Он чуть покачивается на культях и руках. В темноте его лицо трудно рассмотреть.
– Я могу сэссить ее. Она – глава?
– Да. И все в общине это знают. Они… эта община… – Ты набираешь в грудь воздуха. – Мы. Община, которая старается быть не как все. Орогены и глухачи. Не убивать друг друга.
Он смеется, что вызывает у него приступ кашля. Остальные тощие фигуры тоже хихикают, но тебя беспокоит кашель Матчиша. Он сухой, надсадный, скрипучий – дурной звук. Он слишком много дышал без маски. Кашель громкий. И если по соседству нет Охотников, наблюдающих и, возможно, готовых перестрелять его и его людей, ты съешь свой рюкзак. Когда приступ заканчивается, он снова запрокидывает голову и смотрит на тебя единственным глазом с изумленным видом.
– Я занимаюсь тем же, – тянет он. Он подбородком показывает на своих. – Эти ржавнюки таскаются за мной, потому что я не собираюсь их сожрать. Они не лезут ко мне, потому что я их убью. Так что у нас мирное сосуществование.
Ты обводишь их взглядом и хмуришься. Трудно различить их лица.
– Однако на моих они не напали. – Или погибли бы.
– Не-а. Это был Олемшин. – Матчиш пожимает плечами, двигая всем телом. – Полусанзе. Ублюдок. Его вышвырнули из двух общин за «неумение держать себя в руках», сказал он. Из-за него нас всех перебили бы во время налетов, потому я сказал всем, кто хотел жить и мог терпеть меня, чтобы следовали за мной, и мы отделились. Эта сторона леса наша, та была их.
Два неприкаянных племени, а не одно. Людей Матчиша, правда, вряд ли так назовешь – всего лишь горстка людей помимо него самого. Но он сказал: с ним пошли те, кто готов терпеть роггу. Просто таких оказалось немного. Матчиш отворачивается и снова наполовину взбирается в засидку, чтобы можно было одновременно сидеть и находиться на одном уровне с тобой. От усилий он снова заходится дребезжащим кашлем.
– Думаю, он ожидал, что я нападу на вас, – продолжает он, откашлявшись. – Обычно так мы и поступаем – я их морожу, затем его группа хватает, что может, прежде чем появляемся мы с моими, и нам хватает, чтобы протянуть еще немного. Но я просто офигел от того, что сказала ваша глава. – Он отводит взгляд, качает головой. – Олемшин, видимо, сорвался, когда увидел, что я не собираюсь вас морозить, ну и ладно. Я же говорил, что из-за него их всех перебьют.
– Да.
– Хорошая уборка. Что с твоей рукой? – Теперь он смотрит на тебя. Он не видит твоей левой груди, хотя ты чуть клонишься влево. Это больно, это давит на плоть.
– А что случилось с твоими ногами? – парируешь ты.
Он криво улыбается и не отвечает. Ты тоже.
– Стало быть, не убивать друг друга. – Матчиш качает головой. – И как, выходит?
– Пока да. Во всяком случае, мы стараемся.
– Не выйдет. – Матчиш снова передвигается и бросает на тебя еще один взгляд. – И сколько тебе стоило присоединиться к ним?
Ты не говоришь – нисколько, поскольку он не об этом спрашивает. Ты видишь, какую сделку заключил он здесь ради выживания: свои умения в обмен на ограниченную долю добычи и сомнительное убежище. Этот каменный лес, эта ловушка – его рук дело. Сколько народу он перебил ради своих бандитов?
А скольких убила ты ради Кастримы?
Это не одно и то же.
Сколько народу было в армии Реннаниса? Скольких ты приговорила к смерти – свариться живьем из-за насекомых? Сколько сейчас в верхней Кастриме новых пепельных курганов, из-под которых торчит рука или нога в ботинке?
Это, ржавь, не то же самое. Там было вы – или они.
Так и Матчиш пытается выжить – он или они.
Ты стискиваешь челюсти, чтобы заглушить этот внутренний спор. Не время.
– Мы не можем… – пытаешься ты заговорить и мнешься. – Есть другие пути кроме убийства. Другие… Мы просто не должны быть… такими. – Слова Юкки, неловкие и сочащиеся ханжеством в твоих устах. Да и являются ли они теперь истиной? У Кастримы больше нет жеоды, чтобы заставлять сотрудничать орогенов и глухачей. Может, она развалится к утру. Может быть. Но пока ты заставляешь себя закончить. – Мы не должны быть тем, чем они сделали нас, Матчиш.
Он мотает головой, глядя на опавшие листья.
– Ты и это имя помнишь.
Ты облизываешь губы.
– Да. Я Иссун.
Он чуть заметно хмурится, возможно, потому, что это не «каменное» имя. Потому ты его и взяла. Но он, однако, не задает вопросов. Наконец он вздыхает.
– Ржавь, да ты посмотри на меня, Иссун. Прислушайся к камням в моей груди. Даже если ваша глава примет полуроггу, я долго не протяну. К тому же… – Поскольку он сидит, руки его свободны, и он показывает на другие фигуры-пугала.
– Ни одна община нас не примет, – говорит одна из маленьких фигурок. Ты думаешь, что это женский голос, но он такой сиплый и усталый, что не поймешь. – Даже не пытайся играть в эти игры.
