себя за спиной. Повернулась и замерла.
Выполненная в натуральную величину экспозиция представляла сцену в джунглях Папуа – Новой Гвинеи, выполненную специально для открытия выставки «Океания». В густой зелени тропического леса скрывался тот, кого она не разглядела, пока ждала своего выхода, – мускулистый воин в блестящей сине-зеленой маске из перьев на лице. На шее у него висел резной каменный амулет, поблескивающий в ярком свете ламп.
Воин, маска и камень-амулет мгновенно перенесли ее в бассейн реки Турама, где она и застыла, словно сама обратилась в камень. Опомнившись через несколько секунд, Кристина повернулась к аудитории и обнаружила, что не может произнести ни слова. В конце концов она ушла со сцены под разрозненные аплодисменты недоумевающей публики.
Теперь она опаздывала на назначенную на десять часов встречу с Ноной Макгоуэн, занимавшей в музее должность ботаника. Услышав по телефону звонкий голос, Прюсик подумала, что по ошибке набрала домашний номер и ей ответила дочь Ноны. Макгоуэн был экспертом по флоре Среднего Запада и главным консультантом по коллекции дендрария Чикагского университета. Кристина надеялась, что она не слышала о фиаско на премьере в апреле и уж тем более не стояла среди озадаченных гостей. Впрочем, сейчас ее привели сюда дела, на которых и следовало сосредоточиться.
Близился сентябрь, а она все еще возилась с семенами и частичками краски. То есть занималась тем, чем занимается следователь, когда дело уже успело остыть. Так, по крайней мере, сказал Торн. Накануне, когда она перекусывала сэндвичем, он зашел к ней в кабинет и пришлепнул к настольной лампе красный листочек для заметок, на котором безупречным почерком и пером «Monblanc» было написано: «Кристина, все еще жду отчет. Спасибо. Роджер».
Во что превратилась оперативная работа? Времени не хватало ни на что, кроме как на чертовы отчеты, отвлекающие от настоящего дела. Постоянно приходилось волноваться из-за того, как представить начальству то или иное решение.
Кристина вздохнула, понимая, что надо поднажать. Торн не забрал у нее дело, но ее не оставляло ощущение, что он это сделает – это лишь вопрос времени.
Макгоуэн сказала, что ей нужно пройти до конца южного крыла, мимо экспозиций «Расцвет млекопитающих» и «Заря человечества». Дверь кабинета находилась рядом с крадущимся алебастровым львом.
Сквозь стеклянную крышу просачивался тусклый свет. Прюсик постучала в дверь из матового стекла с надписью «Отдел ботаники. Вход только для сотрудников».
– Специальный агент Кристина Прюсик. – Она протянула руку открывшей дверь женщине.
– Зовите меня Нона. – Хозяйка кабинета взяла ее руку в обе свои. На ней были коричневые рабочие брюки и твидовый пиджак, хорошо соотносившиеся с лицом человека, подолгу бывающего под открытым небом. Когда она улыбалась, во всех нужных местах появлялись морщинки.
– А вы меня, пожалуйста, Кристина. – Прюсик и сама невольно улыбнулась в ответ.
– Хочу кое-что вам показать. – Нона открыла внутреннюю дверь кабинета и включила верхние лампы дневного света.
Вдоль стены стояли высокие, от пола до потолка, деревянные шкафы с выдвижными пронумерованными ящиками.
– Брайан так высоко отзывался о вас, – сказала Прюсик.
Ранее Эйзен отправил Макгоуэн несколько семян, найденных на одежде жертвы в Блэки.
– Добрая душа. – Нона достала несколько образцов в прозрачных пакетиках. – Как я уже говорила мистеру Эйзену, моя работа – следить, чтобы экспозиции оформлялись должным образом: ну, скажем, лось должен находиться рядом с ксерофиллумом прочным или полынью сушеницевидной, а не с чем-нибудь посторонним.
– Так что вы обнаружили? – спросила Прюсик, опускаясь на стул.
Макгоуэн поднесла к свету один из пакетиков с образцами. Вдоль нижней складки собрались маленькие зеленые жемчужинки.
– Ни одно из этих семян само по себе не относится ни к одному лесному виду.
Нона достала блокнот с желтым карандашом под толстой резинкой.
– Все они – представители большого семейства мальвовых. Растения данного семейства хорошо чувствуют себя даже на плохих почвах вдоль грунтовых дорог или гравийных подъездных дорожек. Любят солнце. В густом лесу вы их не найдете.
Нона заглянула в свои записи.
– Насколько я поняла от мистера Эйзена, образец был взят в сельском районе. Этот вид довольно распространен на Среднем Западе. Часто встречается рядом с фермерскими домами и амбарами.
Прюсик представила маляра – вот он белит сарай, топчет мальву и цепляет на себя ее семена.
– Эти семена могут прилипнуть к одежде маляра?
– Да, вполне возможно, особенно летом, когда семена готовы к прорастанию. Цепляются за одежду, как липучка.
– Но вы говорите, что это не то растение, которое можно встретить в лесу? – Прюсик потянула за золотую сережку в мочке правого уха.
– Нет, в этом я совершенно уверена. Этот вид предпочитает открытые пространства с обилием прямых солнечных лучей. Но он очень распространен. Его можно увидеть даже на заброшенных городских участках. – Нона посмотрела на пол, как будто там, прямо у нее под ногами, мог вырасти куст мальвы.
Прюсик задумалась. Тело Бетси Райан нашли недалеко от реки Малый Калумет. Практически в Чикаго.
Нона щелкнула ногтем по второму пакетику с образцами.
– А вот это совершенно другая история. – Морщинки у ее глаз выгнулись вверх. – Никакого отношения к мальве не имеет.
– Что же это такое? – Прюсик наклонилась, чтобы получше рассмотреть крошечные коричневые частички.
– Роза многоцветковая – этот вид родом из Азии, но давно получил широкое распространение в Северной Америке. – Нона обвела название, Rosaceae multiflora, кружком в блокноте. – Через него просто так не пройдешь – обязательно зацепишься не на шутку; можно и не вылезти.
Перед глазами предстал почерневший труп Мисси Хупер. В носке девушки Прюсик обнаружила колючку.
– И какие же места эта мультифлора предпочитает?
– Данная разновидность чаще всего встречается вдоль полей – это проклятие фермеров. Много-много лет назад ее использовали как живую изгородь – чтобы животные не разбредались. Хорошо растет на богатых минералами почвах Среднего Запада, легко распространяется. С некоторых пор стала настоящей проблемой, заполонив поля. Домашний скот запутывается в колючих кустах, и животные нередко погибают от удушья. Часто растет рядом с мальвой – у заборов, вокруг скотных дворов.