Ты неловко переминаешься с ноги на ногу. Женщина права – Юкка, может, и захочет взять неприкаянного роггу, но не остальных. Но ты же не можешь знать, как именно поступит Юкка.
– Я могу спросить.
Вокруг раздаются смешки, унылые, слабые и усталые. Еще несколько приступов надсадного кашля вдобавок к кашлю Матчиша. Эти люди изголодались почти до смерти, половина их больна. Бесполезно. И все же. Ты обращаешься к Матчишу:
– Если вы не пойдете с нами, умрете здесь.
– Люди Олемшина забрали большую часть припасов. Мы отнимем их. – Это предложение завершается паузой: открытие торгов по сделке. – И либо всех нас, либо никого.
– Решать главе, – говоришь ты, отказываясь связывать себя обязательствами. Но ты узнаешь торг, когда слышишь его. Его эпицентровская орогения в обмен на членство в общине для него и горстки его людей вместе с подмазкой в виде припасов разбойников. И он готов уйти, если Юкка не примет первоначальную ставку. Это беспокоит тебя. – Я тоже замолвлю слово за тебя, или как минимум за тебя тридцать лет назад.
Он чуть улыбается. Трудно не счесть его улыбку снисходительной. Посмотри на себя, ты пытаешься сделать из мухи слона. Возможно, ты судишь других по себе.
– Я также кое-что знаю о местности. Может пригодиться, поскольку вы явно куда-то направляетесь. – Он показывает подбородком на отблески костров на скалах ближе к дороге. – Вы ведь куда-то идете?
– В Реннанис.
– Суки. – Значит, армия Реннаниса наверняка проходила через эти места по дороге на юг.
Ты позволяешь себе улыбнуться.
– Дохлые суки.
– Ха. – Он прищуривает здоровый глаз. – Они смели все общины в округе. Вот почему нам так солоно пришлось – ни одного торгового каравана после реннанитов. Однако я сэссил что-то странное в том направлении, куда они ушли.
Он замолкает, потому что, конечно, понимает. Любой окольцованный рогга должен был сэссить активность Врат Обелисков, когда ты столь решительно закончила войну Реннаниса и Кастримы. Они могли не понимать, что именно сэссят, и если они не знают о магии, то не поймут всего в целом, даже если бы и знали о событии, но по крайней мере уловили бы вихревой след.
– Это… была я, – говоришь ты. На удивление, в этом трудно сознаваться.
– Ржавь земная, Дама… Иссун. Но как?
Ты делаешь глубокий вдох. Протягиваешь ему руку. Твое прошлое продолжает не отпускать тебя. Ты никогда не сможешь забыть, откуда ты, потому что оно, ржавь, не отпустит тебя. Но, возможно, Юкка права. Ты можешь отбросить эти остатки былой себя и сделать вид, что все это больше не имеет значения… или принять их. Вернуть их себе ради того, что в них стоит вернуть, и стать в целом сильнее.
– Пошли поговорим с Юккой, – говоришь ты. – Если она примет тебя – и твоих людей, да, я понимаю, то я расскажу тебе все. – А если он не будет осторожен, ты перестанешь учить его, как это делать. В конце концов, он шестиколечник. Если тебе не удастся, кому-то другому придется принять эстафету. К твоему изумлению, он смотрит на твою руку, похоже, с настороженностью.
– Не уверен, что я захочу узнать все.
Это вызывает у тебя улыбку.
– Да уж.
Он криво усмехается.
– Да и тебе не захочется узнать всего, что случилось со мной.
Ты наклоняешь голову.
– Принято. Только хорошее.
Он ухмыляется. У него недостает зуба.
– Это будет слишком короткая история, чтобы сделать из нее хотя бы популярную лористскую байку. За такое никто не заплатит.
Но затем он перемещает вес и поднимает правую руку. Кожа на ней толстая как рог, хуже чем мозолистая, и грязная. После этого ты бессознательно вытираешь руку о штаны. Его люди хихикают, глядя на это. Затем ты ведешь его к Кастриме, к свету.
2470: Антарктика. Под городом Бендин начал открываться массивный провал (община вскоре погибла). Карстовые почвы, не сейсмика, но провал города вызвал волны, которые засекли орогены Антарктического Эпицентра. Из Эпицентра они каким-то образом передвинули весь город в более стабильное положение и спасли большую часть населения. В записях Эпицентра сообщается, что при этом погибли три старших орогена.
6Нэссун принимает свою судьбу
По стандартам путешествия в разгар Зимы месячный поход до руин, указанных Сталью, проходит без приключений. У Нэссун и Шаффы достаточно еды, чтобы прокормиться, или они ее собирают, хотя оба начинают терять вес. Плечо Нэссун заживает без последствий, хотя пару дней она температурит и страдает от слабости, и в эти дни Шаффа устраивает привалы чаще, чем делал бы в нормальной ситуации, думает она. На третий день лихорадка проходит, рана начинает зарастать корочкой, и они возобновляют прежний темп. По дороге они почти никого не встречают, хотя это и неудивительно – с начала Зимы прошло уже полтора года. Все неприкаянные к этому времени присоединились к шайкам грабителей, да и таких мало осталось – только самые злодеи или те, кто уже перешагнул границу между дикостью и людоедством. Большинство таких ушли на север, в Южное Срединье, где больше общин, чтобы грабить. Даже грабители не любят Антарктику.